Читать книгу Полотна и интуиции. Поэзия XXI века - Валентина Заманская - Страница 7

Узоры серебра – туманные,

     старинные, стозвонные —

Блеснут ли черни гранью,

     иль алмазом расцветут,

Иль бисерами, сканью, зернью,

     эмалью рассмеются ало:

Божественные руки женщины

     металла кружево плетут.

А, может, не металл плетут, ваяют,

     а поэмой легкой балуются:

О том, как шла с кувшином звонким

     мостками утром ранним,

С водой как возвращалась-воздымалась

     кубачинскими террасами…

Божественные руки женщины металл

     ласкают, лелеют, врачуют и не ранят.

Искусная плакетка плачет-

     жалуется звонкой синью:

Скорбящей матери слеза

     росой металла расплескалась.

Под этой синью минутами,

     секундами, годами век минет,

И лишь фигура одинокая

     скорбящая поверх веков осталась.

Прольются синевою слезы,

     звезды, осени и весны,

Но грань металла всех

     забвенных сроков избежит.

Земля и солнце скорее

     поменяются орбитами и осью,

Но не изменится вовеки ни чистота,

     ни бездонность святой любви.

И Космос сдался под рукой

     художницы смиренно,

И в раковину скани и эмали

     блаженно-ало пал;

Он не пленен – он просто

     очарован: он по веленью

Художницы улегся весь в искусную

     бездонность металла.

И сонно-тайно Космос

     замерцал в руке надежной,

И согласился быть ручным,

     покладистым и очевидным.

Не согласился лишь растратить

     свою божественную форму!

Каков он – Космос у Манабы:

     вечерний, вечный, зимний?

О, сколько в них не месяцев

     и дней – слоев летящих —

В Весне и Осени, в Зиме и Лете,

     и в Вечности – Манабы?

И сладко месяцы сквозь серебро,

     коралл, скань, зернь тают,

И коль сопротивляются руке

     кубачинского Мастера,

          то – слабо.

То бирюзой нежданной, то сизым

     жемчугом блеснут и сникнут,

То янтарями августа блаженного

     в колье изысканном уснут.

И песню гор Дагестана, гор

     Кавказа серебряно и тихо,

В мгновеньях и столетьях

     растворяясь, обессилено споют.

Желаний древо то не жизни

     жадной и ветвистой древо,

Но в каждой ветке жизнь

     неугомонная струится и бежит.

Покуда есть желанья, бежит

     по жилам жизни млеко,

А на поверхности желаний

     янтарь, коралл, бирюза горит.

Покуда есть у женщины

     неисполнимые и тайные желанья,

Ваяет древо жизни сканью,

     зернью, эмалью и резцом – душой.

Покуда есть в душе творения

     желанье, к бездвижности не тянет,

И не приемлем ей благостно-рутинный,

     тоскливый и тупой покой.

Ее сосуды, что не знают

     пустоты – одно пространство —

Мерцают и блистают, но не

     дерзят и пусто не толпятся.

В них, сокровенных, не пустота,

     но жизнь струится странно:

Они как будто сами – земли

     и космоса – бесценный атом.

Заздравной песнью рог на

     торжестве божественно прольется.

А виночерпий возгордится не вином,

     а черпаком блаженной красоты.

И тамада, заздравну чашу осушив,

     диво-рогам счастливо засмеется.

Ее сосуды торжество металла и таланта,

     и мастерства, и – Божьей простоты.

А хризопразом сладостным,

     гранатом дерзким она прощалась.

Струился перламутр не под рукой,

     а в вечность улетающей душе.

Весь мир с собою унести хотелось

     к Богу, да металла было мало:

О, как то пограничье, что близилось,

     в кольцо прощальное, вобрать суметь?

О, как не слезы сребром высребрить, а

     благодарность Богу златом высказать?

О, как не дрогнуть перед пограничьем

     слабеющей, бестрепетной руке?

О, как синь небес – не перламутр

     изысканный – последним

          окрасить трепетом?

Да просто – десятилетия

     златой судьбы – пролить

          в прощальном серебре.