Читать книгу Калинов мост - Валерий Марченко - Страница 6

– Хм, черти… Могут, – затоптался в нерешительности чекист.

– Товарищи, товарищи, – вмешался Погадаев, – с ними, действительно, надо поговорить и убедить не делать глупостей…

– Кажется, Сидоренко то же самое хотел, – усмехнулся Смирнов, – где он теперь? Сам чёрт не знает!

– А вон – смотрите, товарищи! – кивнул командир взвода Агеев на речку.

Погодаев и чекисты обернулись. Ниже по течению в водяной воронке вращалось обнажённое тело женщины, вцепившейся в толстый загривок Сидоренко. На петлицах защитной рубахи командира конвойного отделения блестели буквы из жёлтого металла ТКП (Томский конвойный полк). Здесь же в адском кругу водоворота совершало обороты тельце девочки, нырявшее под воду поплавком.

– Багор, твою мать! Может, живой, – вскинулся Огурцов.

– Какой живой! – отмахнулся Смирнов, – язык на боку.

– Надо вытаскивать, – заметался начальник конвоя.

– Никуда не денется, достанем. С этими вот, что делать, ума не приложу? – Чекист кивнул на валявшихся в грязи обнажённых людей, – вы хотели с ними поговорить, товарищ Погадаев, может, возьметесь, а мы подстрахуем?

Смирнов выжидательно глянул на Пантелея Куприяновича. Погадаев кивнул.

– Попробую, конечно.

– Стоп-стоп, товарищи, у меня пустой барабан, – оживился Огурцов, нервно доставая из подсумка горсть патронов к револьверу системы «Наган».

– Валяй быстрей, очухаются, хуже будет, – брал в свои руки ситуацию начальник Парабельского райотдела ГПУ Смирнов.

Ему не нравилось развитие событий, за которые придётся отвечать перед начальником краевого ГПУ Калашниковым. Во всяком случае, Владимира Валентиновича придётся информировать докладной запиской о неспособности конвойной группы Томского конвойного полка ГПУ исполнять служебные обязанности. Погиб красноармеец. Вышел из-под контроля спецконтингент, что, не исключено, отразится на настроении населения и может привести к нежелательным последствиям.

– Быстрей, Огурцов, быстрей! – торопил он конвойного начальника, – товарищ Погадаев, готовы? Пойдите к ним, чтобы они видели вас безоруженным. Поговорите с ними, успокойте…

– Хорошо, хорошо, иду, товарищи.

Пантелей Куприянович направился к распластавшимся на берегу людям. Сотни обезумевших от паники выселенцев не спускали с него глаз.

– Товарищи, – обратился он к ним.

Горло перехватило спазмом. Прокашлявшись, Пантелей подошёл ближе. Смирнов поправил Погадаева:

– Они – граждане, товарищ Погадаев, граждане.

– Ага…

– Граждане выселенцы, моя фамилия Погадаев, – перевёл, наконец, дух Пантелей Куприянович, – председатель Нарымского краевого исполкома. Вы прибыли в моё распоряжение на строительство объектов…

Справившись с першением в горле, продолжил:

– Ваша группа останется работать в Парабельском районе… Мы вас разместим, обеспечим питанием и организуем уход за детьми. От вас требуется соблюдение трудового дня, дисциплины, норм санитарной гигиены… Дальше – время покажет… Сейчас, товарищи… извините – граждане, – споткнулся Погадаев на слове, – необходимо пройти пять- шесть километров к месту назначения. Прошу быть внимательными к командам конвоя и выполнять его требования. Красноармейцы люди служивые и действуют в соответствии с инструкцией и напрасные жертвы никому не нужны. Это я вам говорю, как юрист по образованию. «Что ещё сказать? – подумал Погодаев, – нечего».

– У меня всё. Товарищ Смирнов, командуйте.

– Пантелей Куприянович, вон председатель райисполкома бежит – Братков.

– Точно он! Поговорю с ним по объекту, а вы уж, товарищ Смирнов, займитесь контингентом, вечер на носу.

– Разберёмся, товарищ председатель. Огурцов!

– Слушаю!

– Поди сюда!

Представители территориальных и конвойных органов ГПУ, посовещавшись о порядке конвоирования ссыльных к месту назначения, направились к спецконтингенту.

Подошёл запыхавшийся тучный Братков.

– Здравствуй, Илья Игнатьевич!

– Ох, не могу отдышаться, Пантелей Куприянович! Здравствуйте. Что происходит? Люди голые, стрельба? Чёрт знает, что и думать!

– Здесь «чёрт знает, что» и происходит, уважаемый Илья Игнатьевич! Мне не ясно, почему вы не встретили первую партию выселенцев и не организовали её доставку к месту размещения?

– Пантелей Куприянович, мы их ждали завтра. Завтра!

– Почему не уточнили с Томском время прибытия в Парабель? – всё более раздражался Погадаев, – смотрите на них! Это работники? Нам нужны здоровые, крепкие люди, которые перенесут зимнюю стужу и будут вкалывать на морозе: валить лес, корчевать пни, выжигать пастбища, осваивать посевные поля. Так надо!

Склонный к полноте Братков, развёл руками.

– Больше не повторится, товарищ Погадаев, учтём!

– Куда вы денетесь? – усмехнулся Пантелей Куприянович, – пойдёмте, посмотрим условия перевозки людей в этих «калошах», – кивнул он на пришвартованные к берегу баржи.

Между тем местные чекисты, обсуждая событие, связанное с потерей контроля над ссыльными, справедливо полагали, что ЧП, в том числе и смерть командира конвойного отделения, произошло на их территории, значит, Смирнову отвечать перед начальством за их гибель. Начальник районного ГПУ верно оценил обстановку и, недолго думая, взял управление в свои руки.

– Огурцов, наше руководство с твоим контингентом переговорило. Надеюсь, поняли! Без истерик командуй: всем – встать, одеться и через десять минут быть готовыми к движению колонной. Красноармейцев расставь таким образом, чтобы исключить возможность шмыгнуть в тайгу или болото. Это бесполезный номер, не порвёт медведь – сдохнут от гнуса – так и объясни им. Понятно выражаюсь?

– Так точно, товарищ командир роты!

– Если понятно, действуй!

Начальник конвоя оживился.

– Есть вопросик…

– Слушаю, Огурцов.

– Полагаю, что вы доложите по начальству о происшествии… Понятное дело: гибель командира отделения, выход ситуации из-под контроля…

– Хм, Огурцов, ты мне всё больше нравишься, – усмехнулся Смирнов, – конечно, доложу – письменным рапортом.

– Есть предложение, товарищ командир роты, – воровато оглянулся начальник Томского конвоя.

– Интересно-интересно… Слушаю.

– Мне думается, что Сидоренко погиб, предотвращая попытку массового бегства ссыльных… При исполнении, так сказать, служебных обязанностей…

– Так-так, Огурцов, я, кажется, понимаю, куда ты клонишь…

– Ага! Поняли мысль! – обрадовался помкомвзвода. – Так, по рукам!

– Конечно, по рукам, Огурцов, но… завтра утром!

– Почему? – насторожился конвойный.

– Рапорт начальнику краевого ГПУ я напишу с ранья, понимаешь? По факту приёмки команды спецвыселенцев. Завизируешь его и по рукам! Идёт? – весело рассмеялся Смирнов.

Помкомвзвода сник.

– Не хотелось бы ставить подпись на бумаге, товарищ командир роты… Сами знаете, как в нашей системе…

– Знаю, знаю! – громче прежнего рассмеялся чекист. – Но без подписи нельзя, Огурцов! Сам понимаешь, ЧП на моей территории по твоей вине! А я помогаю тебе, так сказать, бескорыстно! Э-э-э, где наша не пропадала, Огурцов! Не бзди – прорвёмся! Поднимай своих и вперёд! Засветло успеть надо.

– Слушаюсь, – понуро кивнул конвойный начальник и пошёл к красноармейцам, стоявшим с винтовками наперевес.

Смирнов позвал чекистов.

– Агеев, возьми мужиков, багор и вытащи утопленников, – распорядился он, – обойди баржи, трюмы и все трупы сюда. Не тяни резину! Вопросы?

– Никак нет!

– Действуй! Ты, Шилов, оформи протокол происшествия и, чтобы комар носа не подточил – аккуратненько! Конвой «прокололся», ему и «хлебать баланду»! Наше дело – сторона!

– Понял, товарищ начальник!

– Чего стоишь, если понял?

Осмотр барж занял немного времени. Погадаев, Братков и двое красноармейцев из конвоя, выделенных для эвакуации трупов, поднялись по трапу на ближайшую «посудину». Построенная лет двадцать назад баржа много лет служила для перевозки засоленной рыбы в Томск, Новосибирск, населённые пункты по Оби, Кети, Парабели. Она насквозь пропиталась прогорклым запахом рыбьего жира, вызывая тошнотворный рефлекс у местного начальства. Тысячи мух, взяв её плотным кольцом в спадавшей жаре, настырно лезли в трюмы, где когда-то перевозилась рыба, а нынче сотни выселенцев – в Парабель.

– Неужто для людей не нашлось что-нибудь приличней? – ужаснулся Братков, вытирая потную грудь платком. – Четверо суток в могильнике! Женщины, дети…

Сунув руки в карманы, Погадаев, молча, оглядел затхлые внутренности баржи, где угадывалось ленивое движение крыс – тварей, способных жить в невероятных условиях.

– М-да-а-а… Обрадовались рабочей силе, Илья Игнатьевич… Сказывали знающие люди, что при царизме система урядников учитывала все мелочи… Сколько ссыльных прошло через Нарымский край? Тысячи… Ладно. Другие времена… Ты вот чё, – задумчиво произнёс Погадаев, – поддержи их: картохи, хлеба, рыбы – не жалей. Подкорми народ.

– Сделаем, Пантелей Куприянович! Вижу – не работники!

– Ну, лады! Пошли отсюда!

Спустившись на берег Полоя, Пантелей подошёл к красноармейцам, складывающим рядком тела погибших выселенцев. Судя по окровавленному белью ссыльных, винтовочный залп конвоя достиг цели: четверо несчастных были убиты при попытке выскочить за пределы контрольной зоны. Здесь же лежало тело Сидоренко – командира отделения, бесславно утопленного, потерявшей разум матерью. Женщина с признаками молодости и посиневшими губами лежала рядом. «Такого бугая утащила под воду! – покачал головой Погадаев. – Не иначе всю ненависть выплеснула за унижения».

– Что, гражданин начальник, не нравится? – пристально вглядываясь в Погадаева, спросил тот же самый бородатый мужик в армяке, что находился рядом с женщиной в реке. – Хохловский пёс получил сполна! Пьяным таскал её на корму сильничать. Хоть бы девчушке дал, когда краюшку хлебца. Н-е-е-ет же, сам сжирал, собака, и нас обирал…

– Патох-то кто?

Погадаев удивлённо обернулся. Сзади стоял худенький человечек с широкоскулым лицом, излучавшим беззлобие и желание участвовать в событиях, развернувшихся на берегу Полоя. Ошарашенный вопросом, Пантелей, хотел было грубо ответить невесть откуда взямшемуся остяку, но сдержался, с интересом, рассматривая пришельца. С косынкой на голове, телогрейке, облепленной чешуёй, таких же зачуханных штанах.

– Вот рабочую силу привезли, будем осваивать край. Не все доехали, умерли в пути.

Человек покачал головой.

– Шибко плохо! Мой баба тоже сдох, дети сдох. Шибко плохо. Сапсем один! – голос остяка дрогнул.

– Ты сам откуда будешь? – спросил Пантелей.

– А-а? Мой Пашка… рыпак! Моя тут все знают. Чижапка – знают, Нарым – знают, Каргасок – знают, Парабель – знают, – с чувством достоинства ответил остяк и поинтересовался:

– Твоя кто будет?

– Всё хочешь знать! – вмешался Братков, – вон у дяди спроси, который на барже сидит. Он всё объяснит!

– А-а! Твая с баржи, – закивал остяк, – а пашто товара нет? Зачем пустой баржа?

– Она не пустая, Павел, – угрюмо заметил Пантелей, – ещё недавно полным-полнёхонькой была, сесть негде, а ты говоришь – товара нет!

– О-ё-ё! – удивился остяк, – зачем так много?

– Я же сказал – строить светлую жизнь, – мрачно бросил Погадаев.

Сокрушённо покачав головой, Пашка отошёл. Пантелей услышал, как дитя природы тихонько запел:

– Что происходит, товарищ начальник? – подбежал Огурцов. – Кулацкая морда на приклад напрашивается?

Бородатый мужик спокойно возразил:

– Извольте, гражданин начальник, если руки чешутся, только я не кулаком буду, а заведующим базой…

– Проворовался, значит, советской власти? Тем хуже…

– Не воровал я, гражданин начальник, государственное не сберёг… Испортилось…

– Стой, Огруцов, – Погадаев одёрнул старшего конвоира. – Продолжайте… Как вас по батюшке?

– Крестили Иваном Щепёткиным, гражданин начальник.

– Женщина кричала: «Алеся» – странное имя, не находите? – поинтересовался Погадаев.

– Они из Белоруссии будут, муж партийный работник, не угодил властям – отправили в Сибирь. И сгинули все, как есть…

– М-да… Командуйте, Огурцов, пора идти.

Конвойная команда выстроила ссыльных в походную колонну. Люди приходили в себя, одевались и, несмотря на вечернюю духоту, «ёжились» от невзгод, свалившихся на плечи.

– Меня не покидает ощущение, Илья Игнатьевич… Прям и не знаю, как сказать… Упустим организацию прибытия выселенцев, вопросы обеспечения всем необходимым для жизни и работы, с нас с тобой спросят, причём, не за них, бедолаг! Видишь, чего стоит жизнь? Спросят за выполнение планов, показателей, и спросят строго! Как мыслишь-то, а?

– Мыслю я, Пантелей Куприянович, так… Самому бы не оказаться в этом строю, – произнёс Братков, пряча глаза от Погадаева.

– Тише ты! – одёрнул Пантелей председателя райисполкома, – думай прежде, чем херню городить!

– Полтора десятка человек, как корова языком слизала. Это ж надо?

– Значит, надо, Илья Игнатьевич! Садись на лошадь – и на кирпичный завод. Людей встретишь, накормишь, разместишь! Детишек десятка два наберётся – не больше, устрой в балаган, определи няньку – присмотрит.

– Будет сделано, Пантелей Куприянович!

– И смотри мне: пилы, топоры, ломы вывези к объекту завтра же, организуй складик и всё такое прочее – по учёту. Инструмент нужен будет, ох как его не хватает. И вообще, следуй принципу: расчёт на собственные силы! Всё! Отчаливай!

Колонна выселенцев приготовилась к движению. Огурцов расставил красноармейцев по её периметру и согласовал маршрут движения со Смирновым.

– Давай так, Огурцов! Мой командир взвода пойдёт направляющим. Вы следуйте за ним.

– Идёт, товарищ начальник! Спокойней будет!

– Агеев! Ко мне! – махнул Смирнов помощнику.

– По вашему приказанию прибыл, – козырнул подбежавший чекист.

– В райотдел за лошадью. Приведёшь спецконтингент на место дислокации. Маршрут следующий: пристань – больница – улица Советская и по томскому зимнику к объекту «кирпичный завод». Так он в планах называется, привыкай. Встретит председатель райисполкома Братков, покажет размещение спецконтингента. Вопросы?

– Никак нет!

– Действуй, и смотри – внимательней!

– Будет сделано!

– Тебе, Шилов, особая задача. Организуй мужиков с тремя-четырьмя подводами и, не привлекая внимания сельчан, вывези трупы на кладбище и зарой там. Знаешь где. Лишние разговоры ни к чему! Верно говорю?

– Так точно, товарищ командир роты!

– Действуй, а я пообщаюсь с председателем крайисполкома. Не нравится мне его настроение, приболел, чё ли?

– Приболеешь тут, товарищ командир роты! – ухмыльнулся взводный, – твориться чёрт знает, что! Первые выселенцы… а сколько хлопот?

– То ли ещё будет, Шилов, пожалуй, ты прав, но язык держи за зубами… Умничать вредно для здоровья! Усёк чё ли?

– Так точно!

– Давай!

Колонна двинулась к устью Шонги, впадавшей в Полой. Пантелей помнил о подъёме на яр с выходом на улицу Советскую. По ней лежал путь первой партии ссыльных выселенцев. Парабельцы не без любопытства провожали взглядами осуждённых на поселение людей. «Пригнали за тысячи вёрст неспроста», – говорили глаза чалдонов и попавшихся на пути остяков. Чем же провинились они перед страной, строившей промышленные гиганты: Магнитогорский металлургический комбинат, автозавод ГАЗ, Челябинский тракторный завод, Уральский завод тяжёлого машиностроения, фабрики, гидроэлектростанции? – Так писали в газетах. Чем же оказались неугодными советской власти, строившей светлое будущее через трудовое воспитание людей?

Шаркая обувью, колонна брела по центральной улице Парабели. У церквушки, что справа, произошла заминка. Часть ссыльных остановилась и, повернувшись к храму лицом, осеняла себя крестным знамением, другие, напирая на них сзади, вызвали столпотворение. Это не понравилось конвою. Огурцов занервничал.

– Не останавливаться! Проходи! Проходи!

Колонна шла, провожая взглядом обшарпанную церквушку, словно надеясь, что, пройдя мимо неё, найдут исцеление от бед и несчастий. Не помогло. Под отборный мат и пинки конвой гнал их за населённый пункт, где начиналась тайга.

– Не отставать! Шевелись!

Спустились в низину. Пахнуло болотной жижей, мхом, ягодником, а гнус, звеневший над плотью, озверел совсем. Если на реке, открытых местах тучи комаров, оводов и слепней от людей сдувало ветром, то в тайге и болоте от него не укрыться ничем. Злющие твари с жестокостью жалили плоть, оставляя на теле волдыри, следы укусов. Люди жалкими пожитками укрывали лица, участки тела, чтобы хоть как-то уберечься от невыносимой муки. Не помогало!

От дороги, что вела в направлении Томска, столицы Томского округа, свернули вправо ─ и вскоре вышли к поляне, где стояли бараки, сколоченные из тёса, горбыля, а далее – балаганы.

– Сто-о-ой! Пришли! – крикнул Агеев, ехавший на лошади направляющим колонны выселенцев. Чекист Парабельского райотдела ГПУ развернул лошадь к ссыльным и зычным голосом оповестил:

– Молитесь! Вот она, ваша Голгофа!