Читать книгу Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского - Вадим Геннадьевич Шильцын - Страница 16

Олег Андреевич с отвращением смотрел через окно на Садовое кольцо, верней, на ту его часть, которая называется Земляным валом. Именно на это историческое место выходили большие стёкла помпезного дома, в котором Олег Андреевич жил и работал. За окном шелестело, урчало неугомонно, по мокрому асфальту мчались мокрые автомобили и мелкие людишки спешили сквозь дождевые потоки. Где-то среди них бежала куда-то и та противная старуха, которая на самом деле была мужиком. Верней, бежал мужик, ещё не наряженный в старуху. Всему своё время.

Олег Андреевич не мог того знать. Он поморщился, отвернулся к монитору и пробормотал: «Человеческая масса. Муравьи, а не люди! Эх, какие личности были прежде! Какие титанические глыбы перекатывались через русскую землю, оставляя за собой канавы и борозды! Теперь в те трещины понатекла всякая жижа, поналезли дафнии и циклопы, мелкая безмозглая пакость. Говно! Исключительно мелкий дрист! Беседу он имел честь вести с императрицей! Эх, куда загнули! Недоумки!» Олег Андреевич отъехал на крутящемся кресле вбок от монитора, и продолжил брюзжание: «Ни правды, ни оригинальности не осталось. Никто не пишет по-простому. На каждом слове – выпендры кружавчиков! Клятый постмодернизм!»

Пока Олег Андреевич вскрывал пачку печатной бумаги, изречения его переросли в мощный монолог. Он распалился так, будто не с рабочего стула на колёсиках, а с трибуны центрального дома литераторов отчитывает незадачливого писателя, дерзнувшего взяться за неприподъёмную святыню: «Вместо того, чтобы честно мыслить в рамках своего подлого сословия, вы норовите протянуть щупальца к царям. Про грязь и нищету нам писать скучно. А ты представь, свинья, каково прошкандыбать от Казани до Питера пешком! В наше-то время поистаскаешься до неприличия, а что говорить про 1769 год? Плевать! Автору угодно иметь с царицей встречу! Перед тем, как такое брякнуть, неплохо бы вообразить нищеброда на приёме. Не на каждую паперть его пустят, а не то, чтобы в Зимний дворец! Ишь, размечтался! Беседу он имел… честь он имел! Императрицу он имел! Жопу свою поимей за углом!

Хоть бы учёл разницу в возрасте. Она для него старуха, но идиоту-писателю это в голову не стучит. Они хотят писать историю! Скопление бездырей! Скопление и оскопление! Скопцы! Скупость мысли! Скопидомы! Скопытятся пусть!..» – продолжая выкрикивать словеса, связанные промеж собой в большей степени созвучностью, чем смыслом, ответственный секретарь Московской Городской Организации Союза Писателей России заложил в принтер свежую стопку бумаг, и снова подкатился к монитору, чтоб запустить печать.

В комнату вошла Варя и поинтересовалась: «Олежек, ты чего югаешься?» – Варя не выговаривала «р», но делала это не так раскатисто, грубо и гортанно, как модно у журналистов и писателей, а совершенно иначе – женственно и мило, словно где-то в глубинах её нежного организма букву «эр» перевернули вверх ногами, превратив таким образом в мягкий знак.