Читать книгу Промежуточное собрание сочинений - Вадим Зиновьевич Кудрявцев - Страница 6

Елена Никитична Голубева зашла в кафе, держа в руке, судя по всему, только что сложенный зонт, с которого непрерывно капала вода. Осмотрев мокрые, не укрывшиеся под зонтом, ставшие бордовыми рукава своего красного плаща, Елена Никитична  стала отряхивать их, словно пытаясь сбросить капли с промокшей ткани, и что-то неслышно, но довольно эмоционально говорила сама себе. Затем она подняла голову, прищурилась и стала обводить взглядом помещение, кого-то или что-то ища.

Кафе «УездЪ» представляло собой нечто среднее между кафе в привычном смысле слова и рестораном. От ресторана оно взяло, пожалуй, только размеры, размах, но именно этот фактор не позволял однозначно причислять «УездЪ» к множеству остальных городских кафе. Видимо, это принимали во внимание и хозяева заведения, потому как цены здесь были существенно выше, чем в других подобных заведениях города. И поэтому «УездЪ» в основном пустовал, и лишь в пятничные вечера или праздники наполовину заполнялся молодежью «при папиных деньгах» или семейными парами, празднующими знаменательные события, не подразумевающие приглашение множества гостей. Одним словом, предложение посетить «УездЪ» вызывало у большинства местных жителей лишь недоумение, граничащее с любопытством.

Елена Никитична обводила взглядом практически пустующее помещение «Уезда» и, вероятно, никак не могла найти то, что привело ее сюда. Сидящий за столиком у дальней стены мужчина поднял руку и приглашающе помахал ей. Заметив знак, женщина что-то снова буркнула про себя и решительно пошла к ожидающему ее человеку.

Мужчина, сидевший за столиком, – Дмитрий Васильевич Голубев, некогда муж Елены Никитичны, сильно полысевший, но пытающийся максимально скрыть это остатками растущих на голове волос. Одет он был в серый костюм-тройку, строгость которого довершали и подчеркивали голубая рубашка и серо-черный с геометрическим рисунком галстук. По тому, как Дмитрий Васильевич постоянно проверял наличие запонок на рукавах и поправлял заколку на галстуке, было видно, что он нервничает.

– Только ты мог такое придумать, – сказала Елена Никитична, едва успев подойти к столу.

– Здравствуй. Рад, что ты пришла, – сказал Голубев, поднимаясь и помогая ей снять плащ. – Я пойду, повешу. И зонтик тоже давай.

Дмитрий Васильевич повесил пальто и зонт на прикрепленную к стене вешалку неподалеку от их столика. После чего вернулся за стол.

– Только ты мог такое придумать, – снова сказала Елена Никитична, словно напоминая собеседнику реплику, на которой был прерван разговор. – Кроме тебя такое никому бы и в голову не пришло. Пригласить в дождь, да еще и в «Уезд». Да, это твой почерк…

– Я тебя пригласил, когда о дожде еще и синоптики не догадывались…

– О, это неважно… Просто, это твой почерк. Еще и, смотри-ка, костюм надел… – Елена Никитична ухмыльнулась, оценивающе, но с изначальным скепсисом разглядывая костюм Голубева. – Франт! Ты можешь объяснить, к чему этот маскарад?!

Дмитрий Васильевич молчал, смотрел на бывшую супругу и улыбался.

– Лен, что ты будешь? Вот меню – выбирай.

– Ничего я не буду. Объясни, зачем ты меня сюда позвал, и я пойду. А то по телефону всё загадками сыпал…

– Давай сначала поедим. Чего ты хочешь? Я серьезно, пока не поедим – я не стану разговаривать о делах.

– Ой, с чего это?! – едко, и будто передразнивая, произнесла Елена Никитична.

– С того, что надо твой яд чем-то растворять. Попробуем едой… – Дмитрий Васильевич протянул меню. – Выбирай.

– Ничего я не буду есть, Голубев. Не хочешь говорить – я пошла.

– Там дождь идет. Может хоть это тебя остановит? Пережди – потом пойдешь. Тем более, что…

– Ничего, не растаю. Как сюда пришла – так и уйду…

– Лен, ты можешь хоть раз в жизни сделать что-нибудь не наперекор мне? Почему у тебя всё, буквально всё, что исходит от меня, порождает отторжение? А? Объясни мне? Я попросил прийти, так ты приходишь и демонстративно, сразу же пытаешься уйти. Это тебе доставляет удовольствие?

– Чего ты на меня набросился? – женщина повысила голос. – Я тебя попросила объяснить, зачем ты меня сюда позвал. А ты что? В Штирлица играешь: молчаливый и загадочный? Я не люблю, когда меня за нос водят. Или ты не успел это освоить за столько лет?

– Хорошо, я объясню. Мне надо с тобой поговорить. Серьезно. Но, зная, как ты любишь со мной разговаривать… Короче, этот дурацкий «Уезд» я выбрал только для того, чтобы тебе изначально стало ясно: разговор не на пять минут. Не знаю, поняла ли ты это. Хотя, судя по твоему поведению, – не поняла. Костюм… Сам не знаю, зачем я его надел. Хотелось выглядеть… – Дмитрий Васильевич некоторое время подбирал в уме эпитеты. – Хотелось выглядеть. Но вот дождь – это, клянусь, не моя работа…

– Тебе бы все хихоньки. «Дождь – не моя работа». – передразнивала Елена Никитична, – Шутник. Так о чем же тебе, шутник, понадобилось со мной говорить? Вроде не так давно виделись… Молчал. А теперь – на тебе…

– Ты успокоилась? Давай теперь поедим, и я тебе расскажу, чего я тебя, собственно, позвал. – Дмитрий Васильевич сделал знак официанту. – Предлагаю съесть по мясу на гриле. Мне сказали, они здесь его вполне прилично готовят. Что будешь пить?

– Ничего я не буду ни пить, ни есть.

Подошел официант.

– Вы готовы сделать заказ? – спросил официант, доставая из нагрудного кармана блокнот и карандаш.

– Да. Будьте добры. Нам пару порций вот этого мяса на гриле, – Голубев показал строчку с выбранным им блюдом в меню.

– Хорошо, что-нибудь еще? – официант записал в свой блокнот, не глядя на то, куда показывал посетитель.

– Да, и вот это вино. – Дмитрий Васильевич снова показал выбранную строчку в меню. Официант в данном случае посмотрел на то, куда показывал посетитель, кивнул и записал что-то в свой блокнот. – Пару бокалов, пожалуйста.

– Это всё? – спросил бесстрастным голосом официант.

– Пока всё. Но оставьте меню, пожалуй. Может, мы на что-то еще созреем.

Официант кивнул и удалился.

– Ты всегда всё делаешь, как тебе вздумается, – прошипела Елена Никитична.

– Ты не против, если я покурю?

– Ты же знаешь, что против!

– Я-то знаю, но на улице дождь – неохота мокнуть…

– Так потерпи! Давно уже пора бросить! Да что тебе говорить – как об стенку горох! Ты ж ничего не слушаешь… Ладно, это всё в пустой след. Раз не хочешь о каких-то там «важных» делах говорить до того, как ни набьешь утробу – расскажи хоть, как дела. Как работа, как твои больные?

– Больные – болеют. Работа? Все то же, все там же. Зовут в частную клинику по совместительству. Аппаратуры дорогущей накупили, измерений уйма, ворохи бумажек по каждому пациенту, а расшифровать полученные результаты никто не может. Смотрят, как бараны на новые ворота, ничего понять не могут. Врачи, твою мать! Но это еще ничего… Вот как придет поколение, которое мединститут только за деньги заканчивало, вот тогда мы все попляшем…

– Ты, надеюсь, согласился?

– Нет, я отказался. Предложение, конечно, заманчивое, но сейчас смысла…

– Голубев, я знала, что ты дурак, но чтобы такой… Слушай, ты в своем уме? В кои-то веке тебе предложили… Или ты опять будешь мне говорить, что тебе этих твоих больничных крох хватает?

– Дело не в том: хватает или не хватает. Сейчас просто смысла нет… Ладно, это теперь неважно. Как у тебя на работе?

– Нет, постой. Что значит, неважно? Оно, с одной стороны, для меня, конечно, не важно. Но с другой стороны… Сколько можно в этой занюханной больнице горбатиться за копейки? Ты мне можешь объяснить?

– Я тебя спросил, как у тебя на работе! – перебил ее Голубев. Он вытащил пачку и зажигалку из внутреннего кармана пиджака. – И я все-таки, с твоего позволения, закурю…

– Я тебе закурю. Ну-ка дай сюда, – Елена Никитична выхватила из рук бывшего супруга курительный набор, – Ты будешь вонять своими этими сигаретами, а я – сиди и дыши. Хочешь – иди на улицу. А вообще и потерпеть, я думаю, в состоянии.

– Н-да… – протянул Голубев.

– Знаю-знаю. Сначала я была заводная, потом – вздорная, а теперь – раздражительная. Все это я уже слышала, можешь не повторяться. Побереги свои остроты для какой-нибудь очередной своей медсестрички. На, спрячь, – она протянула пачку сигарет и зажигалку Голубеву. Дмитрий Васильевич послушно спрятал всё во внутренний карман.

Официант принес заказанные блюда и, пожелав приятного аппетита, удалился.

– Приятного аппетита, Лена, – сказал Голубев. Потом он склонил лицо к тарелке и вдохнул. – Пахнет хорошо!

– На какие, кстати, это мы гуляем? – спросила Елена Никитична, взяв в руки столовые приборы и отрезая кусок мяса.

– Какая разница? Заработал. Как тебе мясо?

– Мясо – как мясо. Не резиновое – и на том спасибо. Ладно, давай выкладывай, что ты там хотел мне сказать.

Голубев отложил столовые приборы и поднял бокал с вином.

– Я предлагаю сначала выпить. И выпить я предлагаю за тебя, – начал он.

– Ты чего, Голубев? С чего это ты вдруг за меня решил выпить? – Елена Никинична прищурилась, словно пытаясь разобраться, где подвох. – Ты что, у меня денег просить надумал? Так у меня нет. Сразу бы сказал – не надо было бы весь этот маскарад устраивать, последние гроши тратить…

– Не нужны мне твои деньги. Когда это я у тебя занимал? Что ты выдумываешь?! Мне без всякого подтекста хотелось бы выпить за тебя. Чтобы всё у тебя было хорошо.

Дмитрий Васильевич чокнулся своим бокалом со стоящим на столе и так и не поднятым бокалом Елены Никитичны, затем приветственно поднял его и выпил.

– Как-то мне все это не нравится… Ну, давай не томи, выкладывай, ты женишься?

– Нет, я не женюсь. Я уезжаю.

– Я так и знала… И не надейся! Не буду я смотреть за твоей квартирой. И убирать за твоим котом я тоже не буду. Найди кого-нибудь другого…

– Ты дослушай. Квартиру я уже продал, так что смотреть больше не за чем. Кота я, правда, еще не пристроил, но соседи вроде хотели его взять. Так что, расслабься. Никаких просьб к тебе у меня нет. Я просто позвал тебя попрощаться. Мне казалось, что будет нехорошо, просто взять и уехать. С Нипишкиными и Петровыми я уже посидел. Тебя туда не звал, зная, как вы друг друга обожаете. Так что решил, вот, с тобой посидеть отдельно…

– И куда это ты собрался? – спросила Елена Никитична, но уже без вызова в голоса.

– Какая разница? По-моему, неважно, куда я уезжаю. Важно, что я уезжаю из этого города. И чтобы не передумать до того, как рассказать об этом кому-либо из своих знакомых, – сжег мосты. Так что теперь бесполезно мне говорить, чтобы я одумался. Все уже решено.

– Ты шутишь? Это в твоем духе…

– Нет, я не шучу. Ладно, не делай вид, что ты расстроена. Я знаю, что тебе все равно. Тебе всегда было все равно. Так что не надо вот это вот… изображать…

Елена Никитична подняла бокал.

– Катись ты… – и выпила залпом. – Фу, кислятина. Бр-р-р. Ты всегда такое любил… Никогда не понимала…

– Если б только это…

– Ну, давай-давай, заводи свою любимую песню… Какой ты бедненький-несчастненький. Слышали уже, можешь не напрягаться. Закажи лучше мне еще выпить.

– Тебе ж вино не понравилось…

– Не, такое вино ты сам пей. Ты мне водки закажи.

– Да, водка, конечно, вкуснее, – усмехнулся Дмитрий Васильевич и поднял руку, подзывая официанта.

Официант, не особо загруженный работой в почти пустом кафе, тотчас подошел.

– Будьте добры, принесите нам водки грамм, эдак, триста.

– Бокалы можно забрать? – по лицу официанта было видно, что где-то в глубине души он усмехнулся, стараясь не показывать это посетителям. – Может еще какой-нибудь закуски под водку принести?

– Ты как? – обратился Голубев к спутнице, но та лишь отрицательно мотнула головой. – Тогда пока ничего не нужно. Ее бокал можете забирать, а свое вино я еще допью. А что до закуски – посмотрим по мере выпивания и доедания.

– Хорошо, – официант забрал пустой бокал Елены Никитичны и удалился.

Буквально через минуту он принес две рюмки и небольшой графин, пузатый внизу и с длинным узким горлышком, стеклянную пробку венчал стилизованный кристалл. Прозрачная жидкость была налита ровно по самую широкую часть.

– Я сам налью, спасибо, – предупредил попытку официанта наполнить рюмки Голубев.

Официант кивнул и удалился. Дмитрий Васильевич налил половину одной из принесенных рюмок.

– Ну, что… – Елена Никитична подняла рюмку.

– Куда ты так торопишься? Поешь. Сейчас напьешься на голодный желудок…

– Это мое дело – мой желудок. Ты за собой смотри. Так вот. Что я хочу сказать… Говорят, ты хороший врач, Дима. Я, к счастью, в твои стерильные руки не попадала, Бог миловал. Но, говорят, хороший. Так что же ты, хороший врач, одних лечишь, а других калечишь?

– Это кого же я калечу, позволь спросить? – возмутился Голубев.

– Себя ты калечишь, Дима. Прежде всего, себя! Всё у тебя кувырком, всё не как у людей. Живешь через постоянные терзания какие-то, метания. Через боль. И сам же себе боль эту выдумываешь. Теперь вот уехать собрался… Не перебивай меня, – пресекла она попытку Голубева возразить. – Ты же понимаешь, что уехать с насиженного, обжитого, привычного  места – это тебе не хухры-мухры. Это так просто и так сложно. Ты снова причиняешь себе боль. А думал ли ты, что рану эту зализывать будешь еще неизвестно сколько, если вообще залижешь. А зачем? Объясни мне, зачем?! Только потому, что ты себе так выдумал? Выдумал! Кроме твоих каких-то больных фантазий в этом нет никакой необходимости. Но ты себе вбил в башку, что надо уехать. Без этого тебе, видите ли, не живется дальше… Так вот я желаю тебе, доктор Дима, чтобы ты, леча других людей, обратил внимание на собственную жизнь. И перестал калечить себя и близких тебе людей. Аминь!

Елена Никитична осушила стопку сразу после слова «аминь», не чокаясь. Сначала она скривилась и начала махать ладонью около рта, словно пытаясь таким образом потушить вспыхнувший пожар, а потом взяла бокал ошарашенного Голубева и запила водку вином. Опешивший и замерший Дмитрий Васильевич только после этого пришел в себя.

– Ты чего, дуреха, делаешь?! Совсем обалдела?! Ладно, водку после вина. Но водку вином запивать!… Совсем что ли?! Закусывай давай! – Елена Никитична закусывала мясом и без настояний Голубева. – Ты головой думаешь?!

– А, знаешь, после водки и вино твоё не такая уж дрянь, – сказала она, улыбаясь, изрядно захмелев.

– Да… Это что-то новенькое…

– Ты лучше мне еще налей, чем сидеть и причитать.

– Не, это уж дудки! Куда тебе еще?! Тебя, вон, с пятидесяти граммов как разобрало… Хватит. Лучше вон, ешь. Я сейчас еще закажу. – он поднял руку, подзывая официанта.

– Посчитать? – спросил подошедший официант.

– Нет, принесите нам еще… – Дмитрий Васильевич бегло просматривал меню. – Вот! Жареных баклажанов с грибами две порции. И… Вот, пару салатов с телячьими языками.

– Это всё? – осведомился официант, держа наготове блокнот и карандаш.

– Пока – да. Подождите… – Голубев допил остатки вина, – и бокал можете забрать.

– Хорошо.

Некоторое время они молча ели. Елена Никитична, глядя в тарелку, Дмитрий Васильевич – на спутницу. Слышно было только как ножи, продравшись сквозь толщу мяса, царапали тарелку.

– Налей мне еще, – попросила Елена Никитична, – как-то гадко на душе…

– Водка от этого не сильно помогает. Скорее наоборот…

– Ты можешь обойтись без своих советов, а просто сделать, о чём тебя просят?!

– Принесут закуску – налью.

Некоторое время они по-прежнему молча ели, теперь уже не глядя друг на друга. Каждый думал о чём-то своем, и по лицам было видно, что мысли их были невеселы.

– Ваши баклажаны и салаты, – прервал тишину официант. – Приятного аппетита.

Голубев налил в обе рюмки из пузатого графина и поднял свою.

– Лен, я…

– Не нужно ничего говорить, – остановила его Елена Никитична. – Уезжаешь – уезжай. И что уж тут говорить. Что ни скажи – все мимо кассы. Так что давай просто выпьем. За тебя! И за нас без тебя!

Они чокнулись и выпили, закусив принесенными баклажанами.

– Знаешь, все-таки зря ты меня позвал. Не нужно было, – сказала Елена Никитична после некоторой паузы.

– Я это уже и сам понял. Но, пойми, мне представлялось, что всё будет по-другому. Да и не хотел тебя обидеть. А мне казалось, ты обидишься, если я вот так, ничего не сказав, уеду…

– Конечно, обиделась бы … Сильно. Но было бы легче. Это я сейчас понимаю, когда ты поступил так, как поступил. Что уж теперь, – ее голос стал тихим и печальным. – Я только теперь подумала, как жаль… Как жаль всего… Всего, что прожито и как прожито. Вот ты уезжаешь, подводишь черту, а значит можно подводить первые неутешительные итоги. А еще страшнее, что ты уезжаешь, а я остаюсь одна наедине с этими неутешительными итогами… Совсем одна…

– Но от моего присутствия тебе тоже было, прямо скажем, ни холодно, ни жарко… Мы ж с тобой всегда были, как кошка с собакой. Вспомни. Как мы умудрились пожениться, до сих пор ума не приложу. Молодые были… Так ведь еще продержались вместе какое-то время… Ой что было, как вспомню – так вздрогну, – Голубев засмеялся, но каким-то невеселым смехом. Елена Никитична тоже улыбнулась, хотя глаза ее остались полны тоски. – А теперь ты говоришь… Странно… Сколько раз в году мы виделись? И каждый раз ты нападала, заводилась с пол-оборота, а теперь говоришь – одна…

– Не надо, Дим. Забудь все, что я тут наплела. Напилась, вот и плету. Налей лучше еще…

– Может тебе больше не нужно?

– Ты меня пригласил в кафе не на пять минут посидеть, сам же сказал…

– Я и не отпираюсь. Не на пять минут. Так куда коней гнать? Поешь, вот, салат, баклажаны. Хочешь, я еще чего-нибудь закажу…

– Не нужно ничего… – она печально выдохнула, – ничего уже ненужно.

Елена Никитична неохотно возила вилкой в салате. Она смотрела в тарелку, опустив голову, так, что Голубев видел только разделенные надвое вьющиеся волосы, ярко коричневые почти медные с черными корнями.

– Ты точно решил уехать? – спросила, не поднимая голову, она.

– Точно. Я и квартиру уже продал, я ж тебе говорил.

– Понятно, – сказала Елена Никитична и вздохнула.

Потом она внезапно подняла голову, налила себе водки и выпила. Дмитрий Васильевич не стал ее останавливать. Он даже не стал ничего говорить. А Елена Никитична снова опустила голову над тарелкой. И через некоторое время на салат стали падать слезы. Они оба молчали, и только Елена Никитична иногда шмыгала носом.

– Знаешь, я хочу тебя попросить… – сказала она сквозь слёзы.

– Слушаю…

– Оставь мне своего кота…

– Зачем тебе мой кот? Ты же его никогда не любила…

– Это он тебе рассказывал? – усмехнулась она. – Не любила… Откуда тебе знать, кого я любила, а кого не любила… Откуда тебе, Дима, знать…

– Извини, но я его пообещал соседям. Если они не возьмут – я тебе его занесу…

– Нет, Дима, не нужно. Не хочу я тебя больше видеть. Не могу…

– Всё, ты пьяна. Давай я тебя отведу домой… – Дмитрий Васильевич поднял руку. -Официант, рассчитайте нас пожалуйста.

Официант довольно быстро принес счёт и, получив причитающееся и приличные чаевые, удалился.

– Всё, вставай. Пойдем домой.

– Иди, я еще посижу, – сказала, не поднимая головы, Елена Никитична. – А ты иди.

– Ну, чего тебе здесь сидеть? Да ты ещё и пьяна… Вставай, говорю…

Елена Никитична подняла заплаканное лицо. Слезы скатывались по ее щекам и некоторое время оставались висеть капельками на подбородке.

– Дим, иди. Я сама доберусь, не волнуйся. Не настолько уж я пьяна. Иди. А я ещё немного посижу – когда ещё выдастся в «Уезде» посидеть вот так, не спеша… Иди. Удачи тебе и всех благ…

Слезы катились по её лицу. Дмитрий Васильевич стоял, не зная, что сказать. Он снял с вешалки свой плащ, перекинул его через руку, подошел к Елене Никитичне, положил руку на её плечо, сжал его и быстро, не оглядываясь, вышел из кафе.