Читать книгу Дар богов - Валентина Георгиевна Панина, Валентина Панина - Страница 4

Время тянулось медленно, княгиня по настоянию Матушки Ксении читала библию, ходила на заутреню и на вечернюю молитву, иногда по темноте вместе с горничной выходила во двор подышать свежим воздухом. Вот уже три недели княгиня томилась в монастыре, но однажды ещё задолго до ночи почувствовала себя неважно, низ живота тянуло, спина болела. Она долго ходила по келье, которая была маленькой всего в несколько шагов в длину и в ширину. Когда стало невмоготу, она постучала в стену, за которой жила горничная. Анютка тут же стуком отозвалась и вскоре пришла к княгине.

– Чё случилося, матушка княгиня?

– Анютка! Я, наверное, рожаю! У меня всё болит.

– Я сбегаю за настоятельницей, – Анютка метнулась из кельи.

Вскоре пришла настоятельница со своей помощницей Есеней. Княгиню уложили на кровать, зажгли свечи, Есеня сбегала и принесла горячую воду с кухни. Тайные роды происходили в женском монастыре, никто не знал об этом, и нельзя было, чтобы кто-то услышал плач младенца. Настоятельница Ксения сама принимала роды, ей помогала её послушница Есеня. Вскоре схватки следовали друг за другом, княгине кричать нельзя было, настоятельница взяла белёную холстину, скрутила жгут и дала ей в зубы, она тут же впилась в него зубами и застонала. Анютка стояла рядом с княгиней и держала её за руку. В какой-то момент, известный только настоятельнице, она приказала Есене давить на живот сверху вниз и вдруг княгиня почувствовала, что боль исчезла, а в руках у настоятельницы маленький мокрый комочек пошевелился и закричал.

– Девочка! Княгиня, взгляни, кака красавица! – воскликнула настоятельница.

Однако княгиня отвернулась и закрыла глаза.

– Не показывай её мне, матушка Ксения! Будь добра унеси, мне лучше её не видеть и не слышать! Сделай что-нибудь, чтобы она не кричала!

– Може, ты её приложишь к груди, поест и замолчит.

– Нет! Дажеть не уговаривай! Не могу.

– О, Хосподи, а енто чё у неё на спине? – Настоятельница перевернула ребёнка на животик и стала рассматривать у неё на правой лопатке руну защиты и отворота злых сил.

– Чё там у неё, Матушка? Чё-то страшное?

– Руна защиты у неё, княгинюшка. В твоём роду были маги?

– Нет…, може у Ждана кто был с ентим даром.

– Може и у твово Ждана. Ентот дар обычно передаётся по женской линии. Видать, в его роду была кудесница. Ну да те енто должно быть всё равно, раз ты отказалась от родишки.

Настоятельница с помощницей искупали, завернули в пелёнки младенца и унесли в матушкины покои. Сделав из тонкой холстины соску из размоченного в молоке хлеба дали младенцу. Девочка не сразу поняла, но вдруг открыла ротик, схватила соску и зачмокала, блаженно прикрыв глазки. Ксения с Есеней переглянулись и улыбнулись.

– Голодная. – Матушка с умилением посмотрела на родишку.

Княгиня, оставшись одна, крепко сомкнула веки, из-под которых просочились и пролились две крупные слезы. Вид у неё был усталый, лицо осунулось после тяжёлых родов, девочка родилась крупная. Во время родов княгиня не издала ни звука, сдерживаясь от крика, чтобы не потревожить покой женской обители, укрывшейся в лесу далеко от Плескова.

«Ну, вот и всё, – думала княгиня, – ежели боги будут ко мне милостивы, то никто не узнат о младенце, токо и я останусь без дитяти свово единственного», – сердце её сжалось от горя, слёзы наполнили глаза и пролились двумя ручьями по щекам. Она смахнула их тыльной стороной ладошки. Девочка была результатом большой любви и страсти, вспомнив Ждана, на губах княгини невольно появилась нежная улыбка, но потом вдруг она нахмурилась, ей было обидно, что Ждан всю ответственность сложил на неё и сразу не раздумывая отказался от ребёнка. Она закрыла глаза и постаралась уснуть, потому что должна была присутствовать на заутрене и выстоять службу, чтобы не пошло ненужных разговоров. Когда услышала звуки колокола, призывающего на заутреню, к княгине в келью зашла настоятельница. Княгиня уже встала и собиралась на молитву. Настоятельница помогла ей надеть свежую рубаху, монашеское платье, заколола её волосы, накинула на неё плащ, на голову капюшон, посмотрев на княгиню, покачала головой и шепнула:

– Хватит ли у тя сил, княгиня, отстоять службу?

– Я постараюсь, Матушка.

– Може, апосля службы хотя бы взглянешь на дочку?

– Нет, Матушка, не могу, мне и так больно думать, что я бросаю свою дочь на чужих людей.

– Я найду твоей дочери приёмных родителей и ты, княгиня, никада ничего о ней не узнашь, дажеть, ежли сильно захочешь, чтобы у тя не было соблазна порушить свою жизнь и жизнь своего незаконнорожденного ребёнка. Я подумала и решила, что князь никада её не примет, она всегда будет бастардом и будет ему напоминать о твоей измене.

– Матушка! Может, ты оставишь её у себя в монастыре, а када она подрастёт, я заберу её к себе. Я хочу знать, как она растёт. Ежли ты отдашь её чужим людям, я никада не узнаю, как ей живётся, не обижают ли её.

– Нет, княгиня! Я сделаю так, чтобы никто и никада не узнал, чей енто ребёнок и чтобы никто её не смог найти. И тебе ненадобно кажный раз бередить свою рану, узнавая, как живётся твоей дочери. Время пройдёт, и ты забудешь о ней, боль утихнет и твоя жисть пойдёт по-прежнему. Единственное, чем я могу тя успокоить, как я уже говорила, она под защитой богов, у неё на правой лопатке руна защиты.

– Руна защиты…, – прошептала княгиня, – я найду её.

– Енто вряд ли. Боги всё видят, ежли родителям ребёнок не нужон, они берут его под свою защиту. Всё! Пойдём, милая, нам пора.

Княгиня подошла к столику, налила полный стакан воды, жадно выпила, вытерла губы тыльной стороной руки и пошла следом за настоятельницей в церковь.

«Ежли вызнают, что я родила, тут уж ни наказания, ни позора не избежать, – думала княгиня по пути в церковь, – князь об ентом позаботится, будь он трижды проклят!» – и столько было ненависти в её глазах, что настоятельница, взглянув на неё, перекрестилась и прибавила шагу.

Княгиня зашла в церковь и встала позади всех, решив, если ей станет плохо, чтобы никого не потревожить и потихоньку уйти с молитвы. Ей стоило больших усилий выстоять эту службу. «Нашто мне ента их служба, ежли у меня свои боги?» – думала княгиня во время службы. Иногда ей казалось, что сейчас она упадёт, в глазах темнело, ноги дрожали, но с помощью горничной Анютки достояла до конца, служба закончилась и княгиня покинула церковь. Еле добравшись до своей кельи, она рухнула на жёсткую постель и тут же провалилась в темноту. Она провалялась в постели до самого обеда, пропустив завтрак, после обеденной трапезы снова легла в постель. Настоятельница зашла к ней сразу после трапезы, княгиня лежала в полудрёме, услышав шаги, открыла глаза.

– Как ты, княгинюшка? Думала, ты не выстоишь службу, упадёшь.

– Дык чуть и не упала. Ещё немного и не выдержала бы, хорошо Анютка была рядом, поддержала.

– Щас я принесу тебе травяной взвар укрепляющий, выпьешь, легче будет, а потом поспи. Ты уверена, что не хошь поглядеть на дочь?

Ярина Любомировна тяжело вздохнула и заплакала.

– Матушка! Ну не рви ты моё сердце! Я када увижу её, то не смогу оставить и тада нам обеим не жить!

– Ну, как знашь! – настоятельница вздохнула, развернулась и вышла. Через несколько минут она вернулась, принесла кружку с травяным взваром.

– На, выпей, полегчает, – подала кружку княгине и ушла.

Вечером, когда княгиня уснула, настоятельница, наказав своей послушнице Есене одеться потеплее, отрядила её в дальнюю дорогу и строго сказала:

– Пристанешь к купеческому обозу, доберёшься с ним до Новогорода, а оттель, ежли повезёт, с ентим же обозом побежишь в Ладогу. А, ежли с ентим обозом не получится, то пристанешь к другому обозу или попросишься к купцам на лодью, и по Волхову добежишь до Ладоги, а там, на окраине поселения выберешь крепкое хозяйство, оставишь родишку на крыльце и последишь, чтобы девочку забрали в дом. Када сполнишь свой урок, возвертайся в монастырь, но ежли ты хоть кому-то обмолвишься, чей ентот родишка, пеняй на себя, казнь твоя будет страшной! Всё поняла?

– Поняла, матушка! Не сумлевайся, всё сполню, как приказано.

– И чтобы ни одна душа тя не видела в поселении с ребёнком.

– Хорошо, матушка.

– Вот те заплечный мешок с едой и с молоком для девчонки, а вот гривны, но старайся лишний раз их не тратить, токмо на еду и ежли потребуют плату за проезд.

– Как скажешь, матушка.

– Всё! Держи корзинку, да не застуди дитя. Ступай! Храни вас Господь в дороге! Береги родишку!

Молодая женщина стояла у порога в тёплом монашеском плаще, прижимая к груди корзину с младенцем, укутанным в тёплое одеяло, подбитое беличьими шкурками. Ей было страшно одной с ребёнком отправляться в дальний путь, потому что она никогда ещё дальше Плескова никуда не уезжала.

– Ну, и чё ты стоишь тут у порога, переминаисся с ноги на ногу? – зашипела настоятельница на Есеню, – иди, покуда ишшо ночь, надобно выйти незамеченной. Ступай, говорю, не стой! Пойдём, я выпушшу тя за ворота, – грозно приказала настоятельница.

Есеня неуверенно перешагнула через порожек и пошла следом за настоятельницей к воротам, когда они закрылись за ней, она осталась в сплошной ночной темноте одна с ребёнком в корзине. Ей надо было добраться до Плесковского торга, где собирались купеческие обозы, чтобы ехать вместе, так было безопаснее. Они нанимали охрану, на большие обозы тати не всегда решались нападать в пути. За ночь она смогла пройти только до какого-то хутора. Попросилась к хозяевам в избу отдохнуть и чуть-чуть поспать, заплатив полрезаны, за которую её накормили и дали младенцу свежего молока. Рано утром чуть перекусив, накормила ребёнка и пошла дальше. К Торгу пришла вечером на третий день. В пути пришлось проситься к людям на ночлег. Некоторые отказывали, другие давали ночлег и кормили, даже два настилальника дали на пелёнки для девочки. На Торге ей сказали, что обоз ушёл ещё утром, а следующий будет, когда соберутся купцы, может пройти несколько дней. Она напросилась к какой-то старушке, жившей недалеко от Торга пожить, пока соберётся новый обоз. Хозяйка маленькой избушки отвела ей на лавке место, кинув кожушок вместо постели, потребовав за постой полрезаны.17

– Куды тя нелёгкая понесла с родишкой по холоду? К родне добираисся?

– К родне, баушка.

– Как же тя, монашку, угораздило родить? Поди, с каким-нито монахом согрешила?

– Баушка! Не спрашивай меня, не могу я те ничего рассказать.

– Ну, не можешь, дык тада и не нать. Садись вот за стол поснедай, да покорми ребёнка. Есть чем его покормить?

– Есть молоко и хлеб, щас покормлю. – Есеня перепеленала девочку, покормила, положила в корзинку и, взяв у старушки ведро, пошла к колодцу принести воды, чтобы постирать пелёнки. Постирала, развешала их возле печки, чтобы к утру высохли. Уставшая и полусонная ела кашу, которую ей дала старушка. Доела, вымыла миску, легла на лавку и тут же провалилась в сон.

Она каждый день ходила на Торг, чтобы не проследить отправление собирающего обоза. Наступил третий день с тех пор, когда Есеня пришла в Плесков. Она встала очень рано, боясь пропустить обоз, быстро собралась, пока кормила и пеленала малышку, старушка поставила на стол горячую кашу, она быстро поела и, поблагодарив старушку, поспешила на Торг. Многие примыкали к обозам, кому надо было отправиться к родственникам или поменять место жительства, таких людей называли притками. Есеня по суете купцов поняла, что обозы скоро отправятся в путь. Она встала около одной телеги нагруженной мешками и не решалась у сурового хозяина напроситься к нему в обоз. Хозяева предпочитали брать в попутчики взрослых и сильных людей, чтобы могли в случае чего помочь, а на неё никто не обращал внимания. Хозяин посматривал на неё время от времени, но она не уходила. Когда обоз был загружен и готов был отправиться, она несмело шагнула к суровому мужчине.

– Дяденька…

– Чё те надобно?

– Мне бы до Ладоги добежать, возьмите, я еду готовить умею.

– Я и сам умею!

– У меня гривны есть, я могу заплатить.

– А там у тебя в корзине кто?

– Родишка.

– Дык ты сама ишшо отроковица.

– Мне уже шестнадцать годов.

– А, где твой муж?

– В Ладоге служит.

– А чё ему не нашлося места у Плесковского князя?

– Я не знаю, он мне ничё не сказал.

– Как тя звать?

– Есеня.

– Ладноть. Садись в телегу. Токо ежли чё, я оставлю тя в первой же веси, чтобы не задерживать обоз.

Есеня благодарно улыбнулась и с тревожно забившимся сердцем поставила корзинку с ребёнком на телегу между мешками, чтобы ему было теплее, и сама пристроилась рядом с ней. Хозяин обоза скомандовал вознице первого воза трогаться и за ним следом тронулись все остальные возы, нагруженные ящиками и мешками, в конце шли обозы с сеном и продуктами. Хозяин молчал и имел вид суровый, но Есеня его не боялась, он иногда, услышав плач ребёнка, смотрел на неё с улыбкой. Она меняла пелёнку быстро, прикрывая ребёнка одеялом, между мешками, чтобы не застудить, потом кормила и опять укладывала в корзину. Молоко и хлеб для родишки держала за пазухой, чтобы было тёплое. В пути хозяин обоза не докучал ей с расспросами, даже звал к костру и давал еды, а проходя мимо хуторов, весей и поселений, отправлял кого-нибудь из рабов за молоком для ребёнка.

Обоз ехал по лесному тракту, вслед за передовым конным охранным отрядом. Телеги прыгали, громко стуча колёсами по разъезженной и замёрзшей дороге. Лошади тяжело похрапывали и с большим усилием тащили нагруженные телеги. В чаще послышался волчий протяжный вой, лошадь шарахнулась в сторону и съехала задним колесом в глубокую яму. Хорошо, что мешки были привязаны, а то могли бы придавить ребёнка вместе с корзинкой.

– Да чтоб тя Перун поразил! – воскликнул хозяин. Приказал остановить обоз, подошли несколько мужчин, вцепились в края телеги и, разом дёрнув, поставили на дорогу.

Шёл третий день пути, солнце клонилось к окоёму, обоз приближался к селищу. Хозяин обоза распорядился остановить обоз на ночлег на лугу, не доезжая до жилищ, и ушёл с десятником охраны в селище. Есеня перепеленала ребёнка, накормила и уложила в корзину, потом пошла к костру, где уже готовили еду, она съела два кусочка подогретого вяленого мяса, которым её угостили, и пошла к телеге. Уселась поудобнее возле корзинки и посмотрела в сторону селища. Там горели костры, за далекой городьбой темнели избы. Она не помнила, чтобы когда-то жила в доме, не знала своей семьи, и ей было интересно, как люди живут в своих домах. Здесь, на лугу, была тёмная непроглядная ночь. Она почувствовала, как будто холод её пронизал насквозь, во всех косточках появилась ломота, Есеня слезла с телеги и пошла к костру, погреться, но, не дойдя до костра буквально несколько шагов, упала в беспамятстве. Очнулась от голосов, открыла глаза, над ней нависал хозяин обоза.

– Ммм, – она застонала, хотела встать, но сил не было.

– Э, да у тя, девка, жар, – услышала она мужской голос.

В голове взорвалось болью, суставы выкручивало, озноб охватил всё тело. Как в тумане она услышала голос хозяина:

– Где ж ты, девка, так простыла? А чё теперь делать с твоим ребёнком?

Он подхватил её на руки и понёс к селищу, следом за ними раб нёс корзинку со спящим ребёнком.

Очнувшись, Есеня не поняла, где находится. Над ней висела балка, у её изголовья чадила лучина слабеньким огоньком. Она лежала на лавке, под ней кроме полавочника ничего не было, спина затекла от жёсткой постели, сверху была прикрыта одеялом, подбитым овечьей шкурой. Корзинка с ребёнком стояла поодаль на укладке. Она медленно встала, надела чуни, которые стояли под лавкой, и подошла к корзинке, родишка спал, она подсунула руку под него и отметила про себя «сухая», развернувшись, нашла свой плащ, надела и пошла к двери, потихоньку открыла, выглянула и, увидев во дворе женщину, вышла, прикрыв за собой дверь.

– Будьте здравы, – поприветствовала женщину.

– О, ты уже поднялась! И тебе поздорову. Как же ты свово мужика напугала!

– Какого мужика? – Есеня посмотрела на женщину с недоумением.

– Ну, того, который тя принёс!

Она вгляделась в бледное лицо монашки и озабоченно промолвила:

– Да ты, похоже, ничё не помнишь?

Есеня кивнула. Она на самом деле мало что могла вспомнить.

– Скоко я у вас тут пролежала?

– Дык, нонче уж три дня.

– А где обоз?

– Обоз, покуда, на лугу, мужик твой молвил, ежли ишшо пару дён не придёшь в себя, оставит тя здесь мне в помощницы, а сам с обозом пойдёт дале, в Ладогу.

– Ребёнок мой спит али вы его чем-то опоили?

– Всё с твоим ребёнком в порядке, мы же тут не звери каки-то опаивать родишку. Молока наелся и спит в тепле и сухости.

– Благодарствую за приют, я, наверное, пойду к обозу.

– Не спеши, твой мужик не велел тя отпущать без него, пойдём, выпьешь травяной взвар, и те станет легче. Те никуда не нать идти, твой мужик молвил сам за тобой придёт, када обоз готов будет продолжать путь. – Они пошли в избу, хозяйка приготовила травяной взвар и подала Есене. – На вот кружку с взваром, пей и иди, ложись, када надоть будет, я разбужу.

Есеня присела на чурбак вместо стула, стоявший у двери, маленькими глоточками выпила горячий взвар. Когда допивала, почувствовала, что у неё глаза закрываются, а душа прямо обмирает, как хочется спать. Она встала, поставила кружку на чурбачок, голова закружилась, её слегка качнуло, она еле дошла до лавки, рухнула и провалилась в темноту.

На следующее утро чуть свет за ней пришёл хозяин обоза, Мал, так его называли обозные.

– Вставай, девка, надоть бежать дале, меня в Ладоге ждут, а ежли хошь, оставайся здесь, помогать по хозяйству бушь.

– Нет, я не могу, мне в Ладогу надоть.

– Ну, надоть, тады сбирайся, бери свою драгоценну корзинку и айда к обозу.

Есеня встала, была небольшая слабость, но по большому счёту она была здорова. Ей нельзя было отставать от обоза, она должна выполнить урок, наложенный на неё Матушкой-настоятельницей и вернуться назад в монастырь. Она быстро выпила молоко и съела кусочек ржаного хлеба, оставленный на столе ей на завтрак, подхватила корзинку и пошла следом за мужчиной.

Телеги, кряхтя и поскрипывая на ухабах, мерно катились по дороге, возницы что-то тихонько напевали себе под нос, перекрикиваясь, время от времени. Хозяин обоза ехал на длинноногом жеребце у самой последней телеги, возле Есени. Ему жалко было молоденькую монашку, она чем-то напоминала ему дочь, такая же тихая была, жаль только, что не уберёг от ворога, увезли её с собой варяги, пока он был на ловах. Обозники торопились в Ладогу, там должен прийти караван торговых судов из Варяжского моря.

***

Ладога встретила Есеню непривычным размахом. Ей не доводилось жить в больших поселениях. Есеню охватила какая-то непонятная тревога. Огромные стены городища надвинулись на неё неожиданно, словно вдруг выросли из земли. Высоченные, тесно пригнанные бревна, смотрели в небо заострёнными концами, узкие бойницы сторожевых башен глядели на путницу тёмными провалами, в которых мелькали силуэты дозорных. Городьбу окружал ров, за рвом поднималась насыпь, земляного вала. Вдоль рва тянулась широкая проезжая дорога и сворачивала к огромным воротам из толстых плах.

Обоз остановился на Подоле. Есеня спрыгнула с телеги, взяла корзинку, и низко поклонившись хозяину обоза, промолвила:

– Будь здрав, дяденька! Пущай Велес хранит тя долгие лета за твою доброту!

– Благодарствую на добром слове. Удачи тебе, девка, береги ребёнка.

Есеня ещё раз поклонилась и быстро затерялась в толпе. Она дошла до Семёновского конца и пошла тропинкой, которая вилась вдоль речки сквозь высокую траву до самой крайней избы. Есеня остановилась, пробежалась глазами по избам, остановила свой взгляд на крайней избе, осмотрев её внимательнее, решила, что эта крепкая изба, чистый двор огороженный тыном с конюшней и большой поленницей дров, во дворе стайка кур, и решила, что в этом доме достаток, и он как раз подходит для ребёнка. Она посидела в высокой траве, подождала, никто из избы не выходил, пригнувшись, пробежала через поле, забежала во двор, поставила на крыльцо корзинку и снова метнулась назад, в траву. Всё было сделано так, как велела Матушка-настоятельница, единственный промах сделала Есеня, оставила ребёнка, не убедившись, что в этом доме есть женщина. Дождалась, когда приехал домой хозяин, разгрузил хворост, оттащил волокушу за сарай, отвёл жеребца в конюшню и пошёл в дом. Около крыльца мужчина остановился перед корзинкой, наклонился и заглянул в неё, потом встал и осмотрелся вокруг, снова наклонился над корзинкой, взял ребёнка на руки, ещё раз осмотрелся по сторонам и вошёл в дом, прихватив с собой корзинку. Есеня с облегчением вздохнула, развернулась и пошла на Подол, искать обоз хотя бы пока до Новгорода. Ей даже в голову не пришло, что своим возвращением в монастырь она подписывает себе смертный приговор, ведь она единственная знает, где дочь княгини.

***

Перед обеденной трапезой к княгине в келью заглянула старушка с морщинистым лицом, как печёное яблоко и промолвила:

– Княгиня! Тама прибежал гонец. Выйдешь али его сюды проводить?

– Благодарствую. Сама выйду. – Княгиня встала с лежанки, оправила одежду и пошла следом за старушкой. Открыв окошечко в воротах, старушка отошла, уступая место княгине. Ярина выглянула в окно.

– Ты чтоль от десятника Ждана прибежал? – спросила она у кметя, стоявшего возле высокого жеребца.

– Да, десятник послал узнать када за тобой, княгиня, высылать кметей.

– Пущай уже приезжат, пора возвертаться домой. Князь ишшо не возвернулся с похода?

– Гонец прибегал, возвертается князь, седмицы через две будет дома.

– Пущай десятник не медлит и приезжат с кметями за мной. – Княгиня захлопнула окошечко и пошла к себе в келью, готовиться к отъезду.

Для княгини потянулись тоскливые дни ожидания, когда приедет за ней Ждан. Ей надо было вернуться в Плесков до возвращения князя из похода. Она ходила в церковь на заутреню и на вечернюю молитву, ходила в трапезную вместе с монахинями, а остальное время проводила в своей келье, читая житие святых, много спала, набираясь сил. Набухшие от молока груди опали, молоко исчезло, и теперь никто бы не догадался, что она недавно родила ребёнка. Иногда она долго сидела у окна и смотрела на высокие стены, которыми был обнесён монастырь, из-за них ничего не было видно, а двор всегда был пустой, редко какая монашка пробежит по делам.

Она постоянно думала о дочери, на которую не решилась даже взглянуть. Настоятельница ей сообщила, что девочку увезли из монастыря. «Где щас моя девочка, – думала княгиня, – будь проклят ентот кметь! Ах, скоре бы возвернуться домой, там я бы отвлеклась и хотя бы иногда не чувствовала енту боль. Надобно было хоть взглянуть на неё, оставить ей на память каку-нито вещицу, може када-нибудь она помогла бы мне найти дочь». Но поздно было об этом думать, единственная примета была ‒ руна на спине девочки.

***

Есеня вернулась в монастырь ночью, когда все спали и только в окне настоятельницы виднелся слабый огонёк лучины. Она робко постучала в дверь её кельи, дверь тут же открылась и Матушка осмотрела строгим взглядом всю в грязи и пропотевшую послушницу. Есеня низко склонилась перед настоятельницей, облобызав её руку.

– Входи! – кратко приказала настоятельница.

Есеня вошла в келью, настоятельница плотно прикрыла за ней дверь.

– Рассказывай!

– Матушка! Я исполнила твой урок. Отвезла и проследила, чтобы её забрали.

Взгляд у настоятельницы потеплел.

– Иди, вымойся, переоденься в чистое, приведи себя в порядок, а я покуда приготовлю тебе чай. Небось, устала с дороги?

– Устала, Матушка, дорога трудная была, да в пути я приболела, благодаря добрым людям быстро поднялась на ноги.

– Добро! Иди к себе, я скоро приду.

Есеня еле нашла в себе сил дойти до своей кельи, скинула с себя грязную дорожную одежду, ополоснулась под рукомойником, и только надела чистую рубаху, открылась дверь и настоятельница принесла ей тарелку с кашей и кружку с фруктовым взваром. Есеня схватила кружку и стала жадно пить, но через несколько глотков изумлённо посмотрела на настоятельницу и рухнула на пол, как подкошенная.

– Прости, девочка, – посмотрев на Есеню, произнесла Матушка, – енто вынужденная мера, пришлось взять грех на душу. Никто не должон знать, где родишка. Она вышла из кельи и через несколько минут вернулась с двумя монашками. Увидев Есеню, лежащую на полу, монашки удивились, но виду не подали, накрыли её холстиной.

– Подготовьте к отпеванию. Болесть её глодала, отмучилась сердечная.

Монашки слушали настоятельницу, опустив головы и глядя в пол. Они знали, что Есеня всегда была здорова и никогда не унывала, а то, что с ней случилось это явно по воле настоятельницы. Только один вопрос у обеих крутился в голове: «За что? Что такого могла сделать Есеня, чтобы понести такое наказание?» Но делать нечего, тайком утерев слёзы, занялись подготовкой к отпеванию.

Прошла ещё одна скучная неделя и вот наконец-то настоятельница вошла к княгине в келью и объявила, что за ней приехали и ждут у ворот. Княгиня быстро собрала свои вещи и в сопровождении горничной и настоятельницы пошла на выход. У ворот она остановилась.

– Благодарствую, Матушка Ксения, за приют и за помощь. Може, ты знашь, где моя дочь теперь?

– Не знаю и ты, княгинюшка, никада не узнашь, да тебе и не надобно, коли решила избавиться от дитя.

– Я жалею, что дажеть не взглянула на неё.

– Поздно жалеть, я те предлагала посмотреть на свою красавицу. Теперь те с ентим грехом жить.

– Прощевай, Матушка!

– Прощевай, княгиня! Попутник те в помощь!

Только за княгиней закрылись ворота монастыря, к ней подошёл Ждан.

– Будь здрава, княгиня!

Она сверкнула на него недобрым взглядом, ничего не ответив села в возок, горничная Анютка следом за ней забралась и укрыла княгиню и себя полостью от ветра.

– Ты мне дажеть не скажешь, кто родился, – спросил подошедший десятник.

– Дочь.

– Она здесь, в монастыре осталась?

– Нет! Матушка настоятельница её куды-то отправила, теперь она незнамо где, захошь ‒ не сыщешь.

Холод внезапно подкатил к сердцу Ждана. Оно заныло, а в глазах на мгновение темно стало. Он прикрыл глаза, но тут же открыл, и грустно посмотрев на княгиню, тихо прошептал:

– Ндааа, делааа, – стащил с себя шапку, почесал в затылке и, нахлобучив её снова на голову, подошёл к своему жеребцу и лихо взлетел в седло. Возница тронул вожжами лошадь и возок потихоньку скрипнув, сдвинулся с места и отправился в обратный путь.