Читать книгу Святая Русь. Княгиня Мария - Валерий Александрович Замыслов - Страница 7

Приезд Михайлы Черниговского со своим ближним боярином Федором в марте 1245 года для Марии оказался полной неожиданностью. Отец после последней встречи заметно постарел: ему шел 66-й год. Но гордая осанка и суровые, властные глаза оставались прежними. Чтобы объяснить свое внезапное появление, Михайла Всеволодович, оставшись с глазу на глаз с дочерью, хмуро молвил:

– Хан Батый вызвал в Золотую Орду.

– В Орду? – похолодела Мария и подсела к отцу. – А может, не ездить?.. Может, как-то обойдется?

– Не обойдется, дочка. С тех пор как мой зятек Ярослав дорогу в Орду проторил, остальным князьям в своих хоромах не отсидеться.

В глазах Марии сразу встал Ярослав Владимирский – вероломный, пакостливый и трусливый князь, кой не снискал себе ни ратной славы, ни уважения людского. Его выгоняли с княжения из многих городов, он же в отместку беспрестанно ходил войной на русичей, не пропускал торговые караваны с хлебом в умирающие от голода города. А во время Батыева нашествия не захотел прислать свою могучую дружину на выручку русской рати, расположившейся на реке Сить. Хуже того, когда полчища татар обрушились на русские города, князь Ярослав (через унижение и позор) добился от Батыя ярлыка на великое княжение и… тотчас пошел войной на соотичей (!). «Сей Ярослав – второй Святополк Окаянный. Ордынский прислужник и лизоблюд», – недобрым словом поминали князя владимирского на Руси.

– В хоромах не отсидеться, – пасмурно кивнула Мария. – Вот и к моему Борису две недели назад пришло ханское повеление – княжение у Батыя добывать. А ведь ему всего-то пятнадцатый годок. Страшно мне, отец. И чего только не творится в Золотой Орде! О мире татары и не помышляют.

– Свирепый народ, – жестко произнес Михайла Всеволодович.

(Плано Карпини, папский посланник, писал: «Надо знать, что татары не заключают мира ни с каким народом, потому что имеют приказ от Чингисхана, чтобы навсегда подчинить себе все народы. И вот чего требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого неприятеля, когда им угодно… Они посылают также за государями земель, чтобы те являлись к ним без замедления; а когда они придут туда, то не получают никакого должного почета, а считаются наряду с другими презренными личностями, и им надлежит подносить великие дары, как вождям, так и их женам, и чиновникам, тысячникам и сотникам; мало того, все вообще, даже рабы, просят у них даров с великою надоедливостью, и не только у них, но даже у их послов, когда тех посылают к ним. Для некоторых также они находят случай, чтобы их убить, некоторых они губят напитками или ядом. Ибо их замысел заключается в том, чтобы одним господствовать на земле, поэтому они выискивают всякие случаи против знатных лиц, чтобы убить их. У других же, которым они позволяют вернуться, они требуют их сыновей или братьев, которых больше никогда не отпускают. И если отец или брат умирает без наследника, то они никогда не отпускают сына или брата; мало того, они забирают себе всецело его государство…

Баскаков[8] или наместников своих татары ставят в земле тех, кому позволяют вернуться; как вождям, так и другим подобает баскакам повиноваться, и если люди какого-нибудь города или земли не делают этого, то татары разрушают их город и землю, а людей, которые в них находятся, убивают при помощи сильного отряда татар, которые приходят без ведома жителей по приказу того правителя, которому повинуется упомянутая земля, и внезапно бросаются на них… И не только государь татар, захвативший землю, или наместник его, но и всякий татарин, проезжающий через эту землю или город, является как бы владыкой над жителями, в особенности тот, кто считается у них более знатным. Сверх того, они требуют и забирают без всякого условия золото и серебро и другое, что угодно и сколько угодно».)

– Держу Бориса в Ростове, – продолжала Мария, – но чует сердце – не удержать. Все на отца ссылается. Он-де в тринадцать лет на половцев рать водил, пора-де и мне полновластным князем стать. Надо в Орду за ярлыком ехать, а то Батый другому княжество отдаст.

– Отдаст – и глазом не моргнет. Пока Русь под игом, хорохориться не приходится. С Батыем шутки плохи. На непокорных он может и полчища свои послать, всю остатную силу добьет. Хочешь не хочешь, а ехать надо, Мария. Бориске-то со мной все полегче будет, вот почему я и поехал в ставку хана окольным путем.

– Спасибо тебе, отец… Выходит, и нам надо подарки в Орду собирать.

– А это уж как должное, – усмешливо проронил Михайла Всеволодович. – Без щедрой мзды нечего к татарам и соваться… Да ты не хлопочи, дочь. Я и на долю Бориса мзды прихватил.

И вот потянулись мучительные для Марии месяцы ожидания. За всю свою жизнь лишь дважды ей довелось так тягостно и терпеливо ждать вестей. Первый раз – в Белоозере, куда отослал ее с берегов Сити Василько Константинович вместе с малолетними детьми. Она потеряла покой и сон, все дни и ночи простояла перед киотом, прося у Господа и Пресвятой Богородицы великой милости для супруга своего в его ратных делах.

Но вскоре пришла черная весть. Обезумевшая от горя Мария кинулась к месту лютой сечи, но на Сити мужа не отыскала. Однако через два дня изувеченное тело мужа привезли с берегов реки Шерны[9].

Андреян, сын сельского священника, поведал:

– Сами-то мы из селища Угорья. Батюшка наш решил при церкви остаться. Старенький он. Коль супостаты придут, то приму, бает, смерть в святом храме. А нам с женой моей Марией велел в лесу укрыться. Когда к Шерне из лесу вышли, а на берегу убитый воин лежит. Пригляделись – в богатой одеже. То ли князь, то ли боярин. Правда, истерзанный весь, супостатом замученный. Вернулись в Угорье, людей кликнули, на санях повезли…

Горе Марии было глубоким и безутешным… И вот вновь она ждет весточки. Сердце на части разрывается. Живы ли отец с Борисом? Гонец ничего толком не поведал, одно только и услышал в Нижнем Новгороде: возвращаются!

Все прояснилось спустя две недели. В Ростов прибыли изнеможенный, похудевший Борис Василькович, его ближний боярин Неждан Иванович Корзун и десяток дружинников под началом боярина Славуты Завьяла.

Мария глянула в измученные глаза сына, и тот опустил голову.

– Что?.. Что с моим отцом, Борис?

– Погубили, изверги.

* * *

В Орду хан Батый вызвал многих русских князей, но ни одного из них не допустил во дворец. Томил, унижал, через своих слуг говорил о своей большой занятости.

Князья ожидали ханского приема по несколько месяцев, а случалось, и по два года. Такого оскорбления князья, если им доводилось выезжать в Неметчину[10], ни в одном царстве, ни в одном государстве не имели.

Кончалось терпение, таяла мзда, а «покоритель земель» забавлялся шумными увеселительными дастарханами[11] и охотой.

Михайла Черниговский негодовал:

– Довольно срам терпеть, князья! Батый обращается с нами, как с рабами. Плюнуть на хана – и домой!

– Ныне о доме забудь, Михайла Всеволодович. Ордынцы нас, как волков, обложили, никому не уйти. Попадешься в татарские руки – натерпишься муки. Охолонь, князь, и жди своего часа, – норовил урезонить Михайлу Всеволодовича ближний боярин Федор Андреевич.

Когда пошел пятый месяц, хан Батый наконец-то начал допускать до себя «неверных» гяуров[12]. По одному в день. Но прежде всего каждый князь должен был пройти через обряд «очищения». Перед дворцом разжигали два костра, втыкали подле них два копья с конскими хвостами и натягивали на концы копий волосяной аркан. Каждый князь, низко согнувшись под арканом, должен пройти между двух огней, а затем поклониться исламскому богу, что, по мнению татар, очищает душу и убивает всякие злые мысли.

– Противно, – молвил юный Борис Василькович, когда пришла его очередь идти к Батыю. – Не хочу!

Михайла Всеволодович положил свою тяжелую руку на плечо внука.

– А ты через не могу. Надо, Борис Василькович. Тебе еще жить да жить. Настанет время – и ты отомстишь ордынцам за свой позор. Ступай через поганое чистилище. Ступай, внук, и запомни, что я тебе сказал.

И Борис послушался, твердо, по-мужски, высказав:

– Я исполню твою волю, дед, и непременно отомщу безбожным татарам.

– Вот то слова мужа.

Хан Батый долго рассматривал юного князя. Не по годам рослый, русокудрый, с живыми, умными глазами.

«Этот щенок весь в отца, – невольно подумалось хану. – Но не приведи Аллах, чтобы этот шайтан оказался в него и нравом. Волчонок вырастет в матерого волка и начнет поднимать урусов против моего славного войска. Так нужно ли выдавать ему ярлык? Не лучше ли уже сейчас отсечь волчонку голову?»

– Отца своего помнишь?

– Как же не помнить, хан? Только последний негодяй может забыть своего отца.

– Хорошо сказал, Бориска… А будешь ли ты жить по заветам своего отца?

В золоченых покоях ханского дворца установилась мертвая тишина. И Борис, и приближенные хана понимали, что от ответа юного князя будет зависеть его дальнейшая судьба. Стоит ему дать утвердительный ответ – и жизнь его может тотчас закончиться. Хан Батый восемь лет назад очень раздраженно воспринял решительный отказ Василька Константиновича послужить воинам ислама.

Борис метнул глазами на своего ближнего боярина Корзуна (ему единственному была предоставлена честь войти к хану вместе со своим князем) и увидел его побледневшее, окаменелое лицо. Он явно напряжен и ждет от своего князя благоразумного ответа.

На сухих, обвисших губах Батыя застыла насмешливая улыбка. Сейчас этот волчонок укорит отца в чрезмерной гордыне и произнесет верноподданническую речь.

Затем глаза Бориса наткнулись на мурзу в белоснежной чалме и ярком шелковом халате, перехваченном широким поясом с драгоценными каменьями. Смуглое, скуластое лицо его было язвительным и напыщенным.

Бурундуй! Жестокий мучитель и убийца отца. Борис вспыхнул и, не отдавая отчета своим словам, резко произнес:

– Я и на пядь не отступлю от заветов своего отца.

Рука Батыя, теребившая черную косичку за ухом, опустилась на рукоять кривой сабли в драгоценных ножнах.

– Щенок!

Верные тургадуры[13] готовы были кинуться к дерзкому гяуру, посмевшему вызвать недовольство «наместника Аллаха на земле», но хан остановил их движением руки. После минутного молчания он спросил:

– И чего же завещал тебе отец?

– Любить свою Отчизну, не притеснять чрезмерными поборами свой народ и призывать князей не заниматься распрями и междоусобными войнами.

– И все?

– Нет, не все. Неустанно черпать мудрость в книгах. В той же «Ясе»[14] твоего деда Чингисхана есть много поучительного.

– Ты читал «Ясу»? – оживился Батый. – Тогда скажи что-нибудь из этой великой книги.

– Скажу, хан… «Немудрено голову срубить, мудрено приставить».

Теперь уже губы Батыя тронула одобрительная улыбка. Он увлекался «Ясой» с юных лет и считал творение деда самой блистательной книгой мира.

– А может, это единственное изречение Священного Правителя[15] вселенной, которое ты запомнил?

– Почему же, хан? Я уже говорил, что сын должен жить по заветам своего отца и всегда его чтить и боготворить В «Ясе» сказано, что некоторые подданные недостаточно уважают своих родителей: сами объедаются на пиршествах, а старых отцов, матерей и дедов морят голодом. И вот за то, что бессердечные сыновья и дочери оскорбляют своих родителей, праведное небо обрушивается на людей, карая их молнией и громом. В связи с этим твой дед, Священный Правитель, издал особый закон о почтительности к родителям.

Лицо Батыя расцвело:

– Слышите, ханы, беки и мурзы? «Ясу» читают даже неверные.

– Слава Великому Потрясателю вселенной! – подобострастно закричали приближенные Батыя.

Находчивые ответы Бориса не только спасли ему жизнь, но и растопили сердце жестокого хана:

– Я дам тебе ярлык на княжение, Бориска. Но навсегда запомни и другое изречение Чингисхана: «Голой кости и собака не гложет». Для этого надо много потрудиться. Пусть твое княжество станет богатым, чтобы мои сборщики дани привозили в Сарай тучные переметные сумы и вьюки. И если твое княжество станет голой костью, я прикажу передать ярлык другому князю. Старайся, Бориска!

Молодой князь, придя в отведенную ему юрту, тотчас вспомнил о матери: ведь это она вырвала его от смерти. Перед поездкой она пришла к нему с книгой Чингисхана и настоятельно попросила:

– Тщательно изучи сию книгу.

– Книгу врага? Где ты ее достала?

– Такую книгу постоянно возит с собой каждый баскак. Одолжила у Туфана, переписала и трижды прочла.

– Но это же книга врага! – вновь повторил Борис.

– Не говори так, сынок. Чтобы хорошо познать врага, надо хорошо постигнуть законы, по которым он живет, тем более тогда, когда ты едешь в его страну. Непременно прочти!

«Матушка… Любимая матушка. Как же ты прозорлива!..»

Последним к хану Батыю был вызван князь Михайла Черниговский, но он не пошел на унизительный обряд очищения.

– Я – христианин и не хочу поганить свою душу басурманским обрядом. Если хан намерен мне выдать ярлык, то путь дает его без своего шутовского действа.

Михайлу Всеволодовича принялись уговаривать князья:

– Да плюнь ты на этот обряд. Не ты первый, не ты последний. Все князья через это пройдут. Пожалей свою седую голову, Михайла Всеволодович.

Но князь черниговский был неумолим.

– Я не предам свою душу дьяволу. Уж лучше смерть, чем несмываемый позор.

Слова взбунтовавшегося князя передали Батыю, но они не вызвали у него вспышки ярости. Он заведомо чувствовал, что гордый князь откажется от исполнения обряда, хотя ему очень хотелось, чтобы этот черниговский властитель прошел между двух священных огней, и вот тогда-то бы и потешился над ним хан Батый: «Ты, Михайла, покорился Аллаху, но ярлыка ты не увидишь, как собственных ушей. Слишком много ты зла причинил моим воинам. Два тумена полегли под стенами твоей крепости, и за это ты будешь казнен».

Но над князем черниговским не пришлось потешиться. Когда его повели на казнь, Борис рванулся было к дворцу, но его вовремя затащили в юрту и связали кушаками.

– Потерпи, Борис Василькович!

Казнь была страшной. Михайлу Всеволодовича положили лицом вниз к земле. Один из тучных татар встал князю коленями на спину, а другой, страшным рывком за голову, начал ломать хребет…

Участь своего князя разделил и ближний его боярин Федор Андреевич.