Читать книгу Мужской взгляд. Дневник охотника за приключениями - Валерий Скляров - Страница 4

Я – старшина 1-й статьи. На моих куцых флотских погонах вместо буквы «Ф» светятся три золотистые лычки – моя военно-морская карьера. Не с неба они упали на мои плечи, и не за красивые глаза командование каждые полгода присваивает мне очередное воинское звание.

Первую «соплю» пришили за то, что, перейдя из учебной роты в боевое подразделение, я сразу же получил под начало отделение старослужащих. Через месяц они выполняли мои команды в строю и настойчивые рекомендации вне строя. Правда, нарочито не спеша, поминутно сплевывая и недобро щурясь, но выполняли! Мне стоило это пряди седых волос.

Вторая лычка опустилась на погоны, когда из трех выстрелов из РПГ-7Д с расстояния в 200 метров я трижды попал в ветровое окно «Запорожца» – нашей учебной мишени. За это заплатил легкой контузией и разорвал палец до кости, когда в горячке налета схватил левой рукой гранатометный «выстрел», а правой привел в действие спусковой механизм. Что хочу сказать о своих впечатлениях: все эти занимательные рассказы известного барона о полете на ядре – полная чушь. Даже ракета не смогла оторвать меня от земли, только руку искалечила.

Третью лычку я получил вместе со своим собственным отделением бойцов и «добром» кэпа сделать из этих салаг настоящих рейнджеров.

За это я плачу непосредственно сейчас, на этих занятиях по тактико-специальной подготовке.

Занятия я провожу сам. Сегодня по плану марш-бросок, и я решил показать новобранцам, где именно в Прибалтике зимуют раки, для чего свернул с проторенной дороги, бегу по снежной целине и торю снежный ров глубиной по колено.

За моей спиной пыхтят мои бойцы – дети тамбовских, рязанских, калужских и тверских крестьян, – топочут безразмерными ботинками и сопят мне в затылок. Все десять человек – богатыри, как на подбор. Румяные, высокие, здоровые, глупые и исполнительные восемнадцатилетние парни. А здоровья в них столько, что хватит на троих таких измученных жизнью двадцатичетырехлетних контрактников, как Валерик Скляров.

Я трачу на обучение и воспитание этих парней столько времени, что могу по топоту шагов узнать каждого из своих бойцов. Прямо мне в макушку дышит боец по кличке Лось. Если бы мне вздумалось внимательно посмотреть ему в глаза, пришлось бы высоко подпрыгнуть или поставить его на колени. Этот великан попал в часть случайно и доставляет всем массу хлопот. Его огромные ручищи, которыми он спокойно берет трехлитровую банку за донышко, как граненый стакан, не пролазят в пластиковые кольца, обеспечивающие герметичное соединение резиновых перчаток с гидрокостюмом. Поэтому на спусках запястья Лося всегда обмотаны скотчем. Ест он столько, что приводит в ужас все наше тыловое начальство. Каждый день ему жарят специальную гигантскую котлету, и он сжирает ее на глазах менее крупных товарищей, за что Лося бойцы любят с каждым днем все больше. Умом этот экземпляр тупиковой ветви развития хомо сапиенс не отличается. Буквально на днях, исполняя просьбу старшины сходить на стоянку и вынуть из панели мичманского личного «Москвича» магнитолу, Лось выдрал ее вместе с панелью и всеми проводами.

Несколько месяцев спустя Лось потеряет сознание на важнейших соревнованиях групп специального назначения, и его бездыханное тело парням придется волочь по земле десять километров, потому что спецназ своих не бросает.

За Лосем сопит матрос Влас. У этого крепкого парня самомнение развито сверх всякой меры, а голова в стрессовых ситуациях работает плохо. Шесть месяцев Власа интенсивно учили стрелять из гранатомета, а в самый решающий момент он переволновался и правую сторону спутал с левой, а метры – с сантиметрами. И выпустил три «выстрела» чуть ли не под ноги себе. Но больше пострадал от того, что командир группы, попрощавшийся с надеждой отличиться на учениях, погнул о Власа приклад автомата.

Вот сопит носом боец Гарик. Сухой, как гончая, и выносливый, как росомаха. В воспитание Гарика я вложил всю душу, как будто чувствовал, что через два года он сам станет контрактником и воспитает десятки классных специалистов, двое из которых, к сожалению, станут серийными убийцами и ославят нашу славную часть как «школу убийц».

Через двадцать минут я начинаю задыхаться и отчетливо понимаю, что сейчас упаду, а эти быки тупые пока поймут, что случилось, успеют меня затоптать. Больше, чем воздуха, мне не хватает в этом строю министра обороны или, на худой конец, главкома ВМФ. Мне бы очень хотелось на практике продемонстрировать этим уважаемым сторонникам перевода всего личного состава российской армии и флота на контрактную службу, чем именно матросы-срочники отличаются от контрактников в лучшую сторону. В первую очередь – невероятным здоровьем, о котором на третьем году службы сверхсрочникам остается только вспоминать.

Сдерживая дыхание, отдаю приказ: «Власов, направляющим! Бегом марш!»

Здоровенный боец по кличке Влас с легкостью обходит меня справа, увеличивает темп, и снег летит из-под его ног, как земля из-под плуга.

Мне становится совсем нехорошо. Но сдаваться нельзя, нельзя отдать приказ «Шагом марш», нельзя ни на шаг отстать от Власа, потому что тогда бойцы поймут, что их старшина слеплен из такого же теста, как и они сами, а не выкован из стали, как они думали до сих пор, и немедленно перестанут мне слепо повиноваться.

Пот заливает мне глаза, измученное безупречной службой сердце стучит где-то в горле, а весь мир сузился до ширины плеч бойца Власова, от которого я со всех сил стараюсь не отстать.

В тот момент, когда я понимаю, что сил выкрикнуть команду «Стой» у меня больше нет, и теперь этот бег никогда не закончится, все мгновенно прекратилось. Тяжело отдуваясь, мы останавливаемся на опушке леса. Власов тупо пялится на огромные деревья, преградившие нам путь, затем оборачивается ко мне и спрашивает: «А куда дальше бежать, товарищ старшина?»

– Привал три минуты! На снег не ложиться! Выполнять! – роняю я реплику и прислоняюсь спиной к толстому, покрытому слоем серого мха стволу дерева. Слава тебе, дубовая роща, спасла честь и достоинство старшины 1-й статьи Склярова. А может, и жизнь спасла. Не знаю, какие порядки царят в других частях, а у нас старослужащий, да еще и старшина, предпочитает лучше сдохнуть, чем опозориться перед товарищами. А тем более перед своими подчиненными. Потому что жизнь человеческая на флоте ничего не стоит, а вот сложная смесь чувств и переживаний, связанных с осознанием своего и только своего места в общем строю, которую гражданские называют непонятным словом «честь», – для каждого из нас бесценна.