Читать книгу Святая Русь. Княгиня Мария - Валерий Александрович Замыслов - Страница 10

Не так уж и долго сладко ел и пил и ездил на золоченой карете князь Святослав Всеволодович: в Каракоруме не признали назначение Святослава, исходившего от Батыя.

В 1247 году великий хан Монгольской империи Гуюк по совету матери Огуль решил сместить великого князя и вызвал в Каракорум двух братьев – Александра и Андрея Ярославичей. На сей раз Александр Невский, прикинув обстановку на Руси, надумал поехать в Каракорум. Поездка в Монголию оказалась длительной и заняла два года. Пока братья добирались до Каракорума, в 1248 году умер великий хан Гуюк и престолом завладела Огуль Гамиш.

Ханша давно уже пристально наблюдала за боевыми успехами Александра Невского. И Чингисхан, и Гуюк, и Батый предполагали нанести сокрушительный удар по всей Западной Европе, но русичи настолько ослабили татаро-монгольские тумены, что ханам пришлось отказаться от своих честолюбивых захватнических планов.

И то, что князь Александр Невский блестяще побил немцев и шведов, пришлось по душе властолюбивой Огуль. Этот храбрый урус обладает великолепным полководческим даром. Имя Александра прославилось не только по всей Руси, но и во многих странах. Сейчас он в зените славы, и он уверен, что получит ярлык на великое княжение. Этого ждет и хан Батый. Он давно благосклонен к Александру. Многие называют хана мудрым, но они заблуждаются: мудростей много, а премудрость одна. Именно она, великая Огуль Гамиш, должна быть самой умной, расчетливой и дальновидной. Она никогда не поставит Александра великим князем. Это опасно. Такой незаурядный человек, наделенный огромной властью, может объединить вокруг себя всех русских князей и получит 100–150-тысячное войско, которое будет способно защитить Русь от татаро-монголов. Тогда вся предыдущая война с гяурами окажется напрасной.

Нет, Александр не получит ярлыка на великое княжение. Оно достанется его младшему брату Андрею, который ничем еще себя не проявил. Невский, конечно, будет раздражен, между братьями возникнет вражда (они и без того не очень ладят между собой), но тем лучше для великой Монгольской империи: русские княжества вновь будут разобщены и ослаблены, да и влияние Батыя на Руси значительно подорвется.

Огуль не любила внука Чингисхана. Тому уже мало предела Золотой Орды, он давно мечтает завладеть троном Монгольской империи и все делает для того, чтобы принизить влияние великой ханши. У Огуль всюду свои глаза и уши. Недавно Батый неосторожно сказал:

– Участь женщины быть рабыней и наложницей. Она не может быть наместником Аллаха на земле. Это противоречит его заповедям.

Намек был более чем прозрачен. Батый исподволь готовит силы, чтобы сместить Огуль, и у него есть много сторонников, особенно его двоюродный брат Менгу и сын Сартак, который не только благосклонно настроен к русским князьям, но и явно (что удивительно для сына правоверного) поддерживает несторианство[17] – одно из учений в христианстве. Он, как и его отец, готов посадить на великое княжение Александра Невского и поддерживает всех удельных князей, готовых сблизиться с Ярославичами. Стало известно, что особенно желают встать под стяги Невского Владимир Углицкий и Василий Ярославский (родной брат и племянник Василька Ростовского). Они уже сейчас дожидаются Александра во Владимире, и им во всем потакает Сартак. Но этого допускать нельзя. Ростово-Суздальская Русь, как и прежде, должна быть раздроблена на мелкие уделы. Надо немедленно послать в Золотую Орду своего доверенного человека. В Орде есть на кого опереться. Один из них – брат Батыя – Берке. Этот жестокий хан ненавидит русских князей и готов выполнить любое поручение Огуль.

Берке, получив тайное послание великой ханши, тотчас отправил во Владимир мурзу Давлета, своего преданного человека.

– Пригласишь Владимира Углицкого и Василия Ярославского на дастархан. Пусть примут наши угощения, приготовленные искусным китайским поваром и врачевателями. Но ни один урус ничего не должен заподозрить. Яд должен действовать очень медленно.

Владимир Углицкий и Василий Ярославский были приглашены на дастархан в начале декабря 1248 года. Первый скончался через три недели, а второй – 7 февраля 1249 года.

Смерть молодых князей вызвала удивление не только у Батыя, но и у Сартака. Батый вспылил:

– Я покорил Русь, и мне лучше знать, кого казнить, кого миловать. Только я имею право вмешиваться в дела русских князей. Эта Огуль многое из себя корчит. Чем сильней князь, тем больше он соберет для меня дани. А эта шайтанка режет и травит их, как шелудивых собак. Она ничего не смыслит в русских делах… Слушай, Сартак. Я поручаю тебе Золотую Орду, а сам займусь Монголией. Берегись моего брата. Берке давно мечтает завладеть Ордой, но я этого не допущу.

С отъездом Батыя в Монголию вражда между его сыном и Берке усилилась…

А Огуль как задумала, так и решила. Великим князем она назначила Андрея Ярославича, за Невским же закрепила Новгородское, Киевское, Черниговское и Переяславское княжества.

В декабре 1249 года князья вернулись на Русь. Андрей тотчас проследовал во Владимир, а Невский надумал заглянуть в Ростов, к Марии, к своей доброй советчице.

– Ну, как ты, Мария Михайловна? – пытливо глянул на княгиню гость.

– Трудно, Александр, – откровенно призналась Мария. – Беда за бедой. Недавно брата Василька похоронила, а затем и его племянника… Странная смерть. Оба на здоровье не жаловались.

– Соболезную, Мария Михайловна. Слышал. Ты права – странная. Думаю, без руки ханши Огуль тут не обошлось.

– И я ее подозреваю… Ну да ладно о грустном. Были и радостные минуты. Бориса моего не видел?

– Не успел, Мария Михайловна. Сразу к тебе.

– Летом свадьбу сыграли.

– Да ну? И когда только подрос… Сколь уж ему?

– В лета вошел. Восемнадцать. Прошлым летом, когда ты еще в Каракоруме сидел, женился на муромской княжне Марии Ярославне.

– Довольна ли молодой княгиней?

– Пока ничего худого не замечала. Кажись, удачный будет брак… И другая добрая новость. Определила я младшего, Глеба. Нынешней весной он ездил к хану Сартаку и получил ярлык на княжение в Белоозере. А третью добрую весть ты сам привез.

– Отлучение от великого княжения? – усмехнулся Невский. – Аль ты рада тому?

– Конечно же, никакой радости я от этого не испытываю, но я наверняка знала, что великокняжеский стол тебе не отдадут.

– Наверняка? – удивился Невский. – Хотя зачем я тебя спрашиваю. Ты, Мария Михайловна, всегда прозорлива.

– Я просто взвесила обстановку на Руси и подумала, что прославленного Невского опасно ставить на великое княжение. Уж лучше отодвинуть его подальше от центра Руси – к Киеву, Чернигову, Новгороду. Поближе к половцам, немцам и шведам. Пусть там сражается и ослабляет русские рати.

– А ведь ты права, Мария Михайловна… Но какую же я тебе добрую весть привез?

– За тобой, Александр, закрепили мой отчий Чернигов. И теперь я бесконечно счастлива, что место моего покойного батюшки займет такой достойный человек.

– Ты меня переоцениваешь, Мария Михайловна, – поскромничал Александр. – Достойные люди и в Чернигове найдутся… Кого бы ты хотела видеть наместником?

– Я знала, – вздохнула княгиня, – что ты вновь сядешь в Новгороде. Там, где враги обок, там и ты… Что же касается наместника, сам решай. Тебе видней, лишь бы о Чернигове, как и мой отец, неустанно радел.

– Надежного человека подберу, ты уж не сомневайся, – заверил Невский.

– А что же с остальной Русью, Александр? Тяжело под игом сидеть, вся Отчизна стонет. Вот уж десять лет под ордынским ярмом живем. Неужели не сыщется муж, кой кинет клич по Руси, дабы подняться всему люду православному? Неужели?!

В глазах Марии – и боль, и отчаяние, и неудержимый порыв, от коего пошел по телу Александра озноб. Эта княгиня настолько измучилась и настрадалась душой, что готова сама схватиться за меч и призвать русичей на священную войну с поработителями.

Александр Ярославич поднялся из-за стола и, подойдя к Марии, положил свои тяжелые ладони на ее мягкие, хрупкие плечи.

– Рано, Мария Михайловна, рано! У самого скорбит душа, самому хочется схватить меч, но это всего лишь порыв. Рано! Сила по силе – осилишь, а сила не под силу – осядешь, и так осядешь, что уж вовек не подняться. Как это ни горько, но сейчас перед Русью стоит иная задача: дабы предотвратить новые татарские нашествия, надо поддерживать мирные отношения с ханами и при этом объединять все русские земли на северо-западе, чтобы оказывать решительный отпор Литве, немцам, свеям и папской курии[18]. Другого пока не дано. Ни один князь, будь он семи пядей во лбу, не способен сейчас нанести победный удар по татаро-монголам. Ни один князь!

Александр Ярославич снял с плеч Марии руки и вновь уселся за стол.

– Разумом понимаю, но сердцем…

В глазах Марии застыла глубокая печаль.

Невский осушил чарку, надвое разломил ломоть ржаного хлеб, понюхал.

– Какая прелесть. Славно пахнет. Отвык я от русской пищи. Свой выпекаешь?

– Свой. Потихоньку засеваем старые пахотные земли. Главный упор делаем на рожь. Она устойчива к переменам погоды, рано созревает и реже попадает под ранние заморозки.

– А ты, я вижу, крестьянские дела не худо ведаешь.

– Жизнь заставляет, Александр. Без ума проколотишься, а без хлеба не проживешь. Вот и налегаем на рожь, и не только: и овсы, и ячмень, и просо и горох возделываем. Немалое подспорье. Как в народе говорят: от земли взят и землей кормлюсь.

– Добро, Мария Михайловна. А вот в Новгороде с хлебушком всегда туго. Так что, когда окрепнете, к вам за хлебом приеду.

– Милости просим… Ты вот о папской курии заикнулся. А ведь нелегко тебе будет, Александр. Курия развернула широкое наступление на страны Восточной Европы, и особое внимание, как, впрочем, и Тевтонского ордена, ее привлекает Русь, коя имеет устойчивые отношения в Прибалтике, Карелии, в земле финнов и даже в Польше.

– Ты изрядно осведомлена, – с глубоким интересом посмотрел Александр на Марию.

Да, «самая образованная женщина Средневековья» хорошо ведала, что творится за пределами Новгородско-Псковской земли.

Тринадцатый век явился временем расцвета могущества папы римского, кой вел борьбу с германскими императорами, стремясь утвердить свою власть в Европе. Весьма значительные события произошли также в Восточной Европе. В 1204 году пал, захваченный латинскими крестоносцами, Константинополь, кой подвергся варварскому разгрому. Патриарх и византийский император перебрались в Никею, где и возникла Никейская империя.

Вскоре, после захвата Константинополя, папа Иннокентий Третий обратился к русским князьям с посланием, в коем, ссылаясь на то, что пал центр православной церкви, предлагал Руси принять католичество и подчиниться власти курии. Одновременно Иннокентий потребовал от властителей Польши, ордена, Швеции, Норвегии и других стран прекратить всякие торговые сношения с русскими князьями. Однако немецкие купцы не могли в то время существовать в отрыве от таких крупных торговых центров, как Новгород, Полоцк, Смоленск и другие города. Немецкое купечество нарушило папское предписание и заключило торговые договоры с русскими городами.

Русские князья не только отвергли папские домогательства, но и изгнали папских монахов (лазутчиков) из Киевской и Ростово-Суздальской земли.

Татаро-монгольское нашествие, казалось, открывало перед курией новые возможности. Во-первых, в связи с тем, что татаро-монгольские ханы установили власть над Русью, можно было попытаться склонить их к принятию католичества, а затем договориться с ними, как с сюзеренами русских князей, и получить из ханских рук признание за папством прав верховного управления русской церковью. Экономические и политические выгоды такого акта не вызывали сомнений, хотя сама попытка склонить татаро-монгольских ханов к принятию католичества оказалась явно авантюрной. Во-вторых, опасаясь угрозы тем странам Восточной Европы, которые признали церковную власть папства, курия соглашением с ханами надеялась обеспечить безопасность своих отношений в этих государствах. В-третьих, курия стремилась договором с татаро-монгольскими ханами устранить возможность их сближения с Никейской империей, которая и без того все сильнее угрожала крестоносцам в Константинополе.

Наряду с военным наступлением папская курия в это время предприняла широкое дипломатическое наступление на Русь.

– Я хорошо ведаю, – заключила Мария, – что Иннокентий Четвертый отправил ряд писем влиятельным русским князьям, предложив им принять католичество. Уверена, что одним из первых такое послание получил знаменитый Невский. Не так ли, Александр?

Александр Ярославич все с большим интересом посматривал на княгиню и думал: «Прав был когда-то мой двоюродный брат Василько, говоря, что его супруга обладает необычайным умом». Она действительно выдающаяся женщина, и только ей было по силам написать изумительное «Слово о полку Игореве», кое Александр прочел в стенах Григорьевского затвора.

– Было послание от папы, Мария Михайловна. И что, ты думаешь, католики предлагают взамен?

– Ответ очевиден, Александр. Иннокентий Четвертый сулит свое покровительство и помощь против татар. Я права?

– Несомненно, княгиня. Ко мне прибыли даже два папских кардинала. Вот уж хитрецы! Из кожи лезли, дабы прельстить меня католичеством. Но я им жестко заявил: «Папа хочет толкнуть Русь на войну с Золотой Ордой, дабы облегчить ливонским рыцарям захватить наши Северо-Западные земли. Тому не бывать. Русь была и будет православной!»

– Достойный ответ, Александр. Недаром тебя поддержали отцы церкви. Митрополит Кирилл, после поездки в Никею к патриарху, перебрался во Владимир и ныне с тобой в доброй дружбе.

– И все-то ты ведаешь, княгиня!

Александр вновь поднялся из-за стола и прошелся по покоям. А Мария залюбовалась князем. Статный, широкоплечий, с умным, красивым лицом. Ему не исполнилось еще и тридцати, но в русой кудреватой бородке уже залегла серебряная паутинка… Сейчас ему двадцать девять, сколь было и Васильку, и как он похож на своего брата!

Василько!.. Милый, родной Василько. Как тебя не хватает все эти тяжкие годы! Народ до сих пор тебя вспоминает добрым словом. Ты был строгим, но справедливым князем. Господи, и как же ты любил жизнь!

Александр молчаливо постоял у окна, из коего виднелось тихое изумрудное Неро, затем повернулся к княгине и неожиданно спросил:

– А почему ты свое «Слово» не отдашь переписчикам и не размножишь книгу для других княжеств?

Тугие, рдеющие губы Марии тронула мягкая, нерешительная улыбка. Она всегда смущалась, когда речь заходила о ее рукописи.

– Не могу преодолеть себя, Александр. Такой же вопрос мне задал ученый монах Дионисий, кой пришел в Ростов из Москвы. Всю жизнь он занимался летописями, прочел сотни знаменитых книг и теперь настаивает, чтобы «Слово» отдать переписчикам. Но… но я до сих пор страшусь. Я до сих пор не считаю свою рукопись совершенной. Пусть пока полежит в Григорьевском монастыре.

– Чересчур скромничаешь, Мария Михайловна. Уверяю тебя: твое «Слово» – изумительное творение, кое должно стать достоянием всей Руси.

– Не знаю, не знаю, Александр. Может быть я когда-нибудь и решусь на размножение книги о своем пращуре (Мария была внучкой великого киевского князя Всеволода Святославича Черемного, кой доводился старшим племянником князю Игорю)… А сейчас поговорим об ином. Ты заедешь к своему брату Андрею?

– Во Владимир? Честно признаюсь, за два года в Монголии мы досыта наговорились с братом, а посему я не думал посещать Владимир. Есть в том нужда, Мария Михайловна?

– Сам решай, Александр, – загадочно отозвалась княгиня. – А сейчас я бы хотела с тобой посетить Григорьевский монастырь.

– Хочешь показать лучшую на Руси библиотеку?

– И не только, – вновь загадочно молвила княгиня.

Григорьевский затвор стоял в западной части детинца, вблизи от княжеских белокаменных палат. Книгохранилище было хорошо освещено восковыми свечами в бронзовых шанданах. За крепкими, дубовыми, слегка наклонными столами трудились более трех десятков ученых мужей в черных подрясниках. Поскрипывали по пергаментным листам гусиные перья. На каждом столе – скляница с чернилами, киноварь, точила для перьев, песочницы… Лица ученых мужей сосредоточенные.

При виде княгини и Александра Невского иноки оторвались от рукописей и почтительно поклонились. Мария молча, легким взмахом руки повелела монахам продолжать работу. Князь же Александр с восхищением осматривал библиотеку. Сколько же тут сотен книг! Древних, облаченные в кожи и доски, с медными и серебряными застежками. Да тут целое сокровище!

– Мне рассказывали о ростовской библиотеке, но чтоб такое!

– Спасибо отцу Василька – Константину Всеволодовичу. Он собрал только греческих книг более тысячи. Часть закупил, а часть ему были подарены восточными патриархами. Перед своей кончиной Константин Всеволодович завещал свою библиотеку Ярославскому духовному училищу, но оно там просуществовало недолго. Уже через два года, вместе с учителями, учениками и библиотекой, оно было переведено в Ростов. Богатейшая книжница еще более пополнилась при моем супруге. Он не жалел никаких денег ни на книги, ни на само училище. Именно при Константине и Васильке Ростов стал духовным и культурным центром Руси. С тех пор и начали называть Григорьевский монастырь затвором, то есть школой, где изучались языки, велось летописание, переписывались древние рукописи, а во время богослужений песнопения исполнялись на двух языках – славянском и греческом.

Александр подошел к одной из низких сводчатых дверей, за которыми послышались нестройные голоса.

– Что сие, княгиня?

– То ученый муж Дионисий отроков греческому языку обучает. Вельми разумен сей монах. Глубокий знаток античной литературы. Это и Гомер, и Вергилий, и Аристотель, и Платон. Не говорю уже о русских авторах.

– Как появился у тебя сей ученый муж?

– В год Батыева нашествия из Москвы пришел. Молвил: «Все города разорены, мирские и духовные книги брошены в костер. Хотел с горя в скит удалиться, но тут услышал благую весть, что Ростов и библиотека его чудом сохранились. Вот и подался в сей град».

Однако Мария Михайловна не все рассказала. Дионисий при встрече с ней молвил и другие слова:

– Много наслышан о тебе, княгиня, как о первой на Руси женщине-летописце, о твоих зело больших познаниях философии и литературы. Аристотеля, Гомера, Платона и других сочинителей ты почти знаешь наизусть. Мне тебя учить, думаю, нечему. Поэтому я пришел сюда не затем, чтобы от меня набиралась книжной мудрости известная всей Руси княгиня, а затем, чтоб в твоей благословенной школе кое-чему научить твоих славных отроков. Не гони меня, пресветлая и премудрая кудесница слова. Я буду зело рад, если мои скромные знания принесут хоть малую лепту в сокровищницу Ростова Великого. Причем я не потребую никакой платы. Я видел страшные разорения, и черный ломоть хлеба да кружка кваса будут для меня наилучшим брашном.

Мария с радостью приняла ученого мужа. А затем она добилась того, чтобы великокняжеское летописание было перенесено из сожженного Владимира в Ростов, и уже в 1239 году Мария составляет первый великокняжеский свод (спустя тридцать лет – второй).

– Почему ты взялась за сей огромный труд? – спросил Александр Ярославич.

– Если откровенно, то меня вынудило к этому нашествие ордынцев. После гибели мужа я не могла взять в руки меча, но у меня появилась другая возможность – сберечь от уничтожения русскую письменность, сохранить ее как величайшую сокровищницу, коя никакой цене не поддается. Составление летописи в лихую годину – наиболее яркая страница борьбы ручичей за свою независимость. Ведь летописи, над коими я и мои сподвижники сидели, отражали годовые события не только Ростова, но и других княжеств. Эти летописи мы отправляем во многие города, где их переписывают, а зачастую читают в виде проповедей с амвона церквей, кои разжигают в сердцах русских людей огонь гнева и возмущения бесчинствами и жестокостью врагов.

– Другими словами сказать, что из обычных летописных сводов, сложившихся на Руси, своды княгини Марии обрели общенародный патриотический глас.

– Ты прав, Александр, – твердо произнесла Мария. – Мы того и добиваемся, чтобы наши своды были глашатаями борьбы против ненавистного ига, придавая им нравственно-религиозное обрамление.

– И надо признать, княгиня, что собрание некрологов русским князьям, кои решительно отказались служить ненавистной Орде, звучат набатом. Чего стоят твои «Жития» Василька Ростовского и Михаила Черниговского! Ты, княгиня, взялась за труднейший и зело ответственный труд по созданию героических рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком для них положении. Их зверски пытали, но они не захотели перейти на сторону врагов. Именно таким образом ты, Мария Михайловна, воспитываешь своими сводами убежденность и уверенность в победе русичей, вселяешь в их сердца стойкость и непримиримость. Ведь надо честно признаться, что многие князья пали духом, растерялись, их обуял животный страх перед ордынцами. И вот сыскался человек, коему надо было их ободрить, вселить веру в будущую победу. Этот хрупкий, но мужественный человек передо мной. Тебе, княгиня, должна быть благодарна вся Русь.

Тонкое, чистое лицо Марии зарделось.

– Не слишком ли, Александр? Зачем такие высокие слова…

– Не слишком, Мария Михайловна. Все твои деяния говорят о величайшем значении, как самого Ростова, так и составленных в нем сводов для истории и культуры всего русского народа. Ты творишь огромное дело!

– Если так, то ловлю тебя на слове. Не зря я тебе заикнулась о Владимире. Ходят слухи, что Владимир намерен вернуть из Ростова великокняжеское летописание. Князь Андрей честолюбив, и он…

– Можешь не договаривать, Мария Михайловна. – По лицу Невского пробежала тень. – Я хорошо ведаю своего брата. Ты, пожалуй, права, но постараюсь убедить Андрея. Твои труды стоят того, чтобы я сделал крюк во Владимир.

Княгиня благодарно поклонилась Невскому в пояс. Он еще долго находился в затворе: беседовал с отроками, учеными мужами и особенно с Дионисием, который произвел на него неизгладимое впечатление. Сей муж знал не только несколько языков, не только блестяще цитировал иноземных литераторов, историков и ученых, но и весьма мудро отвечал на разные житейские вопросы. Глубина его мыслей была поразительной.

«Побольше бы таких ученых людей на Руси, как Мария и Дионисий», – невольно подумалось Александру.

Княгиня чутко прислушивалась к разговору князя и монаха и удовлетворенно кивала головой. Пусть Александр ведает, какие ученые мужи живут в Ростове, и что ни монах, то кладезь ума, и никто из них не собирается уходить во Владимир.

Покидал Невский Григорьевский затвор в возбужденном состоянии. Ни в одном городе Руси нет такого литературно-духовного средоточия. И не только. Ростов Великий, если дать ему определенное направление, может стать центром подготовки восстаний против ордынского ига. Но поймет ли Мария, какая громадная ответственность ляжет на ее плечи? Думается, поймет. Этой исключительной женщине ни мужества, ни силы духа не занимать.

Александр Невский, еще в начале вторжения полчищ Батыя, задался целью – выгнать с родной земли жестоких завоевателей, но, когда он увидел, что почти все русские княжества разорены и уничтожены, цель его несколько изменилась: надо выждать, когда княжества оправятся, и тогда уже готовить удар на ордынцев. Пока же надо вести с ханами тонкую игру и исподволь накапливать силы. И в этом плане Ростов должен занять ведущее место.

После шумной и веселой встречи с молодыми Александр Ярославич остался один на один с Борисом. Молвил:

– Жену свою, Марию Ярославну, не обижай. Кажись, славная она у тебя.

– И в мыслях того нет, Александр Ярославич. Надеюсь прожить так, как родители мои жили.

– Добрый пример… А теперь о делах потолкуем. С баскаком как живешь?

При упоминании баскака Туфана лицо молодого князя подернулось хмурью.

– В печенках сидит этот баскак. Стараюсь не враждовать, но противно видеть его рожу. Так и хочется схватиться за меч.

– О мече пока забудь, Борис. Напрочь забудь!

– И об этом мне говорит сам Александр Невский?! Да как можно спокойно взирать на эту надутую харю?

– Не кипятись, князь. Попусту меч из ножен токмо глупцы вынимают, и не тебе, пожалуй, это объяснять. Не время! Слушай свою мать, она у тебя мудрая женщина. Постарайся жить с баскаком мирно. Почаще дари подарки, приглашай на охоту. Татары это любят. А сам тем временем копи силу.

– Да как копить, Александр Ярославич? Баскак наперечет знает каждого моего дружинника. Сто человек – и не больше! И это на все княжество. Таков приказ хана Батыя. Ни меча, ни кольчуги не позволяет обновить. Каждую кузницу дозирает. Как-то один из ковалей попытался кольчужную рубаху отковать. Так того коваля воины баскака увели к Туфану, и тот приказал его высечь плетьми. Ремесленный люд было, возроптал да и дружина моя возмутилась. Быть бы побоищу, да мать меня остановила.

– Вдругорядь скажу: умница твоя мать. Ну, побил бы ты Туфана, так хан бы на Ростов целый тумен[19] прислал. Ростов бы на сей раз сжег, а весь ремесленный люд и дружину твою в один час уничтожил.

– Так что же делать, Александр Ярославич? Терпя и камень треснет.

– Терпи, Борис, терпи. Тебе есть у кого доброго совета послушать… А я же такой бы совет дал. Добрые ремесленники, кои оружье могут ковать, пусть из Ростова в глухие места уходят. Забирают свое сручье[20] и потихоньку уходят.

– В лесах тайно оружье ковать? – оживился князь.

– Молодец, Борис Василькович, быстро смекнул. Ковать и ковать! Думаю, такие дебри у вас найдутся. Поразмысли над этим, сыщи надежного кузнеца и поручи ему подобрать тайное лесное угодье с рудой и речушкой, чтоб ни один поганый о нем не пронюхал. Баскаку же, коль убыль в ремесленниках заподозрит, скажешь: бегут, неслухи, к каждому посадскому гридня не приставишь. И до нашествия из городов бежали, и ныне бегут, нечестивцы. И серчай, серчай побольше!

– Ловко придумал, Александр Ярославич! Вот так бы по всем княжествам оружья наготовить.

Невский лишь многозначительно улыбнулся.