Читать книгу Погружение - Вайнона Рей - Страница 5

Эмма договорилась о небольшом отпуске, который взяла впервые за все время работы в кафе. Она сложила в рюкзак пару вещей из одежды, фотоаппарат, щетку, косметичку и фото Дэвида, натянула свободные джинсы, толстовку с капюшоном, любимую косуху и новые кроссовки с синими вставками. Эмма осмотрела себя в зеркало: хрупкая, немного угловатая, с густой копной коротких волос и острым взглядом. Вот она, Эмма.

Машины у нее не было, да и водила она плохо, так как мысли ее без конца витали где-то за гранью реальности, и она просто боялась устроить аварию. Эмма купила билет на рейсовый автобус до Найтлэйка. Она никому не сообщила о своем приезде: не хотела давать Эмбер и Лил возможность продумать план новых изощренных пыток.

Она добралась до главного автовокзала минут за двадцать, беспрестанно думая, не забыла ли взять что-нибудь важное, закрыла ли дверь, точно ли выключила воду в ванной. Вечно она терялась в собственных сомнениях. Автовокзал гудел и шевелился, как улей. Эмме было не по себе в толпе. Она стала придумывать план действий на случай, если один из толпы окажется зомбаком. Наверное, тогда ее просто затоптали бы в самом начале апокалипсиса, и она ничего бы не увидела. Эмма с огромным облегчением уселась у окна в самом конце довольно старого потрепанного автобуса, который был заполнен лишь на треть. Найтлэйк не являлся популярным направлением в конце лета. Найтлэйк вообще никогда не был популярен. Тихий, захолустный городок у озера, смотреть там было нечего, работы немного, жилье стоило очень дешево.

Эмма недолго думала о родном городе, ведь Дэвид никак не уходил из мыслей. Он прямо поселился в ее мозгу, развесил там свои фотографии, расставил картонные фигуры самого себя в полный рост. Там был Дэвид-подросток, и Дэвид выпускник колледжа, и Дэвид-муж посторонней женщины. И видимо, был Дэвид-ребенок, который намалевал на стенах этого выставочного зала: «Здесь был я». Эмма то обещала себе, что точно увидится с ним, то решала, что лучше этого не делать, потому что их время ушло, и если что-то и могло получиться раньше, то теперь уже слишком поздно. Она подумала, что если б они встречались в школьные годы, то к этому времени уже давно расстались бы, прочно разочаровавшись друг в друге, удалились из друзей и тихо ненавидели свои первые отношения, но продолжали бы сравнивать их с новыми. Разве не так чаще всего происходило с парами, которые начинали встречаться задолго до совершеннолетия. Эмма видела это не раз среди знакомых. Она вообще была очень внимательна к окружающим, всегда готовая выслушать и поддержать, как умела. Многие это ценили: удобно иметь такого слушателя, которому всегда можно поплакаться в жилетку и не нагружаться эмоциями в ответ. Больше всего Эмма напоминала зрителя, который наблюдает за стремительными потоками жизни с берега и никогда сам не приближается к воде. Ее внутреннее время шло по каким-то иным законам, оно было замедлено, едва ли не заморожено; между тем жизнь не ждала, ее течение не замирало ни на миг. Эмма не раз готова была решиться прыгнуть в омут, но все равно оставалась на берегу. Ведь она боялась воды. Она вообще многого боялась, в том числе и открытого проявления любых чувств, хороших или плохих, добрых или злых. Она даже могла засмущаться при словах «страсть», «желание» и подобных наименованиях человеческих эмоций и состояний. Может, она просто была слишком скромным роботом с ошибкой в операционке. Или просто психопатом.

Эмма старательно пыталась представить, каким Дэвид стал за то время, пока они не виделись. Прошло почти девять лет. Наверное, он давно забыл о ней, как часто забывают о тех, с кем учились в каком-то там классе на каком-то там предмете год или два. «А это Эн или, может, Эли, ну та робкая девчонка, которая вечно прятала лицо за челкой и ни с кем толком не общалась… Вроде я приглашал ее на свою свадьбу, не помню, была она там или нет, столько гостей». Да, Эмма не была на его свадьбе. Пыток ей в жизни хватало и без этого. Она бы чувствовала себя настоящей идиоткой, если б ей пришлось увидеть, как Дэвид идет к алтарю с другой девушкой, потом она стояла бы в стороне и смотрела, как обезумевшие девчонки пытаются поймать букет невесты. Иногда Эмме снилась его свадьба, и это оказалось хуже любых кошмаров, глупее даже любительских фильмов ужасов, в которых актеры делают вид, что сошлись в смертельной схватке с ужасающим монстром, которого заменяло на съемках какое-нибудь силиконовые чучело, страшнее темных снов, которые были особенно мучительны в ее детские годы. Каждый раз все шло по одному сценарию: гости на свадьбе смеялись над ней, над тем, что она так и не решилась признаться Дэвиду в своих чувствах. Она пыталась сбежать, но ее окружили. Они тыкали в нее пальцами и раскрывали рты так широко, что у многих она видела пломбы на дальних зубах, если зубы вообще были. А Дэвид занимался сексом со своей невестой прямо на столе в развалинах огромного торта с аномально толстым слоем крема и приторной начинкой. Их лица терзали неадекватные улыбки. Дэвид то и дело поправлял свои огромные очки и махал Эмме рукой, которой только что лапал свою невесту. Эмма беззвучно кричала, но вдруг понимала, что ее губы зашиты, а ноги увязали в озерной тине, и чьи-то ледяные пальцы впивались в плечи и шею. Булькающий шепот кричал: «Смотри, Эмма!». Она слышала треск рассыпающихся блинчиков, которыми играла в детстве. А потом она просыпалась, чаще всего придавленная сонным параличом. Иногда у нее уходило по несколько дней, прежде чем ей удавалось отделаться от мерзкого осадка после такого сна. Она просто не выносила подобную мешанину и чувствовала себя странной, ведь нормальным такие сны не снятся.

Эмма смотрела в окно и считала буквы на вывесках. Их должно было быть семь, девять или двадцать один, в крайнем случае, тридцать три. Это хорошие числа, безопасные. Хорошие числа. Эмма с силой тряхнула головой и ударилась лбом о стекло: «Чертово ОКР! Тебя только и не хватало». Необходимо было очистить мысли. В таких случаях она представляла воду, не озеро, только не озеро, а бесконечный океан с тихим прибоем, где-то между рассветом и закатом, между днем и ночью, ночью и днем. Это была другая реальность, в которой не было места навязчивым мыслям, озерам, матерям и даже Дэвиду. Только Эмма и океан, тихо шепчущий о пустоте и покое… Это было совсем не просто, но Эмма долгими годами развивала в себе это умение.

Автобус давно несся за переделами города. Дорога до Найтлэйка занимала около двух часов. Это было слишком быстро. Эмма готова была бесконечно ютиться на неудобном сиденье со слишком высокой спинкой в конце душного автобуса, пропахшего выхлопами, от которых ее уже начинало тошнить. Только бы не возвращаться домой. Но Найтлэйк неумолимо приближался. Лес становился густым и темным, а воздух влажным до едкости. Это было дыхание озера. Прекрасного озера, которое почему-то напоминало Эмме гниющую потустороннюю рану в земле. Это страх воды или нечто иное? Пожалуй, страх, ведь были люди, которые любили озеро. Настоящие психи.

Автовокзал Найтлэйка встретил Эмму угрюмым молчанием и привычной пустотой. Солнце слепило и грело, но уже не перебивало следов подступающей осени. Это был август, печальный месяц, время урожаев и умирания, холодных ночей и крадущихся туманов. Природа готовилась впасть в летаргический сон до новой весны, чтобы все повторилось заново. Было в этом что-то уныло-прекрасное, меланхоличное и щемящее.

До дома на озере было еще полчаса пути, Эмму никто не встречал, ведь никто и не знал, когда именно она приедет, так что она не жаловалась. Она шла пешком по обочине, закинув рюкзак на одно плечо. Ей было хорошо одной, хоть она и была в этом месте. Солнце ожогами мелькало в темных кронах деревьев, от озера тянуло запахом распадающихся водорослей. Эмма точно знала, что никто другой не ощутил бы этого запаха на таком расстоянии. Но она его ощущала. И она чувствовала, что озеро знает о ее приближении, будто что-то зашевелилось на его дне. Как нечто просыпалось, когда она выходила на его берег в детстве, как что-то шептало ей, когда Колин брал с собой ее и Эмбер, и вместе они скользили по мутному зеркалу Ока на лодке. Эмма ни разу не касалась его вод после того, как в возрасте восьми лет чуть не утонула, упав в воду с мостика. Случайное падение было версией родителей, но она-то знала, что ее утянул под воду кто-то, живущий в озере, кто-то, кто шептал ее имя и звал к себе, кто-то, чье размытое лицо она видела в вонючих гнилых водорослях, любитель игры в камушки. Кто-то продолжал ждать ее там, в глубине, продолжал ждать ее погружения. Это озеро было той еще дрянью.

На полпути Эмма услышала позади шум колес. Она обернулась и шагнула к зарослям обочины, чтобы пропустить внедорожник, но тот остановился. Это был отец Дэвида, Чак. Эмма невольно заулыбалась: она была рада его видеть. Он почти не изменился с их прошлой встречи: такой же добрый весельчак с красивыми серыми глазами. Он опустил стекло и пригляделся, а потом радостно заулыбался в ответ:

– Эмма, неужели это ты? Выглядишь, как подросток! Никак не ожидал тебя встретить, садись, подвезу!

– Здесь осталось-то, – качнула головой Эмма, но все же обошла машину и уселась рядом с отцом Дэвида, крепко обхватив рюкзак. Она и вела себя, как подросток, причем очень робкий.

– Слышал о твоей матери, – сказал Чак, и внедорожник двинулся с места, подняв облако пыли. – Давно тебя здесь не было.

– Лет восемь, – кивнула Эмма, она хотела спросить про Дэвида, но промолчала. Она была той еще трусихой. Чак-то уж точно знал, что они больше не общаются.

А он похоже умел читать мысли, так как сразу сказал:

– Дэвид вернулся в город, развелся недавно, жаль, неплохая была пара, мы с женой уже рассчитывали на внуков, но вас молодых не разберешь, – усмехнулся он.

Эмма продолжала молчать и пялиться в окно. Между тем показался поворот к дому матери. Чак остановился, и Эмма шагнула по хрустящему гравию. Она бы хотела поговорить с ним еще, только не могла подобрать темы.

– Слушай, Эмма, сегодня вечером у нас небольшая вечеринка в баре, ну помнишь забегаловку «Под водой»? Там будет местная группа, Дэвид тоже придет, бери своих и приходи, рады будем увидеться, – сказал на прощание Чак.

Эмма остановилась и ответила ему:

– Да, я буду… – а у самой ноги онемели.

– Тогда до скорого, – махнул Чак и уехал.

Эмма задумчиво посмотрела ему вслед и потопталась на месте, а потом свернула к дому и пошла, стараясь не смотреть в сторону озера, пусть осаждает ее мысли сколько угодно, она не собиралась поддаваться. Ей навстречу с крыльца, раскрыв объятья, шагнул Колин. Он заметно поседел с их прошлой встречи и набрал с десяток лишних килограмм, но улыбка и светлые глаза были все те же. Он прямо светился радостью. Эмма скинула рюкзак прямо на клумбу с жухлыми розами и повисла на нем, заболтав ногами в воздухе, уткнувшись ему в ворот рубахи, отдававший потом и резким одеколоном.

– Малышка, вот и ты! Пешком шла? Почему не предупредила, я бы встретил тебя! – засмеялся Колин, не выпуская Эмму из своих крепких рук. Она всегда была его малышкой, крохотным молчаливым другом, верным соратником.

– Па, я так скучала, – ответила Эмма, ей захотелось зареветь, но она с легкостью сдержалась. Это была ее суперспособность, ее и еще миллионов людей. Все они могли прятать свои чувства, не зная, как их показывать.

Они уселись прямо на пыльные ступеньки на крыльце. Эмма опустила голову на плечо Колину и провела рукой по деревянному перилу с облезшей растрескавшейся краской. Оно было теплым и сухим. Обычно же здесь было слишком сыро.

– Она здесь? – тихо спросила Эмма.

– Да, отпустили сегодня утром, – кивнул Колин.

– Так просто? Что там было? – Эмма уставилась на увядшие розы. Лил всегда любила розы. Любила так, как не любила никого из людей. А еще с каждым годом она была все ближе к смирительной рубашке и комнате с мягкими стенами.

– Она говорит, что ходила во сне. Ее врач это подтверждает, выписали ей новых колес, да и все. Она неисправима, – невесело усмехнулся Колин.

Он был просто чертовски прав, Лил любила выкинуть что-нибудь новенькое. Ей стоило побольше копаться в своем саду, чтобы не было времени и сил придумывать очередные выкрутасы.

– Пойду к ней, – Эмма поднялась и провела рукой по плечу Колина, а потом распахнула входную дверь и шагнула в полумрак родного дома.

Тот встретил ее скрипучим ворчание половиц и запахом отсыревшего дерева. Давно ее здесь не было.

– Мама, я дома, – прошептала Эмма.