Читать книгу Хорошо драться по субботам - Василий Вялый - Страница 9

Что может быть лучше июньского утра? Очень немногое. Капли росы сверкают на листьях, в изумрудной траве деловито хлопочут бойкие воробьи, бодро звенят трамваи, смеются и галдят дети, вот девушка улыбнулась (кажется мне). Хорошо! Меня завораживал ритм жизни, и я с восторгом шагал с ним в ногу. Вдруг я заметил Юрку. Со свертком в руках он спешил в парк, в бильярдную. Это место считалось самым неблагополучным в нашем районе. Собиралась здесь хулиганская элита. В бильярдной и служил маркёром наш знакомый Виктор Иванович. Интервал почти в двадцать лет не помешал нам сблизиться. Казалось, в таком возрасте новыми знакомствами уже не обзаводятся. Тем более, столь юными.

По общему мнению – человек он хороший, хоть и бывший военный. Завсегдатаи заведения его уважали. Будучи человеком начитанным, ясным, а порой и ядовитым, свободным и ничего не ждущим от жизни, он притягивал к себе множество людей. Даже взрослые говорили о нем с оттенком почтения в голосе. За открытость и прямоту, за компетентность в политике и экономике, а главное – за умение пить и не пьянеть. Знал Виктор Иванович, гвардии отставной капитан, что надо пропускать тосты, а паузы между ними делать значительными. И навеселе всегда, но никогда не пьян. Армейская выучка. Когда маркёр пребывал под хмельком, то любил рассказывать об афганской войне, на исход которой, по его мнению, он существенно повлиял. Голос у него мягкий и приятный слуху – как у священника. Трудные годы изрядно потрепали бывшего капитана. Со скуластым, загорелым лицом, рукастый, тощий, он всегда был чрезвычайно подвижен. Необыкновенная худоба и невзрачность шли ему; Виктор Иванович носил их легко и с радостным достоинством, как кий у бильярдного стола. Медленно и не менее достойно пьянея, он становился словоохотлив и красноречив, в памяти своей легко отыскивая новые подробности уже не раз слышанных нами историй.

Вход в бильярдную был разрешен не всем. Личное знакомство с Виктором Ивановичем давало нам пропуск в «элитарное» заведение. Да и наши боевые успехи на субботних дискотеках не остались незамеченными. Нас здесь узнавали, и, пожалуй, уже признали. Червонец, Юрка и я иногда катали шарики, хотя понимали, что не любовь к «пирамидке» и «карамболю» собирала здешнюю публику. С утра до вечера в бильярдной тусовалась местная «блатота». Вечные пьянки с драками, разборками, а иногда и запах cannabis sativa делали это место самой заметной точкой на карте нашего участкового. Ее бы давно закрыли, но, говорят, что Виктор Иванович «заряжал» младшего лейтенанта Гаврилко, хотя я этому не верю.

Я зашел вслед за Юркой в подвальное помещение. Несмотря на ранний час, в нос ударил резкий запах спиртного вперемешку с табачным дымом. У входа две колоритные личности выясняли отношения. Пока лишь междометиями и языком жестов, но чувствовалось, что эта грань скоро будет преступлена. Но исключительно на улице. Маркёр не только наблюдал за внутренней жизнью вверенного ему заведения, но зачастую и вмешивался в нее, иногда меняя ход тех или иных событий.

– Вы что, хотите, чтобы нас закрыли!? – командирский зычный голос Виктора Ивановича сотрясал бильярдную. – А ну-ка, немедленно марш за двери!

Лишь на одном из четырех столов шла скучная, вялая игра. Осоловелыми от выпивки глазами соперники наблюдали за катящимися по изумрудному полю желтыми шарами. В углу на стульях кто-то спал, заглушая храпом работающий музыкальный центр. За занавеской Виктор Иванович с неизменным афоризмом открывал бутылку водки:

– Возле вина, ребята, трудно остаться без вины. – Желтый от табака, кривой указательный палец назидательно полз вверх, на некоторое время застывал, затем, одновременно соединяясь с кончиками других пальцев, спешил вниз. Превратившись в щепотку, они брали соль, посыпая ее на заранее разрезанный дольками помидор. Была у этого зрелища своя отточенная и ритуальная красота. Как всякий незаурядный выпивоха, обладал маркёр особым южным, полным самоиронии и комических жестов юмором; и всегда это было смешно.

Юрка и еще какой-то тип с восхищенными рожами слушали краснобая-собутыльника. Они радостно и тупо внимали его словам. Открытым мужицким взглядом он, казалось, проникал в недалеко запрятанные наши, еще почти детские, мысли. Вообще-то Виктор Иванович – исключение. Для пьяницы он был слишком добрым. Ведь, чем больше выпито, тем больше злобы. Он всегда давал взаймы денег и не требовал их своевременной отдачи, делился со страждущим последним стаканом вина. Когда Пашу-летчика выставила жена, его в своей «однушке» приютил Виктор Иванович, и Паша жил у него довольно долго. Маркёр любил повторять, как бы оправдывая частые возлияния:

– Пьянство – классическая беда моего ремесла.

Завсегдатаи бильярдной любили с ним выпить. Виктор Иванович был великолепным рассказчиком, балагуром. Он всегда мог объяснить явление, поступок, правительственный указ или постановление. Замедленным говором Виктор Иванович подчеркивал категоричность и неотвратимость того, что должно произойти. Маркёр умел говорить о сложных вещах просто и понятно. А как он заливался соловьем о женщинах! Когда кто-либо заводил разговор на эту тему, то она, как правило, не обходилась без сальности. Виктор Иванович грустно вздыхал, словно жалея автора плоской шутки, и продолжал эту же пошлость, но ненавязчиво ее поэтизировал, возвышая женщину; в конце рассказа ее образ уже был самим совершенством. Однако в конце тирады маркёр, как правило, с грустной улыбкой добавлял:

– Нельзя не любоваться этими прелестными озорницами с их неукротимым кокетством, – вздыхал рассказчик. – Но любоваться лучше издали.

Я понимал, почему мы выбрали в попутчики Виктора Ивановича, а вот почему он выбрал нас? Может быть, у него не было другого пути?

Заметив мою агрессивность в отношении Юрки, маркер опередил меня афоризмом (сколько он их помнил на все случаи жизни?):

– Каждый изнемогает на своем собственном пути.

– Да… – не очень вежливо согласился я, – но каждый сам выбирает свой путь. Думаю, что при выборе существует лишь один вариант.

– Во-первых, с чего это ты вдруг взял, что выбранное будет единственно верным решением? – Виктор Иванович прищурился от едкого дыма сигареты, взял свободной рукой изумрудно-зловещую бутылку и, мгновение подумав, поставил ее обратно. – Во-вторых, – он покосился на Юрку, – обычно принято говорить о социально-общественной среде, и я уверен – это первооснова. Скажу проще: будь у мужика квартира, машина, любимая работа да добрая баба, он никогда бухать не будет. Человек бывает плохим или хорошим не по своей воле, а по стечению определенных обстоятельств, – как правило, после третьей рюмки Виктор Иванович погружался в философские размышления.

Юрка молчал и зло, нехорошо смотрел на стол. Это значит, что сегодня кому-то не поздоровится. Юркина злость будет искать выхода на темных улицах.

– Везде грязь, неустроенность, хамство, – Виктор Иванович взял бутылку, снова выдержал паузу, но на сей раз плеснул водку на дно стакана. Пил он очень давно и был отлично осведомлен о своей алкогольной мере: когда водка уже не улучшает состояние, а стремительно его разрушает. – И ничего нам уже не переделать, потому что мы сами не знаем, чего хотим.

– Квартиру, машину, бабу. Добрую… – ехидно подсказал я.

– Не юродствуй. И не придирайся к словам. Все намного сложнее.

– Конечно, сложнее, Виктор Иванович, – я начал злиться, не понимая как выразить словами, почему кругом так много пьяниц. Пил бессребренник-бомж, которого окоченевшего нашли ранним зимним утром под забором поликлиники, и пьет миллиардер арабский шейх, пьет Паша-летчик, у которого едва ли дружат два десятка слов и пил поэт-гений Владимир Высоцкий. Что их объединяет? Да они просто люди со своими печалями и радостями, но почему они пытались и пытаются найти утешение или ликование на дне стакана? Этого я никак понять не мог. – Но какая-то же истина есть? Или система … – похоже, я совсем запутался. Я был молод и глуп, чтобы понимать происходящее, но ощутил состояние вечного карнавала, который не прекращался в нашей суетливой жизни ни на один день.

– Истина, система, – Виктор Иванович передразнил мою интонацию. И уже более дружелюбно сказал: – Когда хоть немножко познаешь самого себя – подрастешь то есть, тогда можно будет поговорить и об истине, – улыбнулся отставной офицер. – Знаешь, почему люди с ума сходят? – не дождавшись ответа, Виктор Иванович опрокинул содержимое стакана в рот, сморщился, понюхал хлеб, и вновь его указательный палец решительно устремился вверх.

Юрка, забыв недавнюю обиду, подпёр ладонью подбородок, его подобревшее веснушчатое лицо сосредоточилось в предвкушении интересного «расклада».

– Бог нам дал доступные, важные и понятные всем позиции. Пашня, хлеб, любовь, семья, война, смерть, – вдумчивым замедленным движением Виктор Иванович поставил пустой стакан рядом с невостребованной закуской. – Живи, радуйся, наслаждайся работой, люби женщину и детей, побеждай врагов своих и чинно иди к Всевышнему на доклад. А мы пытаемся вторгнуться в недоступное нам, напрягаем свой слабый, не рассчитанный на такие нагрузки мозг. Истина, система, – маркёр снова добродушно улыбнулся, давая понять, что говорит он это беззлобно, – бесконечность, четвертое измерение, искусственный интеллект и прочее, прочее… Не надо это нам. Будь проще, естественней. Жизнь гораздо примитивнее, чем принято думать.

– И правда, когда я представляю бесконечность, то у меня голова начинает болеть, – сказал Юрка. Даже его заинтересовала эта тема.

– А ты не вникай и не думай об этом. Думай о вине, – Виктор Иванович рассмеялся и лукаво посмотрел на меня. Знаешь, что по этому поводу сказал писатель Салтыков-Щедрин? – «Главное, не вникай. Был у меня приятель, не вникал – благоденствовал. Стал вникать – удавился». Виктор Иванович по-детски блеснул глазами, и лишь в паутинках морщин возле них чувствовалась тяжесть прожитых лет. – Важнейшим из искусств, Юра, является похмелье и способы выхода из него. Запомни это на всю жизнь.

Но Юрка не запомнил.