Читать книгу Калинов мост - Валерий Марченко - Страница 8

Рваные космы облачной пелены, цепляя макушки хвойного леса, окружавшего с незапамятных времён посёлок Марченки, с ливнями ушли на восток. Иней «черёмуховых» заморозков, лизнув пойму реки с интересным названием Горожанка, уступил место погожим денькам, вселяя надежды сельчан на смену ненастья летней порой. Слава Богу, на дерново-подзолистых почвах крестьянских хозяйств взошли зерновые, бульба, разная мелочь, обещая видный урожай.

Весной 1926 года бушевали медоносы! Пчелиные семьи сходили с ума от белого покрывала цветущих яблонь, слив, черёмухи, шалфея. Взбдораженные нектаром цветов звенели, гудели, собирая аромат майского церковного мёда. Тепло забиралось в топи болот, угодья лесов, иссушая влагу с прелой листвы, через которую лезли лисички, маслята, моховики, белые, польские, зеленушки, опята. Подавались они белорусами на стол из погребов к напиткам в запотевших сосудах – с гвоздичкой, перчиком, лучком колечками.

Ещё не парило. Спины девчат, щебетавших под розовым цветом пьянящей сирени, обдавало сиверком – ветром с озёр, череда которых раскинулась за сосновым бором. Озябнув, они бежали в клуб молодёжи, открытый комсомольской ячейкой в пятистенке бежавшего в Палестины мироеда. И – о чудеса! Гостиная еврейского «кровососа», где хоть вешай топор от куривших самокрутки парней, становилась местом отдыха молодёжи. Под звонкий смех и переборы гармошки парни с девчатами «откидывали» такие коленца – закачаешься!

Богатую озёрами и хвойными лесами, чёрной ольхой, осиной, дубом территорию Городокского района населяли кабаны, лоси, косули, рыси, волки, лисы, зайцы. Охотники не гнушались тетеревом, глухарём, рябчиком, выставляя петли, силки и капканы. В пищу годилось всё, что кормило чумазых детишек, метавших на улицах бабки.

Минуло лихолетье мировой войны, революционных свершений. Партия ставила задачи социалистического строительства, подъём промышленности, сельского хозяйства. На установки партийных органов районная власть реагировала с присущим ей энтузиазмом, куражом, принимая к неукоснительному исполнению сверху поручения, директивы, резолюции. Было о чём задуматься первому секретарю Городокского райкома партии Мелентию Тадеушевичу Акимову. Несмотря на успешную посевную, проведённую из собственного семенного фонда, и выполнение спущенных округом показателей, спокойствия не было. Бодрый доклад заведующего сельхозотделом райкома партии Сысоя Янушкевича о видах на урожай не добавили оптимизма в тягостные думы Акимова. Милентий Тадеушевич ведал тонкостями посевной, пропуская через руки едва ли не все семена, подготовленные к высадке в почву. Беспокоил лён.

– Милентий, лён – стратегическое сырьё, – стучал кулаком по столу первый секретарь Витебского окружного комитета ВКП (б) Иван Рыжов после заседания окружкома. – Я это заявляю от имени партии!

– Делаем всё, что в наших силах, Иван Павлович! Действуют резервы, комсомольские ячейки, днями и ночами трудятся на полях мальцы, девчата.

– Не заговаривай мне зубы – ма-альцы, девча-а-ата! «Песни» свои оставь для Лейзера Янкелевича Шкляра. Нужен результат, Милентий! Ре-зуль-тат! Как решается вопрос с синагогой? Изъял под зерно?

– Вы ж знаете, товарищ первый секретарь…

– Ничего не знаю и знать не хочу, Милентий! Под крышу зерно! И лён! Лён требует особого подхода! Слышишь меня? – О-со-бо-го! Тверьские готовы к посеву! Звонили скобари, интересовались – тоже порядок! Что мешает развернуться тебе – косая сажень в плечах, а?

– Так ведь…

– Значит, так, Милентий! – «заиграл» желваками Рыжов, – посевную льна начнёшь с Оленина дня. Читай уголовный кодекс, дурья башка… Приняли в прошлом году… Что в республике делается? Ведаешь? Начальник ГПУ ходит вокруг да около! Скольких «под микитки взяли»? Имей в виду, что за срыв кооперации мера социальной защиты – расстрел! Понимаешь ли это? – зловеще выдохнул Первый, склонившись к лицу Акимова. – На расширенном заседании бюро ЦК меня вызывал на беседу председатель ГПУ товарищ Пилляр!

– Понимаю, Иван Павлович, – Акимов опустил плечи, – с льном справимся, специалисты есть – разгребём! С синагогами сложнее…

– В-о-о-он оно в чём дело! Синагоги не по плечу? Хватит евреям читать молитвы и Тору! В работу для укрепления советской власти! Иначе в отдалённые уголочки Сибири! Мы с тобой в 1916 году под Сморгонью за что давились немецким хлором? «Золотую горку» помнишь? Сколько мальцев из крестьянских семей задохнулось в жёлтом дыму? Считал?

– Когда ж это было…

– Но было! А в 18-м что? Уезд голодал! Эпидемия, беженцы, дети! Партия нас с тобой направила в Смоленск за хлебом и мукой? Евреи же взвинтили цены на питание! Наживались! Сколько западных беженцев полегло с голодухи? А? Как решали вопросы с сынами Иудеи? О-о-о! Маузером и наганом! Комитет бедноты помог!

– Это ж была необходимость! Революционная!

– Стоп-стоп, Милентий Тадеушевич! Не передёргивай! Говоришь необходимость? Революционная? Враги окружают страну не только из-вне, их много здесь, рядом с нами! Что говорил товарищ Сталин на XIV съезде партии в политическом отчёте Центрального Комитета? Или забыл? – насупил брови Рыжов. – Напомню! Товарищ Сталин указывал на проведение политики мира, вместе с тем на укрепление обороноспособности СССР! Чем Каменев и Зиновьев ответили?

– Выступили против линии партии!

– Во-о-от! Против линии партии! Что они сделали? Ленинградскую партийную организацию превратили в опорный пункт борьбы с ЦК. Мыслимо ли это? А ты – синагога! На хрен! Под склады с зерном! Ещё в двадцать втором губисполком вынес распоряжение по синагогам – забрать! У тебя их в Городке восемь штук – солить собираешься что ли?

– У меня три тыщи евреев, Иван Павлович! Сорок процентов населения справляют религиозные обряды, празднуют. Куда их деть?

– Проредить! Мироеды! Когда со своими евреями прекратишь играться?

– С каких пор, Палыч, евреи стали моими?

Смахнув с дряхлеющей шеи пот, Рыжов, оглянулся на дверь кабинета.

– Сигнал поступил, дорогой товарищ… Угу… Благоволишь, мол, им, на должности ставишь…

– Выдвигаю по аттестациям и рекомендациям, – взорвался Акимов.

– Т-с-с, чудак-человек! Ещё в партию дай рекомендации! Плачет по тебе сибирская тайга, Милентий! Ну, создал же в Городке кредитное сельхозтоварищество «Земляроб»? Партия сказала спасибо – помощь хозяйствам! Открыл в прошлом году маслозавод? Тоже плюс, люди не голодают, кушают сырок. А по какому принципу, Милентий, выдвигаешь назначенцев на ответственные должности – не знаю! – пожал плечами Первый. – Недалече, кто у тебя возглавлял районную милицию?

– Ришман, – поёжился Акимов, понимая, куда клонит Первый.

– О-о-о, Ришман! Где он сейчас, товарищ первый секретарь райкома партии?

– ?…

– Отвечу! В Северной области под Вологдой «косит» пилой тридцатиметровую «пшеницу» – строевой лес на шпалы в соответствии с правом ОГПУ на высылку сроком на три года как неблагонадёжного. А та-а-а-м ещё десять лет «припаяют»! Следующий вопрос, Милентий! Кого ты утвердил начальником милиции после Ришмана в связи с «длительной командировкой» последнего?

Не зная, каким образом сгладить острый момент в еврейском вопросе, Акимов пожал плечами.

– Шульц…

– Шу-у-ульц? Издеваешься надо мной, Милентий? Когда научишься жизни? Немно-о-о-го! Ведь пятый десяток шарахнул! – вскинул косматые брови первый секретарь окружкома КП (б) Б. – Слушай. В этом же двадцать пятом году товарищ Сталин предложил съезду партии программу вовлечения среднего крестьянства в строительство социализма через кооперацию. Что он подчеркнул? Для умников, как ты цитирую: «Если беднота и, прежде всего, батраки являются опорой рабочего класса в деревне, то середняк должен быть его прочным союзником». То есть, в сельском хозяйстве назревает революция! – выпучил глаза Рыжов! – понимаешь текущий момент?

– Понимаю, Иван Павлович, – вздохнул Акимов.

– И опять же, возвращаясь к синагогам. Думаешь, что Каменев и Зиновьев – тьфу, «новая оппозиция» и всё? Не-е-е-т, Милентий! Зри глубже: первый из Розенфельдов будет, второй – Радомысльский, по матери – Апфельбаум. Вникаешь, куда клоню? – прохрипел Первый, навалившись грудью на стол.

– Куда клоните не вооружённым глазом видно, Иван Павлович! А вот откуда зарядились этим посылом, ещё «допетрить» надо!

Глаза Рыжова налились кровью.

– Уж, «допетри», Милентий, сделай милость! Время такое! Руководящих инструкций не читаешь, поэтому «подкован» так-сяк. Между прочим, гляди меж строчек… Загля-я-ядывай! Текущий момент, понимаешь? Пошлю к тебе заведующего общим отделом поработать с активом района. Иначе, вижу, беды не оберёмся!

– Присылайте, Иван Павлович, встретим хлебом-солью! Удобрений бы подкинули под лён – нужнее будет…

– Удобрений ему, хэх! Доиграешься у меня! Ох, доиграешься! Гни линию партии и тяни партийную «лямку», как положено! Слышишь меня?

– Слышу, Палыч!

– То-то же! Ладно, будя! Как там Янина, Вацлав, Агнеся? Малец-то, слышал, молодёжным «Коминтерном» заправляет? Видишь, приспособил синагогу под клуб – молодец! Молодёжь развивается! Сколько ему?

– Восемнадцать уже – всё с комсомолом. Янина – ничего, мотается по району, Агнеська растёт, – оживился Акимов.

– Ты вот что! Мальца-то направляй в институт. Понимаешь?

– Так это…

– Не перечь, Милентий! Суди сам, обучение по циклам… Выберет по душе! Образование высшее. Чего думать? Посылай!

– Спасибо за поддержку, Иван Павлович!

– Пока не за что! Сочтёмся! А я один… Схоронил в прошлом году Казимиру, так и живу бобылём… Своих-то береги! И прошу тебя, Милентий, не забывай: партия – наш рулевой. Иди с ней в русле, выпадешь из него – пропадёшь к чёртовой матери без права переписки… И я не помогу: сам хожу под Богом! Имей в виду: назревают события… Хочу поделиться с тобой, но «грузить» не буду! Через некоторое время. Держи нос по ветру, – изрёк в завершение Первый.

На том и расстались партийные руководители Придвинских территорий: Иван Рыжов – первый секретарь Витебского окружкома КП (б) Белоруссии и Милентий Акимов – первый секретарь Городокского районного комитета партии.

Возвращаясь по Ленинградскому тракту в район, Милентий Тадеушевич испытывал тревогу. Ехал с тяжёлым осадком в душе, лениво понукая лошадь, запряжённую в бричку. Пенять на Рыжова нечего, его товарища по мировой войне и революционным событиям в Придвинье, к бабке не ходи, терзало ЦК республики. И всё же беспокойство Акимова исходило из сферы, напрямую не связанной с его партийной или хозяйственной деятельностью: за эти направления он спокоен. На последнем заседании окружкома партии выдвинул предложения по развитию района и получил одобрение. Сегодня в беседе с Первым подтвердил свои намерения. Его смущала позиция партийных органов власти в однобоком, с его точки зрения, подходе к еврейскому вопросу. «Скорее всего, – думалось Акимову, – Рыжов следовал установке сверху и как опытный руководитель проводил её в жизнь не в публичной политике на парткомах, собраниях, конференциях, а при встречах с руководителями территорий – персонально».

Циркуляра из Минска в виде директивы, постановления, резолюции в районы не поступало, значит, решение по еврейской теме ЦК КП (б) БССР принималось на закрытом заседании бюро! Какие из этого следуют выводы, можно догадываться, но первый секретарь окружкома партии намекнул, что еврейский вопрос во внутренней политике советского государства выделен Центральным Комитетом ВКП (б) в особую линию партии.

От этой мысли и было тягостно на душе Милентия Тадеушевича. «Ишь, закрутили с евреями-то! М-да-а-а… Будь оно не ладно!». И, хлебнув из бутыли бимбера польской выдержки, приготовленного Адамусем Андроником, приятелем-беженцем мировой войны из-под Гродно, повеселел.

Акимова в Городке беспокоили две синагоги: каменные, или, как их называли прихожане – «Первая» и «Вторая». «Первую» именовали ещё и «Старой». Обе находились во дворе 2-й Большой улицы и в жизни иудейской общины имели огромное значение. Особенно «Старая». В ней находились резные арон-кодеш и бима – ковчег для хранения свитков Торы и кафедра, выполненные ещё в стародавние времена, что и определило их раритетность. Перенос ценных предметов иудейского культа в другое здание, по мнению прихожан семи официально зарегистрированных в Городке еврейских общин, привёл бы к их повреждению.

Прихожане «Старой» синагоги предложили окружным властям, если ими принято решение сделать из синагоги клуб, открыть его во второй синагоге, которая находилась по соседству со «Старой». Вход в неё был с улицы, что обеспечивало удобство посещения клуба всеми желающими. В «Старую» синагогу вход обращён со двора, что создавало определённые неудобства для его посещения. Так считал и Акимов.

Власти губернии ещё 1923 году планировали сделать клуб для досуга молодёжи в каменной «Старой» синагоге, но вмешался отдел народного просвещения и признал решение нецелесообразным, объяснив руководству, что эта синагога единственная приспособленная для совершения обрядов иудейской религии.

В Городке были ещё синагоги: три из них – на улице Невельской, одна называлась «Мясницкой», на улице Володарского – «Бошэс», на Пролетарской тоже. С иврита синагога – Бет Кнессет – переводилась, как «дом собраний», и в жизни иудеев имела более широкое значение, чем храм в православии или костёл в католицизме. В синагоге иудеи молились, читали Тору, учились, но и проводили собрания, праздники, общались. В этом отношении синагога открывала двери для разнообразных сфер деятельности.

Трёхтысячная еврейская община играла существенную роль в жизни Городокского района: в торговом, ремесленном деле, кустарном производстве. Евреи заведовали отделами райкома, состояли инструкторами, руководили промышленными и ремесленными предприятиями. Занимались лесопильным и кожевенным промыслом, розничной торговлей, скупкой сельскохозяйственной продукции: льна, пеньки, щетины – и через евреев-скупщиков продавали евреям-купцам, торговавшим с заграницей. Претензий по работе к ним Милентий Тадеушевич предъявлял не больше, чем таковые имелись к иным национальным меньшинствам.

В вопросах же кадровой дисциплины он исходил, прежде всего, из полезности людей на рабочем месте, не особенно вникая в их национальную или конфессиональную принадлежность. Вместе работали, воевали, перебиваясь краюшкой хлеба, но и поднимались: ладили производство, растили хлеб, скотину, валили лес. В районе работали лесопильные, кирпичные, гончарные, смолокуренные, винодельные заводы. Имелся маслозавод, льнозавод, мельницы, бондарные, швейные, трикотажные, кузнечно-слесарные мастерские. Работала тракторная колонна – предмет особого внимания Акимова. Он мыслил оборудовать её в машинно-тракторную станцию, чтобы технику иметь к своим услугам в одном месте: ремонтировать, обслуживать, заправлять. Действовали школы, больницы, фельдшерско-акушерские пункты, торговые точки. Однако ничего не попишешь! Руководителями этих предприятий в основном были представители еврейской национальности. Руководили успешно! С умом! Рачительно!

Окружное начальство знало о повальном пьянстве, имевшем место среди ремесленников, кустарей, рабочих, крестьян. Еврейская же община проблем с зелёным змием не имела! Её известный лидер Лейзер Абрамович Шкляр разводил руками, мол, люди у него ответственные, совестливые и религиозные. Испытывая не меньшие трудности, чем остальные национальности, проживающие в районе, еврейская община с пониманием относилась к новым веяниям советской власти. Трудилась! Какие претензии?

Милентий докладывал в округ о высокой смертности среди населения, детского в том числе: не хватало лекарств, специалистов врачебных профессий. Вносил предложения о борьбе с культурным и образовательным невежеством. И опять же, вынужден был ставить в руководство этих направлений лиц еврейской национальности, как наиболее образованных, способных, надёжных! «Может, это по Гегелю, как закон диалектики?», – иногда задумывался Милентий Тадеушевич, согласовывая очередные кандидатуры на вакансии заведующих, начальников, директоров, специалистов. Таким образом, в глазах еврейской общины Акимов слыл человеком прагматичным, хотел того или нет, отражающим её интересы, и пользовался уважением раввинов.

Чем не паритет взаимоотношений между районной властью и иудейскими приходами, результатом которых решилось обращение в оборот государства двух синагог? Сей акт нашёл официальное отражение в «Ведомости учёта имущества, находящегося в ведении религиозных обществ, расположенных в Городке». В одной из них открылся молодёжный клуб «Коминтерн», которым руководил сын Акимова – Вацлав, член комсомольской ячейки района. В другой община справляла религиозные обряды, испытывая к руководителю района доверительные отношения.

Акимов знал, что евреи не везде с энтузиазмом отдавали свои святыни государству. Недавно расформированные части особого назначения (ЧОН) или, как их называли – «коммунистические дружины», «военно-партийные отряды» при заводских партийных ячейках районных, городских, уездных и губернских комитетах партии, созданные на основании постановления ЦК РКП (б) от 1919 года для помощи Советской власти в борьбе с контрреволюцией, подавляли волнения верующих при экспроприациях синагог и храмов. У Акимова деликатный вопрос с изъятием объектов религиозного культа решился плавно, без крови и репрессий! Его, как партийного руководителя района, интересовали деловые и организаторские способности кадров, которых он лично расставлял на участки и направления работы. Национальность для него принципиального не имела значения. Сам Милентий был из интернациональной семьи: сыном отца – поляка и матери – белоруски, не испытывая при этом ни морального, ни психологического дискомфорта. Свободно владел польским, белорусским, знал еврейский язык будней – идиш, понимал иврит – язык молитвы, философии и бесед, таким образом, в еврейской общине слыл своим человеком.

Сдержанный на работе, в общении с людьми, быту, Милентий, бывало, приняв чарку бимбера, в котором плавилась уздечка из сыромятины, терял над собою контроль. В такие минуты ему казалось, что теория перманентной революции товарища Троцкого, как двигательная сила революционного процесса в других странах, имела право на жизнь! Вопреки всему святому и тому, что товарищ Сталин по этому вопросу имел иное мнение, Милентий Тадеушевич мыслил шире – в планетарном масштабе. Почему нет? Ноябрьская революция 1918 года в Германии сделала её Республикой. Революция в 1918 – 1919 годов в Венгрии привела к созданию правительства левых, и опять же – страна стала Республикой. И вперёд! На баррикады! Мог лишнего наговорить Акимов после чарки проверенного в боях напитка – о-о-о! Останавливали товарищи, сдерживали. На следующие утро, как ни в чём не бывало, Милентий Тадеушевич ехал в артели, поля, илорамы, и от вчерашнего всплеска эмоций не оставалось следа.

Лейба Давидович Бронштейн-Троцкий кумиром Акимова не был. Но в лихие революционные годы, когда в Придвинском крае «огнём и мечом» устанавливалась советская власть, ему пришлись по вкусу слова Троцкого, сказанные на заседании реввоенсовета и опубликованные в газете «Правда»: «Нельзя, говорят, сидеть на штыках. Но и без штыков нельзя. Нам нужен штык там, чтобы сидеть здесь… Вся эта мещанская сволочь, что сейчас не в состоянии встать ни на ту, ни на другую сторону, когда узнает, что наша власть сильна, будет с нами… Мелкобуржуазная масса ищет силы, которой она должна подчиняться. Кто не понимает этого – тот не понимает ничего в мире, ещё меньше – в государственном аппарате».

«В чём не прав еврей Бронштейн»? – размышлял Акимов. – На штыках – и никаких гвоздей! Сегодня Рыжов напомнил ему о наведении революционного порядка наганом и маузером. Хотя стоп! Разберёмся! Товарищ Сталин при поддержке Бухарина вывел Троцкого из состава Политбюро ЦК. «Объединённая оппозиция» во главе с Троцким, – писалось в газете «Правда», – вела критику разработанной Сталиным в противовес «мировой революции» – доктрины «построения социализма в одной стране», требовала проведения в СССР «сверхиндустриализации», «повернуть огонь направо – против нэпмана, кулака и бюрократа. Бухарин, в свою очередь, обвинил оппозиционеров в намерении «ограбить деревню» и в насаждении «внутреннего колониализма».

Такая же история случилась и с Евсеем-Герши Радомысльским- Зиновьевым. Буквально на днях, в апреле 1926 года, его вывели из ЦК, членом которого он был с 1907 года, исключили из партии и выслал вон. Сторонники Зиновьева не остались в стороне и тоже понесли наказания по партийной и служебной линиям.

Из Политбюро и Президиума ЦИК СССР был выведен и Лев Ро́зенфельд-Каменев. «Чёрт знает, что творится, – прохрипел Акимов, подсунув под спину охапку сена. Выходит, еврейский вопрос в политической жизни страны лежал на поверхности: Троцкий, Зиновьев, Каменев – три еврея «богатыря-новатора»! Ай-я-яй! Ну, родимые, шевелись, – стегнул вожжами лошадей.

«Что же получается? – мыслил дальше Милентий Тадеушевич, – в ближайшее время еврейская тема выйдет на уровни партийной власти, ей найдётся обсуждение в критике, самокритике, потери бдительности! Захлестнёт волной глубинку. Кто не успеет отскочить или пригнуться, сметёт революционным ураганом! Рыжов знал, что делал, настучав по моей голове за либерализм к еврейской общине. Эх, грехи, мои тяжкие! Когда это кончится?» – вздохнул Милентий Тадеушевич, приложившись к бутыли.