Читать книгу Война Сталина, или Тайны, мифы и трагедия Великой Отечественной. Книга первая - Вадим Валерьевич Черников - Страница 6

Однако немедленно после окончания войны сам Сталин-вопреки всем поздним измышлениям-отнюдь не собирается «ковать» военный миф. Именно по его желанию и повелению начинаются странности и неувязки, касающиеся первых послевоенных лет. На первый-и логичный-взгляд, Великая Победа должна была стать для «Вождя всех народов» символом его гения-при условии скрытия реальной цифры потерь, а оно выполнялось неукоснительно-на последующие годы. Мощным идейным пьедесталом. Однако… Не стала. Не стала в первую очередь по причине того, что сам вождь пьедестал-«памятник» самому себе не стал надстраивать, укреплять и украшать. В смысле он его, конечно, построил и стоял на нём, однако возносить его выше не стремился.

Странно? Ещё как! Скромностью-то вождь не страдал и проявлял её, как мы выше убедились, только чтобы подчеркнуть своё величие. И мы скоро поймём, что это только видимость: о себе Сталин не забудет и народу вскоре напомнит. Только вот самому народу в первые два-три послевоенных года теперь надо думать не о войне. Точнее, о правде прошедшей войны думать народу не нужно. Сталин немедленно объявляет, что настала пора восстанавливать хозяйство и теперь в почёте должны быть герои труда, а не войны. Даже сам он больше никогда не наденет мундир генералиссимуса, а также медаль Героя Советского Союза, но будет нарочито носить лишь звезду Героя Соцтруда. Невзирая на победу, пора про войну забывать-вот главный «посыл» вождя. Слишком явные ошибки допущены, слишком много погибших. Как ни объявляй и не уменьшай потери, но истинные масштабы бедствия, какого не знала ни одна страна мира ни до, ни после этой войны Сталину известны. Глубоко копаться в причинах провалов первых двух лет опасно. Да еще и солдаты-победители на что-то там надеются. На изменения в жизни, на некую свободу. Этот пассионарный взлёт народа-победителя нужно было срочно останавливать и вновь запрягать в сталинское ярмо. Титаническими усилиями присвоив себе лидирующую роль в достижении Победы, Сталин не хочет ворошить свежее прошлое.

Для этого ему всё так же необходима единоличная власть и полный контроль за ставшей могучей армией. Нужен его личный непререкаемый авторитет. Другими словами, плавный переход от военной диктатуры обратно к тирании, ведь чрезвычайный орган власти Государственный комитет обороны, так же как и Ставка Верховного главнокомандующего, после войны логично прекращают своё существование. И Сталин этот переход спокойно и плавно осуществляет. Только в 1947 году он освобождает самого себя от должности Министра обороны, на которую назначается… Кто же? Один из героев-маршалов? Жуков, Рокоссовский? Или хотя бы Василевский, Малиновский? Конев, наконец? Нетушки! Неожиданно для всей армии министром обороны становится… генерал армии Николай Булганин. Начинавший в далёкие революционные годы со службы в ВЧК, а затем ушедший на партийную и хозяйственную работу. На войне он присутствовал как Член Военного Совета трёх фронтов, где и получил сразу первое генеральское звание. Ему даже срочно на погоны «покатилась» и прикатилась маршальская звезда, чтобы не так удивительно было, что маршалами командует генерал армии…

Что же до «вояк», то с ними «на войне как на войне» и после войны. «Победителей можно и нужно судить…» – заявляет Сталин в своей речи 9 февраля 1946 года на выборах избирателей Сталинского округа в Москве. Ну, а раз можно и нужно, так пора судить. Некоторые генералы-победители и даже маршалы, такие как Кулик и Гордов снова посажены, а позже расстреляны. Поставлены к стенке и многие генералы, вернувшиеся из концлагерей. Как предатели Власов и Бессонов, так и не запятнавшие себя сотрудничеством с врагом, но заочно осуждённые Сталиным ещё в 1941 году Кириллов и Понеделин. «Маршал Победы» Жуков «опущен по трофейному барахлу» и сослан во второстепенный военный округ. Маршал Тимошенко отправлен командовать Южно-Уральским, а затем Белорусским военным округом и в столице не появится до 1960 года. Личный консультант Сталина и последний Начальник генштаба в годы войны генерал армии Антонов также выставлен из Москвы и будет служить в Закавказье. Рокоссовский отправлен в Польшу. Нарком флота Кузнецов и ещё три адмирала ошельмованы и отданы под «суд чести». По итогам которого сам адмирал флота хотя бы не отправлен в лагеря, а вот остальные получили «десяточку» за шпионаж и этот, как его, «космополитизм». Отменив в 1947 году смертную казнь, в 1950-м Сталин-конечно же, «по просьбам трудящихся» – её вновь восстанавливает. К этому времени более 5 миллионов заключённых сидят по тюрьмам и лагерям. Многочисленные инвалиды выдворены из столиц. Им предписано умирать в разрушенном Валаамском монастыре, к примеру. Про жертв блокады и погибших в концлагерях «предателях» полагается вообще забыть. Война вот только была и вот ее уже нету.

Сказано-сделано. Для тех, кто живет сегодня, всё это звучит дико и странно. Но так было и это тоже фантастические, но факты. Многие сегодня вообще не знают, иные не верят, а иные не хотят ни знать, ни верить в то, что после 1945 года не только масштабные, а вообще любые празднования дня Победы прекращаются. 9-е мая уже через два года становится… обычным рабочим днем. Даже не праздничным. Никаких парадов при Сталине, да и вообще в стране не было вплоть до 1965 года. Празднования в послевоенные годы начинались передовицами газет и заканчивались салютом в столицах республик. Даже фронтовые песни были под негласным запретом!

Примеров тому, как Сталин стремился поскорее забыть войну и искоренить даже память о том, какой ценой далась победа и сколько страданий война принесла гражданам страны – великое множество. Репрессировалась правда и память. Приведу лишь один. Вопиющий и по своей омерзительности не имеющий себе равных в веках. В сорок третьем году, когда прорвали-но далеко не сняли-блокаду Ленинграда, в городе было принято решение о создании «Музея обороны Ленинграда», к концу войны превратившегося в «Музей обороны и блокады». Уже в ходе войны музей стал пополняться трофейной техникой и оружием, уникальными свидетельствами блокадников-в том числе и знаменитым «Дневником Тани Савичевой»-да и не одна она записывала свои страшные голодные воспоминания-картинами, макетами и иными экспонатами. К 1945 году эпический музей занимал тридцать семь залов Соляного городка и стал настоящим культовым местом для ленинградцев. Сюда возили почётных гостей, в том числе генерала Эйзенхауэра, на которого увиденное произвело неизгладимое впечатление. Директором музея был светлый и мужественный человек Лев Раков, кавалер двух орденов «Отечественной войны», ушедший на фронт добровольцем в сорок первом году прямо из Эрмитажа, где работал до войны.

Однако в 1949 году в рамках так называемого «Ленинградского дела», в ходе которого были репрессированы около двухсот человек, в том числе бывшие руководители города Попков, принимавший решение об учреждении музея, Кузнецов, Вознесенский и другие, обратили внимание и на музей. С его слишком правдивой и наглядной экспозицией. Со страшными фотографиями первой блокадной зимы. Верный-до поры-соратник Сталина Маленков обошёл экспозицию и сделал соответствующие выводы. В итоге музею в лице Ракова предъявили-ни много ни мало-обвинение в «подготовке к теракту на товарища Сталина». Начался разгром экспозиции, сопровождавшийся вывозом оружия и техники, сжиганием картин, панорам, макетов и уникальных документов прямо во внутреннем дворе музея. К пятьдесят третьему году музей просто перестал существовать. Ракова же арестовали и приговорили к… смертной казни. Пытки и допросы во Владимирском централе шли с редкими перерывами. Его спасло то, что в день-день в день-с подписанием окончательного акта о закрытии музея умер Сталин. Приговор заменили двадцатью пятью годами, а потом Ракова оправдали, но четыре года в тюрьме он провёл. Музей же стали воссоздавать только в 1989 году, однако сегодня экспозиция занимает лишь один зал из тридцати семи, бывших когда-то. Вот так сжигали правду о войне. Так репрессировали память о блокаде.

На этом гонения на саму войну и унижение главных её героев отнюдь не прекратились. Уже в 1947-м отменили хоть и мизерные, но всё же выплаты за боевые ордена и медали. В ответ фронтовики массово перестали их надевать. Впрочем, Сталина это как раз полностью устраивало. На День Победы герои войны стихийно собирались в парках, встречались с однополчанами. Бродили неприкаянные ветераны сами по себе, как будто они в чем-то виноваты… А ведь так многие и считали! Считали, что они виноваты! Мол, полстраны отдали врагу-намекали им вернувшиеся как ни в чем не бывало на свои места тыловые чинуши-и добавляли: «Если б не наш Сталин любимый со своим приказом «Ни шагу назад!», так всю страну бы фашистам отдали, тоже мне герои! Знаем мы таких!» Вскоре фронтовики стали вообще стесняться говорить про свою службу. Многие попросту спились. Остальные потихоньку употребляли «фронтовые сто грамм» и вспоминали погибших товарищей. Многие из них, кстати, так привыкли к тихим посиделкам 9 мая в кругу своих однополчан, а позже просто участников войны, что им пришлось долго осваиваться в атмосфере праздника. Некоторые так и не приняли поздних подачек, решительно отвергая попытки сказать им «спасибо» после десятилетий забвений. Именно поэтому не стоит удивляться тому, что наши деды так мало нам рассказывали о войне. Переводили разговоры на другие темы, отшучивались или умолкали… Да потому, что если бы они рассказали, то впечатление о войне сложилось бы совсем иное. Они могли рассказать, как их гнали в атаку с тремя патронами в винтовке. Как расстреливали «трусов». Какое вселенское безобразие было по обеспечению боеприпасами и продовольствием. Какой ценой им далась победа…

Для меня также Великая Отечественная война была, есть и останется личным делом, личным вечным горем, которое является маленькой частью трагедии всей страны. Личной вечной памятью. Простые истории моей семьи мало чем отличаются от миллионов других, но позвольте мне их коротко рассказать. Дед по отцовской линии, школьный учитель Василий Дмитриевич Черников погиб 30 июня 1941-го года на Западной Украине и похоронен в братской могиле. Он так и не увидел своего сына, моего отца, родившегося в 1940-м, потому что после Финской войны был отправлен снова в армию. Вслед за ним на фронт ушли и семеро его родных братьев. «Похоронки» моя прабабушка получала каждый год. Вернулись с войны только трое сыновей. Прабабушка, утирая слёзы, тихо говорила: «Я счастливая. У многих не вернулся никто». Когда-то я считал свою фамилию довольно редкой, но оказалось, что на родине отца-Орловщине моих однофамильцев так много, что целые сёла, особенно в Покровском районе состояли практически из одних Черниковых. Мой дед был одним из первых погибших. За ним – огромный, страшный список родственников и однофамильцев, не вернувшихся с войны. Деда найти удалось, его братьев-частично. Нельзя быть уверенным наверное, что Михаил Дмитриевич и Сергей Дмитриевич именно они. Дело в том, что до революции списки велись в основном по церковным метрическим книгам. Ну а церкви были одной из главных мишеней новой власти и многие книги были просто уничтожены. Вместе с памятью.

Мой дед по материнской линии Иван Георгиевич Зубков до войны был бухгалтером, а призвали его в армию еще в конце тридцатых годов. Его семья проживала в Забайкалье, в городе Балей, хотя он тоже родом из Орловской губернии, а бабушка-из Курской. Их родители переехали в Забайкалье ещё до революции. В семье деда было девять сестёр и ещё два брата, но они были намного младше его и на фронт не попали по возрасту, а его отправили на Дальний Восток. Дома остались жена и двое детей. Там он прошёл жестокие бои на Халхин-Голе, не раз ходил в штыковую и в разведку. Был несколько раз тяжело ранен штыком и осколками, а пулю в голове сначала удалить не смогли, потом не стали и с ней он жил до самой смерти. Полтора года провалялся в госпиталях. В 1945 году, когда началась война с Японией, штурмовал Хайларский укрепрайон. Снова ранение. Войну окончил старшиной с полным скромным набором солдатских наград: орден «Красной звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За победу над Японией». Его двоюродный брат Николай Иванович Зырянов был танкистом, пал смертью храбрых в Белоруссии, похоронен в братской могиле у деревни Чернушки. Интересно, что один из дедов моей жены-тоже родом с Орловщины-был призван в армию по возрасту в конце войны, а в 1945-м также воевал против Японии. Был ранен, а демобилизовался только в 1948 году.

Когда дед был помоложе, он просил меня, пятилетнего, петь его любимую песню про то, как «бой затих на сопке Заозёрной» и «лейтенант Галимов шёл вперёд». Я вставал на табуреточку и пел. Дед смеялся и плакал. Иногда рассказывал, как наши сибиряки шли в штыковую, протыкали японцев насквозь штыками и швыряли через плечо, как сено. Как скакали в атаку монгольские союзники на своих маленьких лошадках. По сабле в каждой руке и с кинжалом в зубах… Как японцы истошно кричали в эфире: «Коккинаки в воздухе!» Предупреждали о появлении в небе знаменитого аса-истребителя и полузабытого сегодня героя Константина Коккинаки. А когда я стал постарше, а дед постарел, то он наотрез отказывался со мной говорить о войне всерьёз. Лишь раз пробурчал: «Я до сих пор помню запах горелого человечьего мяса!» Я не на шутку испугался и больше не приставал к деду.

Дед Иван вообще никогда не надевал орден и медали, позволяя сначала детям-их у него было четверо-а потом и нам, внукам играть с наградами. Когда бабушка, а пуще наши родители ворчали на нас, он махал рукой: «Пущай играют!» Мы играли. И теряли… На парадном костюме деда были только скромные колодочки и нашивки за ранения: две жёлтых за тяжелые и две красных за лёгкие. Никаких «юбилейных» медалей дед также не признавал. Когда в честь очередного юбилея ветеранам стали вручать орден «Отечественной войны», дед наотрез отказался идти в военкомат и получать его. Военкоматовские пришли домой. Дед выгнал их. Они пришли на следующий день и тогда дед привёл им железный аргумент: «Как я буду носить орден «Отечественной войны», если я в ней не участвовал, вы об этом подумали?» Военкоматовские глубоко задумались, потому что дед был прав: война с милитаристской Японией не является частью Великой Отечественной и даже медали за победу в них разные, как мы уже упоминали. Однако не успокоились, подловили его старшую дочь и всё-таки передали орден. Скандал дома был жуткий. К ордену дед даже не притронулся. Думается, такая позиция деда, да и многих других фронтовиков, была вызвана именно тем, что власть во главе со Сталиным повелела забыть войну как можно скорее.

Хотя, на внешнем фоне «забытья» войны, о самом себе Сталин отнюдь не забывал. В смысле о себе, как о главном победителе в войне. В Германии советские войска захватили в том числе и цветную киноплёнку, которая конечно же в первую очередь пошла на значимые лично для Сталина фильмы. Соответственно, для отечественных зрителей того времени цветные кинофильмы стали настоящим чудом чудным и дивом дивным. Один за одним после войны выходят на экран масштабные кинокартины: «Третий удар» в 1948 году про освобождение Крыма и «Сталинградская битва» в 1949. На цветном плакате к этому фильму, кстати, приведена шифрограмма с такими словами: «Командующему фронтом генерал-полковнику Ерёменко… Не щадить сил и не останавливаться ни перед какими жертвами для того, чтобы отстоять Сталинград и разбить врага. Сталин, Василевский». О жертвах разговор ещё впереди… Роль Сталина, кстати, в этих картинах играет актёр Алексей Дикий, репрессированный в 1936-м и выпущенный на свободу в 1941 году. Примечательно, что он же играл роли Кутузова и Нахимова в одноимённых картинах, снятых в военное время. Аналогия понятна: великие полководец и флотоводец и генералиссимус Сталин. Отличительной и главной чертой этих фильмов была та, что в ней не затрагивалась тема первых дней войны, то есть того самого «внезапного нападения» Германии. Речь идёт исключительно о победах под руководством «военного гения» Сталина с конца 1942-начала 1943 годов.

Среди этих «сталинских» фильмов о войне особняком стоит первая советская киноэпопея «Падение Берлина», вышедшая на экраны в 1949 году и немедленно ставшая лидером кинопроката. Здесь тема начала войны была «технично» обыграна, но зазвучали и другие важные моменты. Снята картина по всем законам жанра социалистического реализма, где главными героями-вроде бы-выступают простые люди: сталевар Алексей Иванов и его невеста Наташа. Однако по умолчанию главным, естественно, является Сталин. Фильм начинается со сцены, в которой Сталин скромно и прилежно с мотыгой в руках окучивает виноградный саженец. Одет он в скромный «домашний» белый френч, застёгнутый-так, видимо, удобнее работать-на все пуговицы, коричневые галифе и сапоги. Ему докладывают о приходе Иванова. Сталин ласково встречает скромничающего сталевара, а потом уводит его куда-то в белоснежный особняк. При этом Сталин и Иванов практически одного роста. Правда, если игравший сталевара фактурный Борис Андреев и впрямь был ростом 1 метр и 88 сантиметров, то реальный Сталин был бы ему по плечо. Ведь рост вождя колеблется в разных источниках-тайна сия также велика есть! – от 1 метра 62 и до 1 метра 65 сантиметров. Поэтому роль вождя и доверили многоопытному «Сталину в театре и кино» Михаилу Геловани, рост которого был около 180 сантиметров. Заметим, что и рост актёра Дикого, примерно такой же, как у Геловани. Ведь даже в кино никто не должен был быть выше вождя, за этим строго следили. О чем разговор сталевара с вождём неясно, разве что в следующей сцене Иванов рассказывает Наташе о том, что поведал Сталину о любви к ней. Наташа, естественно, счастлива и отвечает Алексею взаимностью… Однако тут же начинается новая сцена, а именно: рвутся снаряды и «началася война».

И начинается та самая «техника». Алексей закрывает Наташу своим телом от разрывов снарядов, но падает замертво… На следующем кадре фильма написано: «Прошло три месяца». Ну а кто бы сомневался, правда? В кадр заходит мужичок и что-то бурчит под нос. В ответ из какого-то угла встаёт… живой сталевар Алексей и спрашивает: «Что случилось?» Мужичонка отвечает, мол, ну ты же три месяца провалялся, а враг уже у стен Москвы. Каково! – удивимся мы. Три месяца герой пролежал на печи и тут… Видимо, актёр Борис Андреев уже тогда готовился к съёмкам в «Илье Муромце», вышедшем на экраны через семь лет. Богатырь, как известно, пролежал на печи «тридцать лет и три года», а тут всего-то три месяца. Однако вышедший то ли из комы, то ли из летаргического сна сталевар своё дело «знает туго» и немедленно спрашивает: а где же, мол Сталин? Мужичонка отвечает, что-де Сталин в Москве и на него «теперя вся надежда». Ну, а на кого же еще?

Тут же в следующем кадре появляется Сталин на переднем плане «в профиль», слушающий доклад кого-то размытого про армии Гота, наступающие с севера. Вождь глубокомысленно изрекает: «Немцы понимают, что план молниеносной войны уже провалился и пытаются взять столицу в клещи». То есть успех в срыве блицкрига налицо, а про всё остальное и говорить не стоит. И на этом дискуссия о начале войны и первых её трёх месяцах, а скорее первых полутора годах в сталинский послевоенный период окончена. Вот и в фильме Алексей воюет, Наташа попадает в плен, а вождь всю войну единолично руководит фронтами, армиями и сражениями, пока остальные маршалы и члены правительства молча стоят рядом и внимают его речам и решениям. Бросается в глаза, что Сталин редко стоит анфас, всё время демонстрируя свой «благородный», выбитый на победных медалях профиль. Также он обычно на переднем плане, а прочая «челядь» из маршалов или членов Ставки и правительства представлена в смазаном виде за его плечом или спиной.

Долго ли, коротко ли, но вот и победа. Оканчивается фильм грандиозной сценой, в которой Сталин… прилетает в Берлин, где вовсю идут победные празднества солдат и бывших заключённых у рейхстага. Громадный самолёт с вождём садится на какую-то улицу (!), всюду развеваются красные знамёна, а сам вождь в белоснежном маршальском кителе со звездой Героя и с фуражкой в руке-чтобы не мешала демонстрировать знаменитый профиль-идёт вдоль рядов освобождённых узников разных национальностей. Вот он, победитель! Вождь «толкает» речь, в ходе которой изрекает, грозя пальцем: «Нужно помнить, сколько жертв ВЫ принесли ради Победы». Тут же, соответственно, находят друг друга Наташа в тюремной робе и Алексей с перевязанной головой и погонами сержанта. Они обнимаются, а потом Наташа-разыгралась! – просит разрешения и обнимает самого Сталина. Облобызавшись с Наташей вождь демонстрирует профиль под песню на мелодию Шостаковича «Сталину слава-слава», а заключённые поют ему «осанну» на всех языках: «Ура, ИвАн СталИн». Конец.

Правда, немцы при этом изображены карикатурно: недоумками и посрамлёнными опереточными, злыми персонажами. Безусловно, такой вопиюще-лживый финал картины не мог выйти на экраны страны без одобрения самого Сталина. Именно так Сталин и предлагает рассматривать и освещать войну: коротко и смазано про первые два неудачных года; подробно о первой значимой победе под Сталинградом; широко и размашисто о следующих победах. От победы к победе. Были, конечно, и такие сильные фильмы как «Звезда» или «Молодая гвардия», но сути войны они не касались и её не меняли. Вот такая странная война против недалёких врагов под руководством гениального полководца. Вместо страшной правды о войне на выходе в сталинской мифологии получается странный суррогат во главе с вождём. Со смертью Сталина первый этап послевоенной мифологии о войне завершается, однако-после относительно небольшого периода «исканий и вопросов» – начинается другой. На смену военно-сталинскому мифу приходит миф военно-идеологический. При этом опирается он на первый и самому Сталину практически ничем, кроме невнятного бормотания про некие «ошибки», не угрожает.