Читать книгу Район мертвых. «Место действия – Россия» - Валерий Карибьян - Страница 6

С Иванычем приключилась история совсем не радужная. Даже с Дёминым нечего сравнивать. Его внучка, говоря народным языком, кинула деда через то место, которого у нее нет, но при современных мировоззрениях и технологиях запросто может появиться. Горе-родители Машки ничего, кроме как бухать днями напролет, не умели. Овдовев, когда его дочке Ксюхе исполнилось пять лет, Иваныч растил внучку сам. А когда той стукнуло шестнадцать, начал регулярно выдавать любимому чаду денег немалыми для деревни суммами из своих многолетних накоплений. Думал, Машка учится в институте – она даже показывала ему какие-то липовые бумаги. Доверчивый Иваныч свято верил, что внучка в кампусе ночами обтесывала гранит науки, не щадя прокуренных зубов, а утром вприпрыжку и с улыбкой бежала на важные лекции, всякие там пары, как она выражалась, и периодически ездила куда-то якобы на практику.

Наивный старик принимал все за чистую монету и продолжал ежемесячно отстегивать ей деньги со своей инвалидской пенсии – три пальца не имел на правой руке. Ему казалось, вот отучится Машка и человеком станет, не то что ее родители – алкаши.

Не тут-то было. Вместо институтской пятилетки любимая внучка крутила шашни с каким-то быдлом на двенадцать лет взрослей. Авантюрист надоумил малолетнюю дуру нахватать кредитов сразу после приватизации Иванычем дома по соседству с теперешним обиталищем Дёмина.

В итоге оказавшаяся в частном владении добрая половина деревянной двухэтажки теперь на законных правах принадлежавшей Машке, ушла с легкой руки и за позорный бесценок каким-то жуликам – а-ля браткам из девяностых. Своеобразные были ребята – туповатые, огромные и с бугристыми складками на затылках, опутанных толстенными золотыми цепями шириной с большой палец. Ума им особо и не требовалось – бумажками занимался какой-то хлыщ, волочившийся всюду с этой сворой бандитов и аферистов. Они потом еще предъявили деду расписку о долге в крупную сумму, написанную рукой любимой внучки. Таким образом, вторая половина дома ушла в руки жуликов вслед за первой без долгих церемоний и необходимости применять против деда утюг с паяльником. Братки не гнушались самых жестоких методов, а старик перед ними или бабка, не играло никакой роли.

Мать Машки и ее отец, которого дочка ни разу в жизни не видела, к тому времени сами потеряли единственную халупу на окраине села и сгинули где-то в Москве, среди городских бомжей, теревшихся в вестибюле станции метро Теплый Стан. И Внучки тоже простыл след.

Дом этот потом еще сто раз перепродали, и теперь там жили нормальные люди, которым и предъявить то было нечего – не их же вина.

– Система такая! Развели блядство кругом, дерьмократы поганые! – сетовал Иваныч. – Вот при Советском Союзе не посмели бы подобное сотворить! Да за такие дела высшую меру наказания им в те времена полагалось! Расстрел! – злился он, тряся кулаком в воздухе, но потом принимал смиренный вид и, отчаянно махнув рукой, брался за чтение очередной документальной книги про Великую Отечественную Войну – его излюбленная тема.

Дёмин знал Иваныча с детства. К тому времени тот уже был младшим офицером, оставшись служить после срочки в стройбатовской части, расквартированной неподалеку от Воскресенок. На службе побратим и оттяпал ему три пальца лопатой. Как сам Иваныч невнятно пояснял: произошла у них с товарищем рассинхронизация действий во время строительных работ по возведению дачи генералу. И все-таки Дёмин не понимал, как можно лопатой случайно лишить человека трех пальцев на руке. С ногой если бы такое случилось, Саня бы еще понял – как-то логичнее выглядит, технически не так фантастично и умозрительно не таким уж нелепым представляется. Видимо старик хранил какой-то секрет, и Дёмин лишними расспросами его не напрягал, потому что заметил, как тот меняется в лице, и начинает заметно нервничать, если затронуть данную тему.

После службы Иваныч женился на приличной девушке, с которой познакомился в городе, когда ходил в увольнение. Родили дочку, и все у них было хорошо, пока супруга не слегка от рака. Сгорела за четыре месяца, оставив мужу добрую память и пятилетнюю Ксюху. Он растил дочурку, как мог. Причем растил совершенно один, как и Машку в свое время, потому что любил покойную жену сильно и никого близко не подпускал, хотя желающие были. Не получалось у него начать новую жизнь с другой женщиной. Правильней сказать, он ин не пытался. Какой бы старенький домик не стоял посреди восьми соток сада и огорода, все же был вполне себе аккуратный и вполне себе пригодный для постоянного жилья. Инвалидская пенсия в довесок к частному извозу и вовсе добавляла хозяину завидного статуса в глазах хитрожопых бабенок, ищущих, где бы закинуть свой ржавый якорь под занавес неудавшейся жизни по фантастическому сценарию и захомутать очередного бедолагу, с которого есть чего поиметь. Другой контингент к нему почему-то не подкатывал, да он всей этой ненужной ему романтикой и не загонялся, так что попытки профур были тщетными.

В общем, Иваныч Ксюху кормил, одевал, возил в школу на зеленой Копейке3, которую еще в перестроечные времена отстоял в очереди по инвалидности, и все в таком роде. Ксюха папу любила и до шестнадцати лет была совершенно обычной девчонкой, не создававшей никаких проблем. Училась хоть и не на одни пятерки, но твердые тройки и четверки приносила домой почти каждый день. Все время ей чего-то не хватало – то от невнимательности сделает опечатку там, где прекрасно знает как правильно писать; то от волнения забудет слова у доски, хотя видно, что предмет учила и знает его хорошо… Как-то неполноценно у нее все получалось.

А потом деваху понесло по кочкам так, что карму эту Иваныч до конца дней своих с трудом расхлебывал, вращаясь в хитросплетениях колеса беспощадной сансары.

Закончилась средняя школа, и дочка Ксюша пустилась во все тяжкие: мальчики, компания, шатания по ночевкам, подворотня… И стакан. Прямо как начала в свои неполные семнадцать горько пить, так до своей пропажи и не просыхала. Через год родила Машку, которую навещала поначалу раз в неделю, а после уже дай бог если раз в месяц с ней виделась. Уходила всегда второпях, в очередной раз выклянчив у отца деньги и ни разу не обняв на прощанье свою единственную дочурку. А Машка, надо сказать, очень этого ждала, и очень расстраивалась, аж до слез. Потом замыкалась в себе и рисовала в альбоме счастливые семейные картинки, купленными дедушкой карандашами.

Так и дух Ксюхин постепенно испарился.

Иваныч дочку не искал. Не сказать, что он относился безразлично, просто старая чуйка подсказывала, что человек она уже пропавший и ничего с этим поделать нельзя. Надо Машку ставить на ноги, не поддаваться жестоким провокациям судьбы и беречь спокойствие, чтобы не слечь от какой-нибудь нервозной болезни или инсульта, думал Иваныч.

Но Машка, к несчастью деда, в какой-то степени пошла по стопам матери. На стакан или чего похуже она не села, но по части нахождения придурков, умело ее использовавших, матери давала фору. И вот тут Иваныч действительно отчаялся и подломился. Он ведь внучку, как и мать, вы́ходил несмотря на трудности, отказывая себе во многом – да почти во всем. А тут такой расклад. Судьба снова безжалостно ударила старика, послав в долгий нокаут. Иваныч даже гадал, в кого это они такие могли пойти? И он сам, и его покойная супруга к спиртному относились холодно. Употребляли «как все» – чуть-чуть и лишь по праздникам. За родственников жены Иваныч сказать только ничего не мог, поскольку та детдомовская была. А вот среди своей родни алкоголиков и антисоциальных персонажей он не наблюдал, и поэтому продолжал недоумевать из-за всего этого беспредела.

Сдал ему в итоге Дёмин за символическую плату гостевой домик на своем участке. Домик – громко сказано. Бытовка обычная, на кирпичах держалась, даже не на сваях. Халупа, одним словом. Иваныч даже стих про нее как-то в одиночестве сочинил:

Зато в его домике котел с душем стоял, который дровами нагревался – единственное на тот момент место для купания.

Дёмин брать денег вообще не хотел, но старик настоял. Потом они все-таки договорились, что Иваныч присмотрит за участком в меру своих сил, и этого будет достаточно. Благо служба в стройбате многому его научила по части хозяйства и строительства. Недаром есть анекдот про американского инструктора спецназа, который напутствует в учебном классе своих подопечных, переключая слайды с видами советских войск. Остановившись на картинке стройбатовца с лопатой в руках, он поясняет: «А это вообще такие звери, что им даже автоматы в руки не дают!»

– Сторож мне не помешает, – отшучивался Дёмин, когда еще жил в городе с семьей и время от времени наведывался в деревенский дом детства. Жена, кстати, в последнее время перестала с ними ездить – слишком скромные условия для нее были на даче, хотя раньше она на эти условия не жаловалась. А вот Юлька иногда приезжала, причем охотно. Закрывалась на втором этаже и читала пропитанные сыростью книги со старых покосившихся полок. Даже на свежий воздух с великом ее было трудно выгнать. Дёмин еще удивлялся, как это странно, что дочка учится плохо и прогуливает, а книжки взахлеб читает. Причем последняя была «Мертвые души» Гоголя.

Так и помер Иваныч в своем пристанище, которое за пару лет до смерти успел облагородить с помощью Дёмина, превратив халупу в скромное, но уютное жилище со всем необходимым убранством и новенькой печкой.

Умер ночью. Тихо. В постели. Скорее всего, во сне. Говорят, так уходят хорошие люди.

Дёмин обнаружил труп старика рано утром, когда в очередной раз зашел его проведать. На лице у покойника застыла легкая улыбка и хитроватый прищур. Казалось, что лицо Иваныча даже какое-то облегчение выражало.

Дёмин вызвал участкового, тот произвел осмотр и выдал необходимую бумажку для соответствующих инстанций.