Читать книгу Хорошо драться по субботам - Василий Вялый - Страница 8

Юрка жил возле речки. Кусты сирени и жасмина окружали его ветхий и запущенный домик. Деревянная бочка, стоявшая под водосточной трубой, служила на все случаи жизни: в ней Юрка умывался, купался, стирал, брал воду, чтобы сварить картошку или магазинные пельмени. Из мебели в его комнате были: старенький потрепанный диванчик, небольшой квадратный стол, застеленный грязной, порезанной кухонным ножом клеенкой. Около стола стояло несколько колченогих стульев, изготовленных, видимо, еще в эпоху развитого социализма. На гвозди, вбитые в глиняную стенку, он вешал свою одежду – зеленую фетровую шляпу, служившую ему верой и правдой круглый год, да засаленную лётную куртку. Над столом висело несколько постеров модных западных и российских рок-групп. Всё в неказистом Юркином домишке дышало классическим убожеством, если не сказать, нищетой. Так он и жил: немного у него было и всё на виду; прятал Юрка от посторонних глаз лишь футбольные программки да пожелтевшую от времени фотографию родителей – молодых и красивых. Хозяин был неказист, как и его житейские обстоятельства. Худое, в конопушках, лицо, как правило, не выражало к происходящему вокруг ни малейшего интереса. Рыжие непричесанные вихры торчали из-под неизменного головного убора. Подозрительно-недоверчивый прищур почти всегда скрывал карий цвет глубоко посаженных глаз. Юрка не читал книг, по старенькому, кем-то подаренному телевизору смотрел лишь боевики да спортивные программы; в его присутствии вежливость, образованность выглядели инородными категориями. Лишь разговоры о драках и спорте оживляли парня. Летом он днями гонял футбольный мяч, зимой на замерзшем озере сражался в хоккей. Позже увлекся боксом. У него трудно было выиграть – борьбе он отдавался весь, до конца с какой-то неистовой, порой, не совсем спортивной злостью. Из Юрки мог бы выйти хороший спортсмен, но…

Густые заросли надежно прятали его жилище от посторонних глаз. Укрывшись от жены или матери, местные мужики-алкаши, совмещавшие улично-демократические убеждения с антисанитарным образом жизни, могли здесь опрокинуть стаканчик-другой и поговорить «за жизнь». Их вовсе не смущало, что Юрке едва исполнилось шестнадцать – они регулярно предлагали мальцу с ними выпить. Хозяин-недоросль, которому опостылело одиночество, с радушием отворял свою ветхую дощатую дверь любому, кто в нее стучал. Вернее, никогда ее не закрывал. Постоянными гостями здесь бывали верные поклонники Бахуса: служивший некогда в авиации, а сейчас вечно пьяный уличный философ Паша с грязными ногтями; повоевавший в Афгане, отставной капитан, а ныне маркёр бильярдной Виктор Иванович; бывший вратарь краснодарской «Кубани» дядя Саша. По рассказу голкипера, в одной игре он получил травму, несовместимую с дальнейшим пребыванием в спорте. Выход обуревавшим его по этому поводу горьким чувствам был найден чисто русский – он начал пить. Сперва крепко, затем беспробудно. И многие другие, которых объединяла одна общая страсть. Людей всегда что-то связывает между собой: любовь к музыке, спорту, коллекционированию. Общими оказываются идеи, беды, очереди. Юркиных же знакомых объединяла бутылка. И настолько крепки были ее узы, что, порой ненавидя друг друга, выпивохи все равно собирались вместе. У этих людей лишь два состояния: либо они преисполнены вдохновения и радости жизни или же полностью опустошены и ничтожны. А какое настроение в данный момент вмещалось в их сознание, зависело от того – есть выпить или стакан пуст.

Серая нудная пелена дождя висела над землей. Подняв воротник плаща и сунув руки в карманы, я спешил домой. Скоро на тренировку. На углу стоял печально трезвеющий патриарх местных пьяниц – дядя Саша. Капли дождя стекали по его темному лицу, изначально синего цвета куртка насквозь промокла. Вид бывшего голкипера ничего не выражал – полное безразличие ко всему происходящему. Да, собственно, и никто из прохожих не обращал на дядю Сашу внимания. Он выбрал себе роль по душе – быть человеком простым и бесполезным, выражая рюмкой протест неустройству мира. Его жена, тетя Люба, давно махнула на никчемного супруга рукой: пусть живет, как хочет. Лишь изредка, – правда, безуспешно, – пыталась держать его в узде.

Дядя Саша, совершенно не озабоченный тем, как к нему отнесутся окружающие, с пьяной жалостью к самому себе уныло высился среди луж; зяблый, синий, какой-то отсыревший, словно стоял здесь очень давно. Таким его часто видели соседи, и спрос с него был минимален – пьяница. Им дядя Саша казался алкашом и бесполезным человеком, но для себя он был вполне разумен и рассудителен. «Не на что выпить? Но можно кому-нибудь попилить дрова или, в конце концов, сдать бутылки» – думал он. Что ж, наверное, это правильно, ибо всякая вещь и всякий человек, даже очевидно ничтожные, при внимательном рассмотрении приобретают черты неповторимые и уникальные.

Едва заметно кивнув на приветствие, он посмотрел сквозь меня бесцветными равнодушными глазами. Дядя Саша с тяжелого похмелья. Он вышел на улицу, по всей видимости, в надежде встретить кого-нибудь из собутыльников, но дождь нарушил его планы. Сгорбленная фигура этого человека, прислонившегося к забору, вызывала противоречивые чувства, но всё же мне было искренне его жаль. Стремительная походка спортсмена, безукоризненная вратарская выправка канули в Лету. Годы и водка брали свое: замедлился шаг, сгорбились плечи, поникли глаза. И мысли.

Через час я зашел за Юркой – пора на тренировку. Еще с улицы услышал громкий голос дяди Саши:

– Карпов (некогда игрок московского «Спартака») с левого края простреливает, я иду на перехват мяча, но сталкиваюсь с защитником, – я сотни раз слышал эту легенду, в которую искренне поверил уже и сам рассказчик, раз за разом добавляющий все новые и новые нюансы в перипетии «исторического матча», которые иногда меняли счет футбольного поединка. – Гаврилов (нападающий той же команды) на грудь принимает мяч и, не дав ему опуститься на землю, сильно с разворота бьет, – мутно сияя пьяными глазами, кричит дядя Саша. – Не знаю, как я угадал направление полета, ведь его ноги не было видно в момент удара. Сильно отталкиваюсь и в броске намертво забираю мяч. Под оглушительный рев трибун я встаю…

– … и кланяюсь, – ёрничает бывший летчик Паша, уволенный из авиации то ли по состоянию здоровья, то ли за пьянство. Он был добрым и сердечным человеком, но, как это часто бывает, одновременно еще и порядочным выпивохой и, как следствие, растяпой. Невзрачный внешний вид и неопределенно-невнятный возраст позволяли даже таким мальцам, как мы, называть его на «ты». Это был «вечный» Паша. Он им останется и в сорок лет, и в пятьдесят, и, думаю, даже в шестьдесят. Однако Паша не злился на это и не обижался, а лишь грустно улыбался на наше дерзкое панибратство. В душе он был такой же мальчишка, как и мы, лишь для виду прикрывающийся линяло-пегой гривой волос и морщинистой темной кожей.

– Ты мне, Паша, сейчас поклонишься, – угрожающе пообещал Юрка и сунул шутнику под нос костистый кулак.

Он самый благодарный слушатель дяди Саши. На столе стояли початые бутылки вина. Глаза дяди Саши сияли. Не обращая внимания на Пашкин сарказм, он продолжил рассказ о матче более чем десятилетней давности. Бывший футболист отчаянно жестикулировал, стучал кулаком по липкому столу, вскакивал со стула, приседал, словно готовясь к очередному прыжку. Затем неожиданно умолк – видимо, вспомнил что-то важное. Взгляд дяди Саши устремился куда-то вдаль и остановился на ядовито-зеленых, крашеных водоэмульсионной краской, стенах.

– Ну и чё было дальше, дядь Саш? – Юрка потрепал бывшего голкипера за рукав. Он несколько успокоился, хотя интонация угрозы осталась. Но дядя Саша, погрузившись в скорбные воспоминания, не услышал вопроса.

Кто же потерял больше – футбол или искусство? Лишь шестьдесят минут разделяли в одном лице несчастного, мокнущего под забором человека и жизнерадостного красноречивого рассказчика.

Юрка на тренировку идти не может – и это не в первый раз. Степень его опьянения была уже внушительной, но, видимо, не окончательной. Иногда задаю себе вопрос: почему он начал пить? Вероятно, от безысходности одиночества, когда рад любому человеку, посетившему тебя. А этот любой зачастую оказывался с бутылкой. Уходил один, приходило еще двое – простая неизбежность порядка вещей. Жизнь Юрки складывалась так, что вряд ли он уже сможет ее изменить.

Маркер бильярдной Виктор Иванович – сам не дурак, кстати, выпить – как-то прочитал нам прямо-таки лекцию об алкоголе и его последствиях. О том, как гармонично вписывается бутылка доброго красного вина в беседу единомышленников, порой в экстазе спора забывающих о наполненных стаканах. Едва ли можно представить любовное свидание без бокала шампанского, когда шансы стать самым красноречивым, самым сильным, самым красивым увеличиваются в десятки раз. Напиток солнца, пропущенный через фильтр человеческих рук и вдохновенья, способный совершить, казалось бы, невозможное – глупцу стать мудрее, трусу чуть храбрее, а скупому – щедрее. В самую гадкую погоду после бокала вина вдруг яркий свет озаряет свинцовое небо, и колдовское тепло вместе с кровью разливается по благодарному телу. Плевать на лужи, на мелкие холодные капли дождя, стекающие по лицу. Нет, в вине есть что-то таинственное, сверхъестественное, заманчивое. Если знать, как им пользоваться. Ты пьянеешь, поднимаешься до определенной точки, затем некоторое время паришь в благодатной неге, а когда чувствуешь, что блаженство стремительно улетучивается, и ты начинаешь раздражаться и злиться по любому поводу, то необходимо добавить глоток-другой. Если этого не сделать, будет худо. С выпивкой надо рассчитывать всё чрезвычайно точно. Если переберешь, то очень скоро отключишься или дело окончится рвотой. И в том, и в другом случае отрезвление, когда оно наступит, будет сопровождаться крайне неприятным ощущением. В отрочестве взрослые нам говорят:

– Не пей. – Или: – Не пей много.

Как-то банально говорят, неубедительно. Ведь сами-то пьют. Ты первый раз пробуешь, и состояние эйфории сменяется отравлением. С лицом цвета плесени валяешься на кровати и не можешь без содрогания даже представить себе эту жидкость. Но закон улицы неумолим: чтобы казаться взрослым и независимым, придется, превозмогая себя, прикладываться к ненавистному «стволу». Не пить… Рецепт простой, но ты им не воспользуешься. У тебя снова появится зуд выглядеть «настоящим» мужчиной. Кого-то остановили мудрые родители, кому-то встала на пути в винную лавку жена, применив свои женские хитрости и приемы. Однако далеко не всем дано однажды сказать в преисподней:

– Да, я смотрел на жизнь трезвыми глазами.

Говорят, что обычно порок вознаграждается. Получающий награду за это пристрастие довольно-таки скоро начинает отличаться от окружающих. Одежда его, судя по всему, не один день пролежала на лавочке невдалеке от грунтовой дороги. И кто ее будет стирать или гладить, когда, проснувшись, он с трудом начинает соображать, и первая же мысль становится монументальной, ничем и никем непоколебимая – сейчас же найти выпить. Пусть нет никаких шансов, ибо карманы давно пусты, никто уже не дает взаймы, да и продать нечего. Чувство самоуничтожения валит личность на обе лопатки. О работе не может быть и речи; любой встречный, особенно знакомый, воспринимается как крупная неудача. Чего не увидит сейчас этот встречный, то это взгляда алкаша – он не будет смотреть никому в лицо, пока не опохмелится. В каждом городе, в каждом районе есть место, где собираются эти несчастные. Сюда, и только сюда, идут они по утрам. Пьяницы неуютны для окружающих и совершенно непригодны для классической «приличной» жизни. Какая-то сила и солидарность объединяют этих людей – здесь они делятся последним глотком вина. Только что затравленные, избегающие любого общения, пробирающиеся сюда задворками, они, глотнув живительного зелья, мгновенно преображаются. Алкоголик живет ради этого мгновенья, когда все мысли становятся ясными и осознанными, все вокруг – лучшие друзья, которые всегда тебя поймут и поддержат. Сознание твое оттаивает, как замерзшая грязь под лучами мартовского солнца. Такая грязь страшнее всего – она затягивает, как трясина. Не дай Бог угодить в эту грязь, ибо даже выбравшись из нее, ты запачкаешь не только одежду и тело, но замараешь и душу.