Читать книгу Сто рассказов о детстве и юности. Роман-взросление - Вера Эвери - Страница 21

– Не реви, кому говорю! – сердилась бабушка, откупоривая пузырек с зеленкой. Увидав жгучее снадобье, я загородила локтями сбитые коленки и заголосила еще громче. Но воплями бабушку не пронять. Она обмотала спичку клочком ваты и макнула кончик в чернильно-зеленую жижу:

– А ну прими руки! Будешь знать, как лазить где ни попадя…

***

Все началось в тот день, когда украли брошку – с цветными камешками в оправе из потемневшего от времени серебра. Собираясь надеть ее на сестрин юбилей, бабушка загодя погрузила свою единственную драгоценность в миску с нарезанной сырой картошкой. Освеженная крахмальной ванной, влажно блестящая брошка была положена сушиться у раскрытого окна и… пропала.

Окошко выходило во двор, где кроме меня, бабушки и ее сестры, был только Шарик в будке. Мы вытоптали всю траву окрест, перетрясли половики в доме – напрасно. Я уверяла, что не трогала брошку. Бабушка качала головой: «Не брала? Ну что ж…»

На юбилее бабуля была в сером платье безо всяких украшений и смотрела на меня с укоризной. Не зная, как оправдаться, я потихоньку ускользнула из-за стола.

Минул месяц. История с брошкой забылась, бабушка подобрела. Подошла пора солить огурцы. Зеленые, прыщавые – они заполнили тазы, кастрюли, лохани. Всюду лежали зонтики душистого укропа, свирепо благоухали лиловые чесночные головы. Меня то и дело гоняли в сад нарвать смородинного листа, вишневого, хренового… Из кладовки принесли и бухнули на стол мешок крупной серой соли. Горка новеньких жестяных крышек, закаточная машинка с ребристой ручкой – все было наготове. Осталось главное: достать банки.

Пузатые трехлитровые считались страшным дефицитом и хранились на чердаке – от греха подальше. Стояли вдоль ближней стены тусклыми шеренгами, отсвечивая стеклянными боками в зыбком чердачном мареве. Свет проникал сюда сквозь мутное слуховое оконце, верхний угол зиял голубой прорехой. Я брала банки по одной и подавала их бабушке, стоявшей на нижней ступеньке лестницы.

– Смотри, далеко не отходи, – беспокоилась она. – Полы-то небось гнилые.

Улучив минутку, я огляделась. Тесное, сходившееся под венцы крыши пространство забито рухлядью: ржавые ведра, латаные валенки, поломанная железная кровать с никелированными шарами на спинке, колченогий табурет, дверца от шкафа – доживали здесь долгий вещный век. У дальней стены громоздились ящики, покрытые замызганной клеенкой. Сверху лежали стопки одинаковых толстых книг – без картинок, сразу видно. Между ними – чудной ком, из торчащих во все стороны палок.

– Ба, а что в тех ящиках? – крикнула я. (Вдруг игрушки!)

– Нечто я помню? – зевнула бабуля. – Хлам разный. Все, что ль? Слезай скорей.

Таинственные ящики полные сокровищ (может немного облупленных, но вполне еще годных) день-деньской будоражили мой ум. Взобраться наверх по крутой певучей лестнице, пока бабушки нет поблизости и самой поглядеть, что там – делов-то!

В сумрачной надмирной тиши чердака на стенах тлели редкие солнечные пятна, а в занавешенных паутиной углах, копились мрачные тени. Тлен и прах, царили здесь, незаметно пожирая дом сверху. Он дряхлел и сутулился, сыпал трухой когда-то прочных стропил и упругих бревен, горбил крышу. В дырявом слуховом окошке старчески фистулил ветер, а больше ничего не было слышно – будто снаружи ни улицы, ни двора с его хозяйственной возней, лаем и птичьим гамом.

Осторожно пробуя вздыхающие под ногой половицы и утопая по щиколотку в мучнистой пыли, я пробралась к вожделенным ящикам и, замирая в предвкушении, подняла край клеенки. Бабушка оказалась права: сковородки, колосники, дырявые боты – этого добра и внизу полно! Сверху громоздились тяжелые тома. Потерла один из корешков пальцем – проступили золоченые буквы «ВИЛен…» Хм… Между книжками втиснулся давешний рыхлый ком из прутьев – то ли неудавшаяся кривая корзинка, то ли куча хвороста. Я разворошила верхние сучья и… сердце скакнуло к горлу.

В ямке, сплетенной из веток и обмазанной глиной, сияла россыпь перламутровых шариков от бус, медные и серебряные денежки, булавка, осколок зеркальца, фольга от шоколадки, запонка, стеклышко от очков, моя октябрятская звездочка, запропавшая куда-то еще весной…

Забыв обо всем на свете, я запустила жадные пальцы в тайник, как вдруг тренькнуло оконное стекло и что-то темное с шумом кинулось на меня сзади – злобно стрекоча, вцепилось в волосы. С перепугу я заорала и шарахнулась прочь. Хлипкие доски, не выдержав моего галопа, хрустнули, и я с треском провалилась чуть не по пояс, обдирая бока и срывая голос.

Мои крики переполошили весь дом. Обливаясь слезами и алея свежими ранами, я кое-как слезла с чердака и попала прямо в ежовые рукавицы.

Обмазав меня с ног до головы зеленкой и облепив пластырем, бабушка, кряхтя и охая, полезла на чердак оценить поруху и заодно покарать напавшего на меня супостата.

Вернулась нескоро.

– Глянь-ка, – она выставила на стол загадочную плетенку из веток, – гнездо сорочье. Вот ведь где угнездилась лихоманка! И как она тебе только глаз не выбила.

Бабушка вытряхнула гнездо. Оттуда посыпался блестящий мусор, звякнули монетки, раскатились бусины. Последней на скатерть шмякнулась потускневшая и немного помятая бабушкина брошка.