Читать книгу Тайна старинного портрета. Повесть - Валентин Альбертович Колесников - Страница 11

В воздухе стоял пряный аромат цветов. Легкий июльский ветерок, чуть касаясь, шевелил верхушки высокой и сочной травы, перебирая листики стебельков и от этого, казалось, что травинки шепчутся меж собой о сказочных, сокровенных тайнах, скрытых в их непроходимых дебрях.

Вот бы забраться туда в зелень этих джунглей стать хоть на минутку таким, как трудяга муравей, помочь ему перетащить огромную в три муравьиных роста соринку. Потом взобраться по скользкому, блестящему, словно лакированная жердь, стебельку к роскошному цветку клевера и попить, как пчела, нектар.

– Жу—жу—жу—жу—у—у—ж! – жужжит басовито шмель.

Черный комочек кружится некоторое время над цветком, словно прицеливаясь и, наконец, тяжело садится на розовый бархат бутона. Деловито, с легкостью, перемещая неуклюжее лохматое тело от кулечка к кулечку, он с явным удовольствием смакует сладкий нектар, совершенно игнорируя любопытный взгляд, рассматривающий шмелиный завтрак. Да разве есть время оглядываться по-сторонам, когда рядом столько цветов, давай только поспевай, собирай сочный ароматный нектар. Да разве заметишь средь этого моря благоухающих разноцветными бутонами головок, да разве заметишь, когда глазами мальчишки смотрит само небо. Такие они синие, синие. Или, может, шмелю показалось, что это два василька повернули свои головки под легким дыханием лета.

Русая голова мальчика застыла в поросли разнотравья. Очарованный увиденным таинством природы, он смотрел широко открытыми глазами на нетронутую красоту трав, на снующих, с озабоченной суетливостью, насекомых, жужжащих, шуршащих, стрекочущих в траве. На деревья старого сада и наконец глаза встречаются с небом. Мальчик смотрит в его бездонную синь, лежа на спине. Как хочется взлететь в безбрежный манящий простор, парить в нем, и смотреть, и смотреть с высоты на родное село. На сад, в котором он сейчас лежит. На пасеку. На старинный парк. На свой дом, что стоит вот рядом, стоит перелезть через забор и перейти дорогу.

Солнце подымается все выше и выше. Краски утра постепенно теряют прозрачность, превращаясь в выцветшие тона. День разгорается. На солнце становится жарко, настоящий солнцепек. Жаркий ветерок доносит запахи сосновой смолы. С трудом, оторвавшись от манящей прохлады трав, мальчишка пошел по ворсистой зеленой мякоти в сторону беленьких домиков—ульев, выстроившихся ровными рядами за сетчатой оградой пасеки…

Сквозь стекла, единственного большого, окна на дощатые полы комнаты падает сноп солнечных лучей, очерчивая аккуратный квадрат с шевелящимся в нем тенями листьев. Вплотную к подоконнику приставлен стол, одновременно это и верстак для столярных работ. Пахнет терпким смолистым запахом свежей стружки замешанном на пряном аромате воска, исходящего от рамок, сплошь развешенных на стенах комнатки.

Обстановку подсобки пасечника дополняет печка, выложенная почти до самого потолка. В углу комнаты, напротив окна слева, стоит металлическая бочка с центрифугой внутри. От большой ручки через шестеренчатое зацепление вращение передается на центрифугу.

За столом—верстаком сидит пожилой человек. Он держит в руках толстую книгу и внимательно читает. Сквозь спущенные на нос круглые очки в книгу смотрят карие сосредоточенные глаза из-под нависших седых бровей. Старик внезапно оторвался от чтения, прислушался. За дверью раздались шаги. Он повернул голову и вопросительно посмотрел на дверь. На пороге появился белокурый мальчишка:

– Здравствуйте деду!

– А, это ты, Валик. Входи, входи. – сказал старик мягким добрым голосом.

– Деду, а пчел пора уже смотреть?

– Пора, пора. Давно уже прошла. Ох—хо—хо. Что же ты раньше делал?

– Да я и так рано пришел. Ах, жаль. – сокрушенно ответил мальчик.

– Ну, ничего. – Хитро заулыбался пасечник.

Он с оханьем тяжело поднялся и направился старческой шаркающей походкой к центрифуге:

– А я тут тебе медку приготовил. – И, кряхтя он достал из бочки рамку с тяжелыми,

Полными янтарного меда сотами.

– Бери кружку и набирай скорее воды.

Мед, смешанный с воском сот, таял во рту и был гораздо вкуснее меда, который едят просто ложкой. Валик вынимал изо рта аккуратные жеваные комочки и бросал их в ведро, куда пасечник сбрасывал куски воска, чтобы затем сплавить восковой слиток. Эти слитки он обменивал на восковые заставки в рамках с размеченными на них аккуратными шестигранниками под будущие пчелиные кладовушки—соты. Насытившись медом, Валик отпивал два три глотка воды из тяжелой медной кружки и вновь принимался жевать сочные медовые соты. И так, смакуя, он ел и ел до тех пор, пока старик не останавливал его:

– Анну, покажи живот?

Мальчишка задирал рубашонку, открывая вздутый, как барабан и круглый живот.

– Ого! – нарочито удивленно, внимательно осматривая и ощупывая шершавой ладонью живот. – Так тут уже мед стал выступать!

– « А, может, я объелся и у меня случится заворот кишок?» – с опаской подумал мальчик. А спросить об этом хитрого пасечника не решался, вместо этого спросил:

– Деду, а, что это у вас за кружка такая?

– Какая, такая?

– Ну, такая вот, вроде и маленькая, а тяжелая. – вертел в руках медную кружку мальчик, – Вот у нас дома и большая, и легкая.

– Ну, так-то ж у вас, а то у нас.

На этом разговор обычно заканчивался. Но, мальчугану хотелось поговорить. Он пытливо всматривался в седые лохматые брови старика, и продолжал:

– А что это вы читаете?

– Что читаю? Э—э, это тебе еще рано знать.

Он закрыл массивный переплет книги и отодвинул толстый том в сторону. Потом приподнялся со своего стула, внимательно, рассматривая какие-то линии, начертанные карандашом на подоконнике. Тень от оконной рамы уже совпадала с одной из них. Удовлетворенно крякнув, старик произнес:

– Ну, вот уже пора и домой идти.

Мальчуган обиделся в душе на старика. И что ж он такой неразговорчивый, пугает медом, выступившим на животе. Да—а, видно не любит старик гостей. По дороге домой мальчик приостановился перед забором сада. Воровато осмотрелся по сторонам, затем торопливо задрал рубашонку и внимательно осмотрел живот. Живот лоснился от капелек пота, выступивших по всей его поверхности, и были те капельки так схожи с капельками меда, что палец сам невольно потянулся к липким бусинкам и собрал несколько на кончик пальца. На вкус капельки оказались самыми обыкновенными потниками и были солоновато горьки. Вот если бы за этим занятием заметили его мальчишки, друзья. Навеки покой убежал бы от него. Но их не было рядом, и мальчик продолжал изучать выпуклый живот. Он даже повернулся к солнцу, но все напрасно, кроме маленьких блесток—капелек пота, меда нигде не было. Значит, пасечник обманул его? Снова досада подступила к горлу предательским комом. Он насупился, заправил рубашонку в штаны, одел на правое плечо шлейку—держалку, чтобы не спадали, перемахнул через забор…

Лето, жаркая пора для сельских тружеников, работающих в поле. Летний день проходит быстро, как одна минута. Для детей, бегающих в детские садики, и школьников, отдыхающих на каникулах, летний день мчится вмиг, сменяя утро на полдень, полдень на вечер. И уже ревут стада, возвращаясь с пастбищ, в медных лучах заходящего солнца. Раздаются голосистые призывы матерей, зовущих домой играющих детей.

Вечером, за ужином, Валик спросил у матери:

– Мам, а кто такой пасечник?

Мать Валерина, высокая худая женщина с добрым кротким лицом, недовольно сказала:

– Ты лучше бабушки спроси.

Мальчишка снова насупился:

– « Ну, почему, почему же они не разговаривают со мной по-доброму? Э—эх, вот

отец Вали всегда с улыбкой, всегда все рассказывает обо всем на свете».

Но, любопытство взяло верх. И Валик подошел к бабушке, которая в это время возилась у печки. Бабушка повернула к внуку лицо все изрыто глубокими мелкими морщинками с вечно дрожащим подбородком:

– Ты чего вскочил из-за стола? Садись назад, я слышу. – Валик снова уселся за стол, – Я сейчас картошечку с мясом достану.

Бабушка, ловко орудуя печными вилами, извлекла из печки чугунок с жарким.

– Ба—а, а, баб?

– Та слышу, слышу. Чего тебе?

– А кто такой пасечник?

– Так это же Федось Кузьмович, дьячок.

– Б-а—а, а, бабушка, а, что такое, дьячок?

– Это тот, кто в церкви псалмы читает. Вот пойдем со мной пасху святить то и увидишь.

Бабушка Валика была его лучшим другом. Всегда защитой, всегда советчицей – другом. Мать же, занята работой в совхозе, практически не занималась сыном – некогда. И он рос без должной материнской ласки, сам по себе. Отца у Валика не было. Кто такой отец? Его назначение в семье ему неведомо. Но бессознательное чувство влекло его к чужим отцам. И посещая своих друзей, Валику порой не хотелось уходить домой, такой уверенностью веяло от отца его друга. Такой сыновней атмосферой окружали отца дети, что Валик с сожалением возвращался домой. Он в тайне завидовал соседской девчонке Вале и ее брату Володе. Однажды, он это запомнил на всю жизнь, отец повел детей в магазин. Валик, как бездомная собачонка, увязался за друзьями. Там чего только не было. И ружье, стреляющее пробками, и мячи, и даже самокат. Отец покупал детям игрушки, на выбор. Володя получил ружье и самокат. Валя, мяч и куклу. Валик – ничего.