Читать книгу Реверсия - Валера Жен - Страница 8

23 сентября. Утро.

Осенние катаклизмы не способствуют трудовой деятельности, и Степан Михайлович не торопится покидать постель, прислушивается к приглушенному разговору на кухне. Может, по причине бесконечных женских дискуссий, пустых по своей сути, накатились воспоминания не лучшего свойства.

Семь лет назад Вадеев впервые появился в поле зрения. В то время Алексин оставался на государственной службе, ходил на разнарядки, вел плановые расследования. Обычно ему доставались самые заурядные дела. Да и случай на туристической базе сначала показался банальным. Ревность, месть – вот частые объяснения подобных преступлений. Поначалу единственным свидетелем кровавой вакханалии являлся Вадеев. Позже в поле зрения попала Зуева, и события развернулись причудливым образом. Сам Алексин по уши увяз в тайну двоих, мимоходом способствовал отрицательной криминальной статистике. Позже разочаровался в деятельности официальных органов, стал частным детективом. И вновь появляется непотопляемая парочка.

Противно и стыдно сознавать свою невольную причастность к деятельности двух пройдох. Степан Михайлович в своих теоретических изысканиях вынужден всячески изворачиваться, чтобы только оправдаться в собственных глазах. Однако все построения выглядят неубедительными. Были преступления, а он являлся всего лишь наблюдателем развития событий, за молчаливое содействие получил от Вадеева вознаграждение. Черный чемоданчик хранится в могилке под полевыми цветами недалеко от сгоревшей Чертовки. Воспользоваться деньгами совесть не позволяет, пока есть свидетели его преступной халатности. Возможно, Зуева обратилась именно к нему, сознавая его зависимость и уязвимость, благодаря полученным деньгам. Своеобразный шантаж. И ничего у нее не получится, Алексин никогда не коснется денег, которых не заработал честным трудом.

Хуже того, он понимает, что всегда им симпатизировал. И подыгрывал? Не имеет права представитель Закона попадать под обаяние какой угодно зеленоглазой женщины, тем более – преступницы. А он попал под влияние? Роллан Быков не стеснялся признаваться в своей слабости перед талантливыми людьми. Слаб я! Ну и что!? – воскликнул великий артист в телепередаче. Вроде как само собой. Даже Людмила заметила ностальгический трепет Степана Михайловича при получении письма от Зуевой, но обернула все в шутку.

Чтобы не заклиниваться на самокопании, Алексин прыгнул с кровати, засеменил в ванную. Теперь каждый звук вызывает ассоциации из прошлого. Даже чихания и отплевывания крана напоминают чертыханья Клетчатого в лабиринтах Чертовки. Навязчивые образы мешают сосредоточиться на первостепенных делах, и раздраженный Степан Михайлович появляется на кухне как испытанном месте психологической разгрузки.

– Наверное, переспал, – скользнула взглядом по его лицу Людмила Николаевна.

Алексин отмахнулся, присел на край табуретки. Мирные хлопоты женщин и хлебный аромат блинов вытесняют неприятные воспоминания, и он позволяет себе улыбнуться. Жизнь представляется вполне благополучной.

– Только что размышлял об этих… как их…

– Ну и что?

– Не нравится мне все это… какая-то непреодолимая зависимость. Хочется жить светло, а мрак из прошлого портит настроение.

– Садись ближе к столу, и все пройдет.

Тая Гавриловна во всех дискуссиях сохраняет нейтралитет, но понимает состояние зятя. От нее ничто не ускользает в семейной жизни. Теперь хотела высказать свое мнение и ждала, когда выговорятся дети. Кажется, с поглощением блинов тема теряет свою остроту.

– Эх, ребятишки! – вздохнула она. – Как малые дети. Людям помочь надо. Намыкались бедные, вот и сейчас не знают, куда приткнуться… И душа за всех болит. Если бог прощает, нам ли гнушаться добрых дел.

Алексин переглянулся с Людмилой, быстрее заработал челюстями. Все-таки теща благотворно влияет на психику, легко расставляет акценты, вносит спокойствие в семейную жизнь. И он который раз подумал о своем состоявшемся счастье. Может быть, именно сочувствие криминальной парочке стимулирует его на поиски Вадеева. Вроде как покровительственный жест.

Только так подумал, и в сознании произошел перелом. Все показалось мелким и ненужным. Тысячи и тысячи людей ежедневно уходят из жизни, приходят новые, и все люди – букашки, мнящие себя единственными в своем роде. Делают друг другу пакости и требуют к себе особого внимания. Всюду во главе угла стоят деньги и материальная выгода, духовность является чуть ли не пережитком коммунистической идеологии. Ненавистные экономические законы вытекают из внутренней сущности высших чиновников, которые в погоне за властью и деньгами лишены нравственных принципов. И вся эта огромная бессовестная рать называется прогрессивной капиталистической системой, заложником которой является простой народ.

– Я вот подумал, должен быть бог. Пусть мы полностью не знаем его духовной сущности, но я уверен, добрые дела всегда беспроигрышны. Так что, мама Тая, вы правы – прощать надо. Конечно, в моей специфической работе случаются ошибки. Но не глупости.

– Странно ты заговорил, – прищурилась Люся. – Что это за витиеватость?

– А, сам не пойму. Всю жизнь пытаюсь обрести убеждения, но часто они рассыпаются, как пыль. Считал наших клиентов преступниками, потом они становятся жертвами, а чуть позже – талантливыми людьми. Теперь готов полюбить. – При последних словах саркастически усмехнулся.

– Даже так! – сверкнула глазами жена. – Может, Зуева и ребеночка тебе родит?

– Твоя ирония неуместна. Я думаю о высших силах. Иногда человек представляется бесполым существом – ходячей идеей, которая обретает подобающую ей внешнюю форму в соответствии с законами выживания. Глядя очень внимательно, изучая оболочку, мы можем догадываться о содержании, то есть проявлять проницательность. Так ведь неспроста появляются внешние наросты. Прежде всего, неоправданные амбиции. А заниженной самооценкой, или гипертрофированной скромностью, почему-то страдают действительно выдающиеся люди, их сразу и не распознаешь.

– Ты что-то говорил про соседку Вадеева… эту Мерзликину.

– Темная лошадка. Гложут ее какие-то воспоминания, хотя на скелет не похожа. Холеная мясистая телка. Вывела меня из себя. Бывает же идея незавершенной, вроде пчелиных сот с пустыми ячейками. Природа пытается их заполнить, а сами ячейки противодействуют. Бабонька всего боится. Замкнулась в себе и выглядит непробиваемой. Не удивлюсь, если отравила Вадеева, а ночью закопала где-нибудь под деревом, ха-ха…

– Но ты ничего не выяснил! – запальчиво перебила Люся.

– Прямо-таки! Разведал обстановку. Был счастлив удалиться. Из-за Мерзликиной квартира казалась переполненной людьми, ступить было некуда.

– Становишься мистиком.

– Может быть. – Алексин поежился, вспомнив ажурные трусики. – И постоянное присутствие кота. Эту идею точно внушила Зуева.

– Теперь понимаю твою симпатию к Вадееву. Вы оба занимаетесь чертовщиной. Догадываюсь, почему он не возвращается домой.

– Очень возможно, это Зуева не понимала его, пыталась сделать приземленным человечком с толстым кошельком, пусть даже ворованным.

– Тебя, конечно, заело.

– Ага. Поэтому не могу их забыть, хотя очень стремлюсь. Кажется, жизнь станет светлее. Также понял, как люди сходят с ума. Втемяшится какая-нибудь ересь и гложет мозг. Ведь живут люди нормально, еженощно занимаются любовью, систематически посещают рабочее место, растят своих оболтусов. И я готов иногда пострелять в защиту только своего очага. Но это же убожество!

Степан Михайлович сильно разгорячился. То, что угнетало в последнее время, выплеснулось внезапно и все сразу. Это хороший признак. Пусть выговорится. И Людмила уже не перебивала, механически кивала головой.

– А множество людей работает на унитаз. – Он небрежно махнул рукой в сторону окна, продолжил упавшим голосом: – Меня такой мир отталкивает как и чуждое сознание. Да бог с ними! У каждого своя религия. Вижу, не возражаешь. И правильно! Любую религию надо уважать, тогда чужая психология легче познается. Я сам стараюсь. Это путь к пониманию преступника или еще какого-нибудь гражданина. Моя профессия, как высокая колокольня – вижу все человеческие болячки.

– В общем и целом я поняла. Из служителя Фемиды ты превратился в обычного романтика.

– Вот как! – Алексин указательным пальцем потер висок. – Моя работа стала для меня своеобразным пространством для игры в психологию.

– Бедненький, – смягчилась Люся, – все-то тебе кажется. А люди живут своей обычной жизнью, и нет им до тебя дела. Может, мне подключиться? Попытаюсь разговорить Мерзликину. Наверняка что-нибудь знает.

– Иди. – Он развел руки. – Мне как-то все равно. Я полез в дебри женской психологии и увяз в самых нелепых предположениях. А теперь за работу!

Полдень.

В окно офиса, сквозь ближайший кустарник, просачивается неяркое солнце, роняет подвижные блики на более чем скромную меблировку. В оживленно трепещущий интерьер гармонично вписывается энергичная жестикуляция Людмилы Николаевны.

– С сегодняшнего дня ты будешь настоящим боссом. У тебя есть секретарша – миловидная женщина, которая влюблена в тебя по уши, ловит каждое твое слово и готова пожертвовать собой ради общего дела, хотя сама толком не понимает предмета деятельности.

– Вот как, не понимает. А наша общая клиентка? – Степан Михайлович осторожно коснулся лепестков гвоздики, стоящей в стеклянной вазочке на письменном столе, на мгновение оцепенел. – Они что, живые?

– Конечно! Сегодня день особенный. Наконец-то фирма «Алекс» материализовалась, имеет полный штат сотрудников… с нормальной сексуальной ориентацией.

Он не обратил внимания на язвительную интонацию, самодовольно забарабанил пальцами по столу. Ему вдруг стало уютно в широком, изрядно потертом, кресле, приятно от созерцания окружающей атмосферы надежности и солидности предприятия. И все благодаря Люсе с ее неуемной энергией. Не укладывается в голове, как она одна могла за короткий срок навести порядок в офисе: наклеить обои под мрамор, выскоблить замызганные дощатые полы, очистить заляпанную мебель.

– У меня возникла шальная мысль… даже не знаю, как выразить. – Он перестал стучать пальцами, взял остро оточенный карандаш, коснулся чистого листа бумаги, но тут же поймал ее взгляд, выразительный, направленный в сторону соседней комнаты. Похоже, шальные мысли имели для нее одну направленность. – Давай на работе будем думать о деле. Когда я смотрю на твою активность, то забываю о препятствиях на пути к любой цели, а при твоих намеках нахожу лишь нашу профессиональную несостоятельность.

Она хотела возразить, уже и воздух набрала для пространного пояснения, но звякнул телефон. Степан Михайлович мертвой хваткой вцепился в трубку. Каждый звонок может означать работу, возможно – прибыльную, но с первых слов собеседника его взгляд потускнел. Когда клал трубку, то обнаружил перед собой чашечку дымящегося кофе. Даже не разобравшись в фантастичности появления бодрящего напитка, смело хлебнул, обжегся и удивленно взглянул на Людмилу Николаевну. Та смущенно потупилась, умело изображая благовоспитанную школьницу.

– Я считаю, любой настоящий босс может рассчитывать на чашечку хорошего кофе, – проворковала она, предусмотрительно сдвигая деловые бумаги.

– Все, я ухожу! – в сердцах выкрикнул Алексин, чувствуя расслабляющее влияние новой сотрудницы. Он схватил со спинки кресла плащ, метнулся к выходу. В спешке на лестнице ударился о балку, чертыхнулся, вспомнил о телефонном разговоре. – Пригласили в прокуратуру по прошлым незаконченным делам, но сначала зайду к Мерзликиной. Сдается мне, она продуманно выглядит бестолковой. Как говорится, с дурочки спрос маленький, но именно ее присутствие определяет отношения в коммунальной квартире. Интуиция подсказывает, с ней не все чисто. Ты сама убедишься.

Людмила Николаевна какое-то время прислушивается к удаляющемуся шороху листвы под ногами мужа, потом оживляется – вытирает со стола пятна кофе, убирает посуду, наконец опускается в кресло. Ее удручает чрезмерно бережное отношение к ней Степана. Если так дальше пойдет, то о реализации своих способностей придется забыть. Он сознательно ограничивает поле ее деятельности деловыми бумагами и приборкой в подвале, будто и не было событий, связанных с Чертовкой. Пусть обманывается, она еще покажет! Иначе пропадет стимул драить полы. Придя к успокоительному выводу, Людмила Николаевна подобрала под себя ноги, пригрелась и задремала.

Легкое движение воздуха касается ее лица, ароматом духов кружит голову, вызывает щекотливо-приятные ощущения. Она хочет рассмеяться, но лишь улыбается и не спешит открывать глаза. Инстинктивно протягивает руки, касается пышных волос, скользит к нежной шее, опускается по гибкой спине. Невозможно поверить в реальность осязания, и она порывисто сжимает объятия. С удивлением открывает глаза, и голубое небо сливается с зеленью морских волн.

– Я ждала тебя, – придыхающимся голосом произносит она.

– Теперь мы всегда будем вместе, – в ответ шепчет Люба, трогательно склоняя голову на плечо Людмилы Николаевны. – Нам не придется расставаться.

– Конечно! – смеется Люся. – Мы не настолько глупы, чтобы обманывать самих себя, и в сыске можем дать фору многим профессионалам.

– Ты уже придумала, как поступить с мужем?

Кажется, они стали единым существом и не ищут слов для пояснений. Мимолетные мысли об Алексине и Вадееве возникают как о нечто преходящем, совсем незначительном факте. А еще есть неземные отношения, потому что женщины другие создания – понимают и любят друг друга. Всегда любили. И не теряли головы.

– Мы должны вернуть твоего Валеру! – обретает твердость духа Людмила Николаевна.

– Да? И будем вместе, ха-ха…

– Любонька! – Глаза Людмилы округляются. – У нас должно быть решение, как совместить семейные отношения, работу и эту… взаимную симпатию. Найдется Вадеев, а что потом? Степа не поймет.

– О! У меня большие способности, нерастраченные силы. Буду у вас еще одной штатной единицей. Не вечно же на базаре торговать.

– Ха-ха, ты меня рассмешила. Может, занять место Степана, а его уволить? А что дальше? – Людмила становится серьезной. – Ведь он мой муж, его не обойти.

– Видишь ли, я не ревнивая.

– Ты не… с ума сошла!

– Ну да! Что надо мне, ему не отнять. От тебя тоже не убудет.

Потрясенная таким самообладанием, Людмила поднимает глаза, а Любы нет. Заснула, и привиделось невесть что? Кажется, она очнулась после дурного сна. Дурного!? Людмила Николаевна закрыла лицо руками, судорожно разрыдалась, но быстро успокоилась. Возникшая в подсознании сцена представляется как бы со стороны, кажется надуманной, теряет свою актуальность.

Естественно заработал мыслительный процесс. Зачем столько возни вокруг Вадеева, что за этим кроется, не связано ли с деньгами. Как известно, Арнольд Карлович – немец, что убит в магазине, вручил ему около пяти миллионов баксов, один миллион из которых перепал Степану в качестве вознаграждения. Если учесть женскую меркантильность, то вариант с деньгами выглядит самым вероятным. Возможные детали надо выяснять на месте. Идти к Мерзликиной? Если к ней просочилась информация о деньгах, то неприятностей не избежать. Или уже случилась беда.

Она быстро умылась, слегка подкрасилась, накинула плащ и… призадумалась. На всякий случай оставила на столе записку: Сегодня не жди, ушла по работе. Пусть привыкает к ее инициативе. Представила недовольную гримасу Степана и все-таки, решительно тряхнув головой, направляется к выходу, удачно минует опасную балку, надежно запирает за собой двери.

– Опять вы! – не ответила на здрасте Мерзликина. – Да что же это делается, никакого покоя!

Степан Михайлович готов к противостоянию, поэтому игнорирует подчеркнутую неприязнь, невозмутимо протискивается мимо нее в квартиру.

– Вы напрасно сокрушаетесь. Судьба вашего соседа поважнее личных недомоганий.

– Ничего не знаю. Был, да сплыл.

Дверь ее комнаты приоткрылась, высунулась небритая скуластая физиономия с короткой модной стрижкой, вслед выпрыгнул и сам обладатель несвежей внешности и трусов в цветочках. Крепкий парень, но пониже Мрзликиной.

– Чего тебе надо здесь!? – заорал он. – Хочешь в очко сыграть?

Конечно, обыкновенный благовоспитанный гражданин может смутиться при неожиданном, ничем не объяснимом, хамстве, но не Алексин. Он просто подошел, пристально посмотрел в глаза нагловатого парня и мягко произнес:

– Ты бы шел отсыпаться, шелудивый пес. Позже я займусь тобой, можешь не сомневаться.

Парень мгновенно сник, повернулся на сто восемьдесят, скрылся за дверью, а Степан Михайлович прошел на кухню, где Мерзликина выпускала изо рта дымные колечки, бездумно глядя в окно. Похоже, ее не беспокоила тревожная обстановка в квартире, а наоборот являлась важной и необходимой составляющей полноценной жизни.

– Кто этот парень?

– Вам какое дело!

– Из квартиры пропал человек, все являются важными свидетелями или потенциальными преступниками.

– Трахальщик! – почти выкрикнула она.

– С твоими соседями общается?

– Чего пристали?

– Ну!

– Наверно, выпивали вместе…

Разговор не получался. Сказывалось присутствие ее приятеля, но в иной ситуации, свободной от ревнивого и хамоватого свидетеля, она поделится информацией.

– Зайду в другой раз, – примирительно понизил голос Степан Михайлович и направился к выходу.

Ничего, ты у меня попляшешь! – мысленно пообещал он, удаляясь от подъезда, понимая, что нащупал нечто важное, и его, опытного ищейку, уже ничто не остановит. Трахальщик не избежит пристального изучения.

Он с удовольствием покидает Мерзликину с ее загадочной психологией и нагловатым парнем. Лес темный в их отношениях, или перед ним разыграли фрагмент продуманного спектакля. В пылу возникшего раздражения Степан Михайлович не замечает у подъезда фигуры Людмилы, провожающей его насмешливым взглядом. Она не пытается повторять неудачный опыт Степана Михайловича, но терпеливо обзванивает соседние квартиры. Отовсюду получает похвальные отзывы относительно единственной в подъезде коммунальной квартиры. Веселятся каждый день, но драк нет. Хорошо веселятся.