Читать книгу Отцовский штурвал (сборник) - Валерий Хайрюзов - Страница 11

К ноябрьским праздникам к Погодиным на своей машине прикатил в гости Худоревский.

– Мишка! – всплеснула руками Анна. – Как это ты к нам надумал?

– Так вы же не приедете сами, сильно гордые!

– Вот и хорошо, что приехал, кстати, – улыбнулась Анна. – Мужики там кабанчика разделывают. Снимай свою парадную форму, иди помогай.

Михаил поверх куртки натянул фуфайку, пошел во двор. В стайке утробно гудела паяльная лампа, густо несло паленой шерстью, дело подходило к концу.

К вечеру у Погодиных собрались на жаренину. Ребятишки тоже рады гулянке. Чтоб взрослые не вытурили их на улицу, они сбились в углу возле патефона. Но скоро патефон был уже не в силах пробиться сквозь вязкую сеть застольного шума.

Откуда-то появился баян. Погодин ожил, положив голову на корпус, перебрал клавиши, морщился – инструмент расстроен, но деваться некуда, надо играть, гости требуют. Свесив поседевшие редкие волосы, заиграл плясовую.

Худоревский выскочил из-за стола, потянул за собой Анну.

– Где уж мне, – рассмеялась Анна. – Отплясалась.

Из угла выскочила Валька Зябликова, соседская девчонка, покружилась, помахала платком. Худоревский достал из кармана пятерку, сунул девчонке.

– Ай да Валька, молодец! – хвалили за столом гости. – Придет время – Уланову перещеголяет.

– А ну, Сережка, выйди, утри нос девчонке! – крикнул Худоревский.

Сережка сначала отвернулся, потом неохотно шагнул на середину комнаты. Но, взглянув на отца, он подбоченился и пошел вприсядку, выбрасывая худые ноги, а взрослые в такт начинали прихлопывать. Снова выскочила Валька, замахала платком. Сережка тут же перестал плясать и пошел на свое место к патефону.

– Э, да ты че, брат, девки сдрейфил? – закричал Худоревский. – А ну, еще сбацай!

– Не хочу, – буркнул Сережка.

Худоревский развел руками, показывая, что уважает чужое мнение. Он вытащил из кармана бумажник, протянул Сережке десятку. Сережка посмотрел на деньги, на Худоревского, швыркнул носом и, пригнув голову, убежал в соседнюю комнату.

– Ты что это, Михаил, придумал? – накинулась на летчика Анна. – Деньгами ребятишек баловать!

– Ничего. Пусть привыкают. Заслужил – получи свое.

– Скажи, Михаил, а сколько летчики зарабатывают? – подал голос молчавший до сих пор бакенщик Никита Косачев. – Ну, я говорю, сколько выходит?

За столом притихли, все ждали, что ответит Худоревский.

– Когда как. У нас ведь от налета зависит. Ну, а в общем, не обижают, – уклончиво ответил Михаил.

Вскоре разговор за столом распался, расползся по углам, каждый отыскал себе собеседника. Худоревский с Погодиным вышли покурить на кухню.

– Вот так и живем, – посматривая в окно, говорил Погодин. – Тайга да подсобное хозяйство выручают. В этом году без орехов остались, кедровка спустила, а с ягодами – ничего, брусники пятнадцать ведер заготовил, десять продали, а пять в бочку на зиму засыпали.

Худоревский молчал и, как показалось Николаю, равнодушно слушал.

Погодин снизу вверх коротко взглянул на летчика:

– Ты не слыхал, Михаил, у нас поговаривают, будто коров в черте города скоро запретят держать!

Худоревский пожал плечами. Погодин тяжело вздохнул:

– Я бы и сам ее сдал. С этим сеном маета одна. Как говорят, ни сена, ни корма – одна кутерьма. Косить не дают, а в продаже нет. Каждый год одно и то же, правдами и неправдами добываем. Если б не ребятишки, давно бы сдал. Да только на одну-то зарплату не проживешь. Получишь ее – и не знаешь, куда деть. А здесь – что на столе, все свое. Да и привыкли мы, Анна без хозяйства, без коровы жизни не мыслит. Мы здесь вроде бы и в городе, и в деревне. А у ребят каждый день свежее молоко.

– Надо уметь устраивать свою жизнь, – сказал Худоревский. – Ты держись за меня. Мужик ты надежный, и руки у тебя золотые. Одним словом, специалист.

– Правильно. Специалист по горбовикам, – сказала вошедшая на кухню Анна.

– Ну, ты это зря, Анна, – загудел Худоревский. – Я вот помню, вмятины на самолете он выправлял, просто загляденье.

– Я и сейчас правлю, только на машинах, – засмеялся Погодин. – Если тебе нужно, то давай.

– Собственно, за этим я и приехал, – вырвалось у Худоревского. – В прошлое воскресенье помял левое крыло и дверку.

– Сделаю, будет как новая, – пообещал Погодин.

– Беда, Михаил, у нас, – оглядываясь на дверь, тихо проговорила Анна. – Отыскалась Сережкина родня, хотят забрать его к себе. Что делать, что делать, прямо не знаю. Может, ты что посоветуешь?

Худоревский достал из кармана пачку «Казбека», вытащил зажигалку, подаренную Погодиным, прикурил. Затянувшись, он оглядел Анну с головы до ног.

– Сколько у тебя ребятишек? Четверо? Так это и к лучшему, что родня отыскалась. Одним меньше будет. А вырастишь его, он тебе, может, и спасибо не скажет.

– Ой, не говори так, – всхлипнула Анна. – Вот лягу спать и вспомню про письмо, будь оно неладно, вся душа изноется.

– У них все права. Я жигуновскую породу знаю. Что захотят – обязательно сделают.

– Чего ты, мать, этот разговор затеяла? – перебил жену Погодин. – Пошли за стол, гости заждались.

Выпили еще по одной, затянули военные песни. Получалось ладно, громко – до жил на шее. Мужики стали вспоминать, кто где воевал.

– Слушай, Михаил, – подал голос Косачев, ты там поближе к верхам, может, слышал про тех ребят, летчиков, что перед войной потерялись? Сдается мне, все же кто-то из них уцелел, спасся. Не могли они все пропасть.

– Почему ты так думаешь? – поднял брови Худоревский.

– Да не слушай ты его, – махнул рукой Погодин. – Это у него с перепугу. Этим летом Васька, сын его, в церковной нише четыре куска мыла нашел, а в нем золото оказалось.

– Как, золото? – встрепенулся Худоревский.

– Сто пятьдесят семь граммов, – ответил Косачев. – Так мне в милиции сказали.

– Что, неужели отнес? Ну и дурак. Мог бы промолчать. Это же целое состояние.

– Через него он у нас героем сделался, – засмеялся кто-то из мужиков. – Два месяца в милицию таскали.

– А что смеетесь, – обиделся Косачев. – Мне чужого не надо. А здесь дело темное, уголовщиной попахивает. Меня сам Ченцов допрашивал. Вот я и думаю: кто-то остался в живых. Вот и любопытствую: может, у вас что известно.

– Я думаю так, – помедлив, сказал Худоревский, – Сушков не хотел лететь в Иркутск, не в его это было интересах.

– Это почему же? – спросил Погодин.

– Ты, Николай, будто не знаешь, – коротко глянул на Погодина летчик. – Бурков бы ему за Тамару не простил.

– Съел бы он его, что ли? – нахмурившись, сказал Погодин. – Жену-то он простил, опять сошелся с ней.

– А кому, кроме него, она нужна! – блеснул глазами Худоревский. – Погуляла вволю и обратно пришла.

– Зря ты так, – сказал Погодин. – Ребята рассказывали, когда Василий потерялся, она улетела в Бодайбо. Решила сама искать его. В тайгу ее, конечно, не пустили, в положении она была. Так она до зимы в Бодайбо жила. Дошла до точки. Потом, когда время рожать подошло, за ней родня прилетела, увезли ее в Иркутск. Дочка у нее растет, я как-то встретил их вместе – вылитый Васька. У нее с Василием настоящая любовь была.

– Может, и была, – согласился Худоревский. – Я-то откуда знаю. Пусть живут, расходятся, сходятся… Мне-то до этого какое дело. Чего зря болтать. Нет человека – и не вернешь. Сколько хороших ребят за это время ушло.

Мужики подняли стаканы, потянулись через стол к Худоревскому.

– Опасная у вас профессия, – гудел Никита Косачев. – Сто рублей мне давай – не полечу.

– Ну, а если тысячу?

– За тысячу я бы еще подумал, – почесав затылок, засмеялся Косачев.