Читать книгу Погружение - Вайнона Рей - Страница 3

Эмма проснулась перед рассветом. Серые сумерки замерли в складках мятой постели. Было холодно. Казалось, будто что-то вот-вот произойдет, грянет оглушительным раскатом пронзительного крика. Разорвет тонкую предрассветную дымку. Оглушит запредельной громкостью. Изранит острыми всплесками тревожных шипов. Эмма просто лежала в той же позе, в которой проснулась, подавленная чувством ирреальности, которое навалилось на нее режущим холодом и прижало к постели. Дышать было тяжело. Легкие ныли от внезапного спазма, будто уменьшились в несколько раз за секунду. В ее мыслях замерло ожидание.

Вдруг она услышала, как замок входной двери заскрежетал и щелкнул, и дверь медленно отворилась без единого звука, только поток воздуха пролетел через прихожую, устремляясь прямо в комнату. Эмма ощутила металлический привкус во рту и приступ тошноты, она хотела встать, но не смогла. Она была прикована к постели тоннами невидимой тяжести. Эмма попыталась моргнуть, но ей удалось лишь покоситься в сторону двери, которая вела из комнаты. Та была чуть приоткрыта, чего никак не могло быть, ведь Эмма ненавидела приоткрытые двери, только распахнутые или плотно запертые, но не приоткрытые, не скалящиеся полумраком двери, куда бы они не вели ночью или днем. Также она не переносила приоткрытые ящики шкафов и комодов. И особенно в предрассветные часы: самое странное и хрупкое время, опасное и шепчущее о тревогах. Очертания мебели расплывались и искажались, плавились от неестественной тишины.

Тут безмолвие было прервано острым шуршанием шагов: кто-то шел в комнату. Не крался, не бежал, а шел, уверенно и властно. Эмма знала, что будет дальше: сейчас дверь откроется и темная фигура незнакомца (странно называть незнакомцев того, кто так часто тебя навещает) замрет в проходе, уставившись на нее, и без единого движения начнет приближаться с вязкой пульсирующей тяжестью, пока она будет задыхаться от жжения в легких и режущего холода в руках и ногах. Это был сонный паралич. И он был ее частым гостем. Эмма знала, что должна пошевелиться, хотя бы моргнуть, просто моргнуть, и тогда она вырвется из ловушки. Неимоверным усилием она дернула левым веком, затем правым, ощущая, как импульс движения током пронзает ее тело. Сигналы мозга наконец достигли нервных окончаний ее мышц. Она моргнула, потом снова и снова, тогда оковы улетучились, и она смогла подняться.

Эмма уставилась на закрытую дверь, зная, что там никого не могло быть, но на миг ей показалось, что что-то темное затаилось в углу, и тут нерешительный рассвет проник в комнату, принеся с собой мягкие звуки и запахи августовского утра. Эмма задышала тяжело и часто, она готова была разрыдаться от легкости, но ее опередил мобильный, заскуливший на прикроватной тумбочке. На экране высветилось: «Эмбер».

Эмма недоверчиво уставилась на смартфон, не понимая, с чего вдруг старшая сестра решила позвонить ей. Этого не случалось уже много-много лет. Дурное предчувствие копошилось внутри. Эмма дрожащей рукой свайпнула по холодному гладкому стеклу экрана и наконец ответила на звонок:

– Эмма, ты нужна здесь, маме совсем плохо, она пыталась утопиться в озере сегодня ночью, приезжай домой, – прозвучало в трубке, а потом послышались тонкие блуждающие гудки, будто дождь заморосил.

Как и всегда Эмбер не ждала от сестры никакого ответа, надеясь ускользнуть от неловких попыток Эммы наладить хоть какую-то видимость общения. Эмма часто называла это суррогатом. В этом вся Эмбер. Она была старше Эммы на четыре года. И эти четыре года были гигантской непреодолимой пропастью. Очень неудачная разница в возрасте для сестер. Хотя, может, дело было и не в их возрасте. Причин было много.

В одиннадцать Эмбер устроила матери скандал, требуя, чтобы Эмма выметалась из их совместной комнаты с двухъярусной кроватью и стенами, обклеенными постерами поп-певиц, от которых фанатела старшая сестра. В двенадцать она столкнула Эмму с перил еще не застекленной террасы, а потом не могла придумать причины своему поступку. Просто ей так захотелось и все, какие тут еще нужны были объяснения. Эмма ее неожиданно взбесила тем, что лезла в ее игры без приглашения.

После падения у Эммы остался заметный шрам под ключицей от встречи с толстой проволокой, невидимой среди густой травы, которой зарос весь небольшой двор их старого дома, где жили еще родители матери Эммы и Эмбер. Вскоре после этого Эмбер набросилась на Эмму и долго била ее головой об пол в кухне за то, что Эмма заглянула в ее комнату, где теперь стояла распиленная двухъярусная кровать. Она не отцепилась бы от сестры, если бы их отчим Колин не оттащил ее и не высек ремнем, что случилось впервые.

Это были лишь яркие моменты «сестринской любви». Кроме этого был холод, презрение, издевки. Эмбер особенно любила собраться с подружками и обзывать сестру уродкой. Она повторяла это снова и снова. А Эмма продолжала таскаться за ней по пятам, надеясь, что когда-нибудь сестра полюбит ее, как любили своих сестер другие девочки в школе, как защищали и играли с ними. Она просто хотела любви родной сестры. Это была такая малость по обыденным меркам, и это было бы океаном счастья для простой маленькой девочки, застенчивой, замкнутой и одинокой. Сестра была для Эммы чем-то вроде кинозвезды для подростка. Она просто обожала ее лишь за то, что она есть. Она и не рассчитывала на иные отношения. И это разрушило ее возможную дружбу со многими людьми в будущем. Как она могла поверить в то, что кто-то искренне мог интересоваться ею, ведь столько раз Эмбер подманивала ее, чтобы снова унизить.

Переломным моментом стал день, когда Эмбер вдруг позвала сестру в свою компанию, Эмма была в не себя от счастья, но стоило сестрам остаться вдвоем, как Эмбер выдала:

– Не иди рядом со мной, уродка, не хочу стать изгоем.

И затем издевательства продолжились с новой силой. Все закончилось тем, что Эмма поколотила сестру, запугав ее неожиданной вспышкой гнева. И с того времени Эмбер просто перестала замечать ее существование. А Эмма подружилась с Дэвидом, одноклассником-ботаником с брекетами, в очках с квадратной оправой, таким же одиночкой и меланхоликом, как и она сама. Он стал ее лучшим другом, а порой даже заменял семью. Ни с кем Эмма не чувствовала себя так и свободно, радостно и непринужденно, как с ним. Их дружба стала настоящим спасением для нее, помогла ей не озлобиться, не потерять надежду, не потерять себя. Они проводили вместе дни напролет, защищали друг друга в школе, фанатели от комиксов и фантастики, подсели на классический рок в девятом классе. Дэвид часто брал машину отца, и они ехали куда глаза глядят, просто катались часами, уезжали далеко за пределы родного города, который оба недолюбливали. Они были лучшими друзьями. Двое против всего мира.

С тех пор прошло много лет. Эмме было двадцать восемь, и она считала себя полной неудачницей. Мечтала стать фотографом, как и отчим Колин, который сам и учил ее фотографии, а стала официанткой. Несколько лет она с трудом добывала деньги на учебу, но в конце концов не справилась. Ее мать ненавидела фотографии и все, что с ними было связано, она даже с дочерьми никогда не снималась, конечно с учебой дочери помогать она не хотела, кредит Эмме не дали. Теперь она жила прямо над кафе, в котором работала. Снимала крохотную квартирку у хозяина кафе уже пять лет. Квартира состояла из маленькой спальни и гостиной-кухни, куда был втиснут потертый диван, деревянный столик, напольная вешалка для одежды. В спальне помещалась только узкая кровать с деревянным каркасом, прикроватная тумбочка, комодик с зеркалом, все простое из светлого дерева, и несколько темных коробок, в которых Эмма хранила свои вещи, снимки и разную мелочь. Никакой экзотики или изощренного дизайна. Эмме нравилось, что в квартире всегда было много света, а за окном виднелась зеленая зона и деревья с аккуратно постриженными кронами. Здесь она чувствовала себя почти как дома. Почти. И думая о доме, Эмма представляла себе не родительский дом на озере, а какое-то абстрактное место, где она была бы в безопасности. Хозяин кафе был в числе ее редких друзей. Ему было за пятьдесят. Искрометное чувство юмора и страсть к итальянской еде. Он был на редкость добрым и искренним человеком. Ничто не могло сокрушить его оптимизма. Еще он без конца напоминал Эмме, что ей нельзя бросать фотографировать.

Фотографии были для Эммы лишь отдушиной и спасением, о большем она боялась даже мечтать, не то что пытаться сделать. Каждая ее попытка что-то предпринять, сдвинуться с места, заканчивалась тем, что она вспоминала слова матери: «Не надо, ты не сможешь, это не для тебя, все равно ничего не выйдет». По мнению Лил, матери Эммы, все хорошее было не для их семьи, а для кого-то другого: для случайного знакомого, для дочки соседей, для дальнего родственника, – но только не для их семьи. Все люди вокруг являлись для Лил чудесными и распрекрасными, а ее дочери были серыми пустышками, а порой и просто чудовищно непривлекательными детьми. Эмма боролась с этим всю свою жизнь. Сначала она изо всех сил пыталась понравиться матери, но потом с таким же старанием избавлялась от ее нездорового влияния. Эмбер хотя бы доставалась жалость, Эмме чаще доставалось безразличие, а в лучше случае раздражение.

Пару месяцев назад Эмма решила сделать свой сайт в популярном редакторе и выложить фотоработы в соцсети. Полной неожиданностью для нее стало то, что три ее пейзажа купила одна студия дизайна интерьеров средней известности. Эмма несколько недель пребывала в радостном шоке. Она подумала: вдруг она не такая уж и неудачница. И это ощущение, будто для нее нигде нет места и все ее существование – лишь ошибка, было обманом, навязанным ей матерью, которая страдала тревожным расстройством и пошатнула психику собственных детей своими фобиями, холодным отсутствием эмоций и неврастенией, внушила страх перед любыми физическими контактами и отношения, без конца повторяя: «Грязь, грязь! Если ты будешь делать ЭТО, то станешь грязной, Эмма».

Тогда для Эммы наступил просвет, не белая полоса, а лишь неяркий такой крохотный просвет, она забыла про бессонницу, сонные параличи и ОКР2, перестала без конца раскладывать вещи по невидимым идеальным линиям, считать гудки и ступеньки, чем занималась с самого детства, вызывая тревогу у отчима. Она даже настроилась на поиск новых отношений, но теперь, после звонка сестры, все вдруг вернулось: тревожность, неуверенность, страх темноты, воды, замкнутых пространств. Главное было не погрузиться в трясину заново. Сохранить равновесие и не слететь в пропасть, из которой она так долго выбиралась, работная над своей психической стабильностью, создавая с нуля собственную уверенность в себе и своих силах. И теперь она снова пошатнулась на самом краю пропасти, но должна была устоять. Борьба была слишком долгой, и она не могла не сделать сильнее, закалить, нарастить броню, которая закрыла ранимое нутро.

Эмма встала с постели, сохраняя видимое спокойствие. Она пыталась хоть на время выключить мысли о доме, матери и сестре. Это удавалось ей с переменным успехом. Эмма уставилась на свое отражение в зеркале в ванной, изучая каждую свою черту, будто видела себя впервые. Эмма нередко это делала, иногда она вообще с трудом себя узнавала. Она вгляделась в чайно-карие глаза, повела густыми темными бровями с изломом крыла чайки (был в этом изломе какой-то надрыв), взъерошила русые блестящие волосы с любимой стрижкой каре, заметила маленькое воспаление на лбу и поморщилась. Она знала, что, как только шагнет за порог дома матери, начнется бесконечное тыканье: «прыщ на лице, слишком худая, волосы обкорнала, и цвет тусклый, только очень темные волосы красивы, одеваешься не как женщина, какая красивая дочка у соседки, кого ты найдешь в таком возрасте, всех нормальных разобрали еще в школе и колледже, не носи дома одежду на выход, ведь все растянется и обтреплется…»

Эмма знала, что ее мать Лил обязательно начнет эту тихую пытку, изощренное насилие, если только она жива и может говорить. И достанется не только ей, но и Эмбер. Но та быстро вывернется из тисков, она умела сводить все к жалости к себе. Эмма если и жалела себя, то молча и недолго. Она была больше склонна к самокопанию и самоосуждению. Она вообще часто выступала сама для себя главным палачом.

«А если мама без сознания, в коме, не в себе?» – подумала Эмма.

Электрическая щетка надрывно гудела, показывая, что Эмма слишком сильно надавила, но та не замечала ни дискомфорта, ни значка умирающего заряда. Щетка дернулась и вырубилась. Эмма постоянно забывала включить зарядку и слишком долго чистила зубы. Ей нужна была идеальная чистота.

Эмма очнулась от своего забытья, у нее промелькнула запуганная мысль: «Вот бы никогда не возвращаться туда, вот бы они забыли о том, что я вообще существую, ненавижу озеро, ненавижу воду… нет, нет, хватит, я увижу Колина, дорогого Колина, он точно приедет, не видела его, наверное, уже год, он все в разъездах после развода; как он вообще согласился жениться на моей матери, он просто псих или мазохист, но разве кто-то был внимательнее или добрее ко мне. Если бы его не было, то я не знаю, что стало бы со мной. И еще можно увидеть Дэвида. Дэвид… да, я должна увидеть его, он развелся с женой и вернулся Найтлэйк… Вернусь и я. Просто съезжу на несколько дней. Ничего страшно за это время не случится».

Так и не закончив умываться, Эмма быстро вернулась в комнату и походила из стороны в сторону, а потом уселась на пол и вытащила из-под кровати картонную коробку, в которой хранила особенно ценные вещи, тщательно разложенные по теме и размеру, всегда в полном порядке. Там хранился ее первый моментальный фотоаппарат, который Колин подарил ей на семилетие, тогда он только появился в жизни ее матери, но сразу стал другом для маленького угрюмого ребенка. Эмма с нежностью провела рукой по камере и достала со дна коробки конверт из грубой коричневой бумаги, шероховатой, немного похрустывающей. В нем были припрятаны ее любимые фотографии. На одной она была снята на выпускном в довольно закрытом темном платье с черными длинными волосами, завитыми в тугие кудри (все, лишь бы нравиться матери) рядом с ее парнем Стивом, высоким крупным футболистом, светловолосым и синеглазым. Они встречались в выпускном классе. Эмма до сих пор не могла понять, как вообще решилась на отношения с кем-либо, но то время было особенно тяжелым для нее: мать с отчимом развелись, Колин нашел работу в другом городе и уехал, Эмбер вернулась домой из колледжа и включила свою любимую программу гнобления сестры. Эмма судорожно спасалась от одиночества в компании Стива. Продлилось это не больше года. Парень оказался настоящим психом, несмотря на свою внешнюю привлекательность, он был не уверен в себе, подозрителен и ревнив. Он изводил Эмму ночными звонками, отгонял от нее и так немногочисленных друзей по школе. Но играл он отлично и после школы получил спортивную стипендию. Если бы не футбол, колледжа ему было не видать. Особым интеллектом он не листал. Эмма даже помогла ему с парой экзаменов. Он избил Дэвида прямо на этом выпускном примерно час спустя после того, как было сделано фото. Стиву не понравилось, что Эмма слишком долго говорила с Дэвидом. Ему вообще не нравился Дэвид.

Эмма просмотрела другие фото. На них не было ни ее, ни Стива, просто одноклассники, большая часть – не очень удачные и случайные кадры. Но на этих фото было нечто очень важное для Эммы: на них был Дэвид. Где-то заснят со спины или с закрытыми глазами, на других едва виднелся на дальнем плане. Но он был там. Ее друг Дэвид. Дэвид, которого она любила совсем не как друга. Любила, но не могла признаться даже себе. Мальчишка в нелепых очках и со скобками на зубах, который стал красивым и складным парнем, а затем и мужчиной, что был женат на другой. Дэвид, который ей не принадлежал, который даже не догадывался о ее чувствах и очевидно не был влюблен в подругу детства. Дэвид… он звал ее просто Эм… Он знал все ее тайны, он разбирался в ее настроении лучше, чем она сама. Он был ее другом.

Эмма достала последнюю фотографию. На ней, конечно же, тоже был он. Незадолго до того, как они попрощались в Найтлэйке и разъехались по своим взрослым жизням, обещая друг другу оставаться друзьями и часто видеться. Серые глаза, темные волосы, взъерошенные ветром, мягкая улыбка, твердый подбородок, бронзовый загар, шрам над бровью (память о Стиве), белая футболка, голубые джинсы, линзы вместо привычных очков. И прощание во взгляде. На заднем плане Око ночи. За объективом – Эмма, которая все еще надеется на то, что однажды Дэвид влюбится в нее. И она продолжала надеяться до тех пор, пока на странице Дэвида не начали появляться фото вместе с его девушкой, а через пару лет Эмма получила приглашение на свадьбу. Она прорыдала всю ночь. Утром принялась перекладывать вещи в ящиках по новой системе сортировки, избавилась от приглашения из белой бумаги с серебристым тиснением и объемным текстом, а затем написала Дэвиду, что приехать не сможет, и надолго забросила соцсети. Для нее лучшим выходом казалось вообще больше его не видеть, только бы не наблюдать за его семейной жизнью, не общаться с его женой, он, конечно же, познакомил бы своего лучшего друга с женой. Если бы они жили в одном городе, то Эмма узнала бы ее еще и как невесту. У этих двоих явно все сложилось очень стремительно. Эмма всегда думала, что такие романы заканчиваются, а не перерастают в ранний брак. Но что она вообще понимала в отношениях.

Еще через пару месяцев Эмма не смогла платить за учебу, ей пришлось оставить колледж, она покинула общежитие, сменив адрес и разорвав все прежние немногочисленные связи. Это было несложно. Ее можно было назвать интровертом до мозга костей. Она всегда была сама по себе. Ее не пугала собственная компания. Долгие годы Эмма общалась только с Колином. Он всегда умел быть с ней, не нарушая ее одиночества и обособленности, он был на удивление целостным и мудрым человеком. От него Эмма узнала, что Эмбер подцепила Стива. Эмма оказалась неприятно удивлена. Нет, она не ревновала его, но не хотела, чтобы ее сестра встречалась с таким типом. Она думала, что из их союза ничего не получился, но они остались вместе. Эмбер изо всех сил пыталась женить его на себе, но ее попытки не увенчались успехом. Пару лет назад после долгих тщетных попыток Эмбер смогла забеременеть. Тогда Стив не смог отвертеться, и они стали мужем и женой. Эмма поздравила сестру с рождением дочери, сообщив свой новый номер. С Дэвидом же не связывалась, даже не заходила на его страницы. Не смотреть же ей на его семейные фотографии, может, у них уже был ребенок. Эмма ничего не хотела знать, она знала, что если будет копаться в его жизни, то это начнет ее разрушать. Но месяц назад, вспомнив о дне рождения Дэвида, не выдержала и изучила его профиль, из которого стало ясно, что с женой он развелся, кроме того, вернулся в родной город. Эмма без конца гадала, что могло стать причиной развода. Может, он изменил, или изменила она, или они просто не сошлись характерами, или что-то подобное в том же духе. Несколько раз Эмма порывалась поехать домой, чтобы увидеться с ним, и не делала этого. Что бы она ему сказала, увидев. Как бы объяснила то, что оборвала их дружбу, просто выкинула его из своей жизни, не сказав ни слова. Так с друзьями не поступают. Но она именно так и сделала. Теперь Эмма не могла не поехать. И она хотела найти в себе смелость все-таки встретиться с ним. Эмма еще раз глянула на фото и сказала:

– Я должна увидеть тебя…