Читать книгу Куба – Любовь моя - Валерий Николаевич Шпаковский - Страница 6

В течение недели я принимал дела у своего предшественника, который сдав мне своё хозяйство сделал «отвальную» на берегу моря «на пулемёте» и убыл на Родину покупать вожделенную машину «Волгу» в автомобильной «Берёзке», которую честно заработал за свои три года пребывания здесь.

Строительство первого энергоблока здесь началось в 1983 году, второго в 1985. Большая часть оборудования и материалов для строительства поставлялось СССР. Пуск первого блока планировался в 1993 году. Его железобетонные конструкции, обклеенные со всех сторон строительными лесами, поражали своими гигантскими размерами и железобетонной мощью, стремящейся к своему логическому завершению в виде купола. Это сооружение с десятками тысяч единиц различного оборудования, включая: реакторы, турбины, теплообменники, вентиляторы, трансформаторы, кондиционеры, разные приборы, средства автоматизации и управления, щиты электроснабжения, тысячи единиц трубопроводной арматуры, тысячи километров кабельных потоков и труб – должно было стать первой кубинской атомной станцией.

В моё хозяйство входило турбинное отделение строящихся реакторных установок и 10 наших спецов по разным направлениям. Вернее, сами турбины монтировались слесарями-турбинистами с шефами завода-изготовителя, а мы занимались монтажом технологических трубопроводов, маслопроводов, металлоконструкций и оборудования машинных залов.

Работа здесь была организована методом технического содействия, то есть за каждым советским специалистом был закреплён кубинский инженер-контрпара, которым мы должны были помогать, объяснять если надо учить «читать чертежи», и как правильно организовать производственный процесс. Рабочие были все кубинцы и руководили ими кубинские инженеры, а мы «советикос» ходили по объектам наблюдали и советовали, ответственности за выполнение сроков работ и Генерального графика пуска мы не несли. За несчастные случаи, которые, к сожалению, часто бывают на всех стройках мы тоже не отвечали и не составляли акты по форме Н-1.

Когда я приехал на площадке строились два блока одновременно, первый блок был готов на 80 %, второй блок реакторной установкой сверкал оболочкой арматурного каркаса на 12-й отметке и шёл монтаж первой турбины, были построены также водозаборные вспомогательные сооружения. На стройке было около 2 тысяч персонала из них около 500 человек наших специалистов. Стройка шла с большим опозданием от графиков, так как строителям приходилось вести много дополнительных работ по заполнению карстовых пустот, которые были на берегу Карибского моря. Это был целый подземный город из пустот и пещер. Строители бурили скважины на достаточно большой по объёмам территории и заливали пустоты бетоном, десятки тысяч кубометров бетона закачивались в них.

Строительная база была заполнена металлом и оборудованием, привезёнными из Союза, в них пока не было недостатка. Был построен морской причал на берегу Карибского моря. К большой причальной стенки прибывали океанские корабли, которые из Ленинграда доставляли необходимое оборудование и материалы. До его постройки корабли разгружались в Гаване и потом оборудование доставлялось на площадку.

Рабочий день начинался с совещания у строителей на блоке, где всех привычно громко «распекал» матом главный инженер Дудик, не стесняясь присутствия своей переводчицы-симпатичной Аллы. Ругал он в основном кубинцев, за невыполненные объёмы работ, но доставалось иногда и нашим спецам, якобы за ненадлежащий присмотр за своими контрпарами. Мне такое руководство поначалу показалось это дикостью, но потом привык.

Вид на первый блок АЭС «Хурагуа» со стороны Карибского моря. Второй блок за ним.

«Поскольку времени немного-я вкратце матом поясню!»

Стоящие рядом под краном БК-1000 молодые инженеры-кубинцы прятали свои улыбки. Мат русский они прекрасно понимали, так как большинство из них учились в институтах в Союзе и услуги переводчицы Аллы нужны были для старших начальников и официальных совещаний под протокол. А мат испанский бывает ещё круче и звучит даже порой красивее русского если его правильно перевести и понять. Мне нравилось тогда читать протоколы совещаний с кубинцами, в них нумерация лет велась от даты свершения революции в 1959 году, то есть «Протокол совещания на 32-й год Кубинской Революции такого-то числа и месяца».

После совещания – обход рабочих мест и осмотр выполненных или невыполненных работ иногда со своей контрпарой, чаще самостоятельно. При возвращении в свою «прорабку» снимаешь мокрую от пота рубашку и вешаешь её на громко гудящий кондиционер Бакинского завода, из шкафа берёшь заранее припасённую свежую рубашку и одеваешь её.

Мой рабочий стол т-образной формы стоял в углу большой комнаты, напротив был стол Григоровича и слева Фукса. Они по утрам не потели. Серёга – потому что был ленив и не утруждал себя беготней по вверенным объектам разве что в экстренных случаях. Григорович наоборот был очень трудолюбив и щепетилен, у него заканчивался контракт, и он надеялся его продлить, но волновался из-за своего пенсионного возраста. Не потел он, потому что его вспомогательные помещения располагались почти все на нулевых отметках и ему не надо было лазить по строительным лестницам реакторного или турбинного отделений. Приходя в прорабку, он, снимал каску и всё же тщательно протирал носовым платком мокрые седые волосы и намечающуюся лысину.

Через дверь у стола Фукса был проход в следующее большое помещение, где располагались дружной украинской семьёй прорабы ЮТЭМа, шесть столов которых всё время были завалены чертежами. Так они изображали бурную активную деятельность для своих кубинских контрпар или пакетами с салом, привезённым из отпусков. Позже на задворках городка они смастерили коптильню и коптили там больших морских мурен, вкус которых был почти не отличим от сала.

Далее располагалась прорабка монтажников реакторного отделения, специалистами которых руководил высокий, всегда улыбающийся старший прораб из Запорожья «Атачин», как его звали кубинцы. Замыкал ряд наших домиков, вагончик шефа ТМУ-Зайцева с большим длинным столом за которым он проводил наши внутренние совещания по понедельникам и пятницам.

После обеда к нам обычно приходили дружной толпой наши проектировщики из ленинградского АЭПа – Атомэнергопроекта, и наши кубинские инженеры-контрпары. Возникали стихийные совещания за каждым столом, решались проблемные вопросы, проектировщики согласовывали или нет изменения в чертежах и схемах быстро решая возникшие иногда по их вине проблемы, но шутки и смех всегда сопровождали эту непринуждённую атмосферу общения людей разных национальностей и вероисповеданий.

Моего или мою контрпару звали Монтесино. Это был невысокий худощавый кубинец, закончивший наш МЭИ – Московский энергетический институт. Инженер он был неплохой и старательный в меру, уже имел опыт работы на ТЭЦ в Гаване, но его подлинной страстью была история Кубы и Латинской Америки, об этом он мог рассказывать с радостным воодушевлением часами и даже больше. Кубинцы, как и все латинос любят сокращённые названия своих имён или клички-псевдонимы, и мы часто его звали коротко – Монтэ.

– Монте, а чего же ты не поступил на какой-нибудь исторический факультет?

– Не мог. Очень хотел поначалу поступить в Гаванский университет, но пришла разнарядка на энергетиков, и Родина меня послала учиться в СССР в ваш знаменитый МЭИ.

Ближе к вечеру мы должны были давать задания кубинцам, что нужно сделать в вечернее время. Дело в том, что мы работали до 5 часов, а они до 8 вечера и на это кусочек времени надо было дать задание с записью в журнале.

Первое слово, которое я выучил на испанском, было Маньяна-завтра!

Какое бы задание не давалось кубинцам, ничего не было сделано на следующий день. Спрашиваешь:

– Когда будем анкерить насос?

– Маньяна.

Приходишь на следующий день и смотришь на фундаментную плиту насоса-ничего не сделано и анкеров нет, но всегда есть отговорки что помешало. Нет, к слову сказать кроме инженеров кубинские простые рабочие тоже очень умелые и всё могут делать, даже сварщики классные есть для сварки трубопроводов большого диаметра главного циркуляционного контура, но во всём был виноват оказывается природный менталитет.

Но я ведь тоже приехал вроде как по зову сердца и заданию родины поэтому и спешил передать свой богатый опыт кубинским инженерам и пустить в строй действующих новый блок атомной станции за рубежом. Чтобы в газете «Правда» к Новому году напечатали статью об очередной победе советской атомной энергетики.

Меня потом, смотря на мои трудовые старания вызвал Зайцев и по-отечески сказал:

– Не рви душу, дорогой, принимай реальность во всех её ощущениях как есть, а то будет как с Зурабом!

Оказывается, был тут в первой волне советских специалистов главным инженером стройки – горячий грузинский парень Зураб Гамрикели, кстати тоже с Курской АЭС. Он так горячился на совещаниях и не мог спокойно воспринимать обычную кубинскую медлительность, что однажды на совещании у начальника стройки Трухильо ему стало плохо и он скончался.

Благодарные кубинцы в честь его памяти потом назвали Дом культуры на территории станции. Сходил и посмотрел, точно надпись есть «Casa de Cultura Zurab Gamrikeli».

Тут-то я как-то сразу успокоился и стал изучать и вникать в окружающую кубинскую действительность с чувством, с толком, с расстановкой.

Да, на работу и с работы, а также обеды нас возили на автобусах, которые по утрам всегда стояли у нашей «отельеры» для одиноких специалистов. В городке возле наших домов, где жили семейные специалисты были организованы плановые остановки для автобусов, которые тоже останавливались у нашей отельеры. То есть назад с работы можно было не ждать своего «одинокого» автобуса, а садиться в любой, так как все они останавливались на первой остановке у «отельеры». Хотя после работы все автобусы стояли уже на большой стоянке и уезжали в городок по мере заполнения. Надо отметить, что обеды были здесь по местной традиции «сиесте» продолжительные по времени, с 12–00 до 14–30. Это было очень удобно как раз для одиноких специалистов, которые приехав в отельеру могли приготовить себе что-то на обед или разогреть. Борщ «недельку»-например.