Читать книгу Русский сын короля Кальмана - Вера Гривина - Страница 15

В середине зимы французские крестоносцы, наконец, добрались до побережья, где попали в весьма затруднительное положение, потому что жители греческого города Атталии, не без основания опасаясь за свое имущество, поспешили запереть все ворота перед голодными и вооруженными до зубов братьями во Христе. Пришлось Христову воинству встать лагерем на скалистом берегу моря. Кое-кто из рыцарей предлагал взять Атталию штурмом, но Людовик слишком нуждался в помощи императора Мануила, чтобы осмелиться напасть на его подданных. Король отправил в Константинополь своего посланника с просьбой прислать корабли для переправки крестоносцев в Антиохийское княжество. Ответа пришлось ждать больше месяца, и за это время с питанием у крестоносцев стало совсем худо: свои припасы заканчивались, кое-что давали жители Атталии, кое-какую снедь подвозили киликийские армяне, однако еды все равно катастрофически не хватало. Голодали уже не только ратники и крестьяне из обоза, но и многие рыцари, а где голод, там и болезни, поэтому вскоре крестоносцев начала косить жестокая лихорадка. Шатры-лазареты заполнились мечущимися в бреду людьми.

Борис захворал в начале второго месяца стояния крестоносцев под Атталией. Он попытался бороться с недомоганием, но в один из вечеров впал в беспамятство и даже не почувствовал, как его перенесли в лазарет. Всю ночь за ним ухаживал Лупо. Несколько раз больной приходил в себя, просил пить, глотал поднесенный ему отвар, затем вновь терял сознание.

Задремавший на рассвете шут очнулся, оттого что кто-то осторожно поправил его затекшую руку. Он открыл глаза и увидел перед собой смущенную Агнессу де Тюренн.

– Я тебя разбудила, Лупо? Прости! Ты, наверное, очень устал.

Шут шумно потянулся.

– Ничего страшного, милое дитя! Я уже выспался.

Борис по-прежнему был в беспамятстве. Он уже не кричал и никого не звал на непонятном Лупо языке, а только невнятно бормотал и постанывал.

– Как себя чувствует мессир Конрад? – спросила Агнесса.

– Плохо, – не стал кривить душой шут.

– Что говорят тамплиеры? Есть ли у них хоть какая-то надежда на его выздоровление?

– Надежда есть даже в самом безвыходном положении.

Девушка кивнула. Действительно, оставалось только надеется, ибо воля высших сил была непредсказуема. Из двух служанок Агнессы заболела и умерла молодая Жервеза, а у пожилой Матюрины даже легкого жара не случилось.

Агнесса начала было читать вслух молитву, но тут же замолчала. Лупо же, напротив, издал изумленный возглас. Такая реакция была вызвана появлением в шатре-лазарете короля и королевы. Вряд ли кого-либо удивило бы, явись Людовик к больным один, поскольку он еще в Париже, подчиняясь благочестивым порывам, посещал время от времени страждущих, но видеть в вонючем лазарете Алиенору было так же странно, как и лицезреть райскую птицу парящей оторыхи королева. Приетителей, над сточной канавой. По лицу королевы было видно, что она пришла отнюдь не по собственной воле. Это Людовик, взбешенный новыми любовными похождениями жены, заставил ее отправиться с ним к больным. Оставалось догадываться, чем он руководствовался, налагая на Алиенору «епитимию»: желал ли, чтобы она, при виде чужих страданий, устыдилась своего легкомыслия, или просто хотел ей досадить. Королева не стала спорить с мужем, ибо это было бесполезно. Лаской Людовика можно было убедить в чем угодно, но под влиянием обиды он становился упрямым и неподвластным никаким доводам разума.

Увидев Агнессу возле Бориса, королева едко спросила:

– А что делает здесь наша прелестная де Тюренн?

Девушка присела в реверансе.

– Я навещаю больных, – ответила она, покрываясь румянцем.

– Тогда зачем же краснеть? – усмехнулась Алиенора.

Агнесса вспыхнула еще больше, а король пришел ей на помощь:

– Хорошо, что хоть девицы еще умеют смущаться. Дамы давно перестали краснеть от стыда.

– А королева умеет краснеть? – нагло спросил Лупо.

Даже не взглянув на него, Алиенора подошла к Борису.

– Мы пришли ко всем больным, – ревниво заметил Людовик.

– Святая Дева! – воскликнула Алиенора. – Я, наконец, поняла, почему его лицо мне казалось таким знакомым!

– Почему же? – спросил удивленный Людовик.

– Рыцарь Конрад и король Венгрии похожи, как родные братья! – торжествующе сообщила королева.

Людовик внимательно глянул на больного.

– А ведь королева права! Сейчас, когда рыцарь Конрад такой бледный и худой, его сходство с венгерским королем стало разительным!

Так как венгерский король в свое время занял мало внимания Агнессы, ей не удалось вспомнить, как он выглядит.

Людовик схватил за шиворот пытающегося выскользнуть из шатра Лупо.

– Ты куда убегаешь, мошенник? А ну, выкладывай, что тебе известно о рыцаре Конраде!

– Ничего! Клянусь своей задницей – почти ничего!

Король с силой тряхнул шута.

– Твоя задница не много стоит, и я обещаю превратить ее в кровавый кусок мяса, если ты не поведаешь нам об этом рыцаре.

– Он законный сын покойного венгерского короля Кальмана, и больше я ничего не скажу, хоть разрубите меня на кусочки! – выпалил Лупо на едином дыхании и добавил жалобно: – Не спрашивай меня ни о чем, Людовик, ибо я дал слово молчать. Лучше расспроси самого рыцаря Конрада, когда он оправится от болезни.

– А если он не оправится? – засомневался король.

– Тогда я все расскажу.

– Пить! – простонал Борис.

Агнесса схватила сосуд и поднесла его к губам больного. Жадно отпив два глотка, Борис откинулся назад.

В шатер вошел тамплиер де Флери.

– Постарайтесь поставить на ноги этого рыцаря, – обратился к нему Людовик, указывая на Бориса.

Храмовники оставались хладнокровными в любой ситуации и никогда не задавали лишних вопросов. Вот и сейчас де Флери только промолвил:

– Все в воле Господа нашего, Иисуса Христа.

Король окинул тесный лазарет полным сострадания взглядом, королева же невольно поморщилась. Закончив на этом свое посещение страждущих, венценосная чета ушла. Тамплиер принялся осматривать больных.

– Я, пожалуй, пойду, посплю часок, пока де Флери здесь, – шепнул Лупо Агнессе и выбежал из шатра.

Девушка поспешила за ним.

– Погоди, Лупо!

– Что еще! – недовольно откликнулся шут.

Схватив его за ухо Агнесса зашипела:

– А ну, говори, что тебе известно о мессире Конраде!

– Я ничего не скажу! – выдавил из себя Лупо, морщась от боли.

Девушка поняла, что он скорее останется без уха, чем выполнит ее требование. Она пожалела его.

– Прости, Лупо! Ты, конечно, должен держать свое слово.

Он укоризненно покачал головой.

– Мессир Конрад благородный и храбрый рыцарь, но любовь к нему вряд ли сделает тебя счастливой, прекрасная Агнесса.

У девушки будто огнем по лицу полыхнуло.

– Я… я… я вовсе…

Внезапно послышались радостные крики:

– Корабли!

– Прибыли греческие корабли!

– Мы спасены! Всевышний услышал наши молитвы!

Сонный и унылый лагерь крестоносцев за одно мгновение превратился в растревоженный муравейник. Кто мог двигаться, бросился со всех ног к морю. Подхваченные общим людским потоком Агнесса и Лупо были вынесены к отвесной скале, на которой вокруг короля и королевы столпились епископы, знатные рыцари и дамы. И венценосные, и святые, и просто знатные особы взирали с надеждой на выплывающие из тумана греческие суда. Но вскоре наступило разочарование, ибо кораблей оказалось слишком мало, чтобы на них поместилось все Христово воинство.

– Император Мануил не оказал нам должной помощи! – возмутился Людовик.

Его поддержал Аршамбо Бурбон:

– Кораблей слишком сало!

– Эти схизматики хитры и порочны – подал голос граф Фландрский. – Да, воздаст им Господь за их коварство!

– Проклятье! – воскликнул брат короля, граф Дрёский. – Греки ничуть не лучше сарацин, если не хуже!

Не мог не сказать своего слова и король, винящий с недавней поры греков почти во всех своих несчастьях:

– Схизматики вредят нам, где только могут. Император Мануил заключает союзы с сарацинами, чтобы погубить благочестивых христиан. Он, Мануил, виновен в нашем бедственном положении, и за это его покарают Небеса!

Лупо тихо позлословил:

– Еще немного и Людовик обвинит кованых греков в собственных рогах.

Ярый ненавистник Константинополя, епископ Лангрский, тоже не смолчал:

– Эти нечестивцы ищут выгоду для себя даже в таком священном для каждого христианина деле, как защита Гроба Господня!

– Утешьтесь! От нас грекам достались одни убытки, – буркнул Лупо.

Агнесса направилась обратно в лагерь. Шут шагал за ней следом, бубня на ходу:

– Король, рыцари и прелаты ругают императора Мануила, а между тем он хоть чем-то нам помог, в отличие от друга Людовика, короля Рожера Сицилийского.

В лагере уже утихло недавнее возбуждение, а крестоносцы, поняв, что большинству из них не достанется места на греческих судах, порядком приуныли. Лупо и Агнесса услышали беседу двух рыцарей в обветшавших кольчугах.

– Моя лошадь вот-вот сдохнет, – хмуро сообщил один из них.

Другой с досадой махнул рукой.

– Мой конь тоже долго не протянет.

– Как же нам быть?

– Я, пожалуй, останусь здесь и попытаюсь сесть на корабль, плывущий в наши края.

Шут печально вздохнул:

– Вряд ли у бедного рыцаря есть в наличии достаточно монет, дабы удовлетворить алчность тех, кто может доставить его на родину.

– Помоги ему Боже! – пожелала Агнесса и осенила себя знамением.

– Помоги Господи всем нам! – поправил ее Лупо.

Навстречу им шагал высокорослый рыцарь де Вилен. Учтиво поклонившись, он воскликнул зычным голосом:

– Я рад приветствовать благородную Агнессу де Тюренн!

– Скотный двор, – буркнул Лупо.

– Что? – не понял рыцарь.

– Ревешь ты, де Вилен, как бык, глаза у тебя поросячьи, а ум – куриный.

Де Вилен поспешил уйти.

– Этого жеребца никакая хворь не берет, – с сожалением проворчал шут.

– Ой! – испугалась Агнесса. – Мы совсем забыли о рыцаре Конраде! Возле него, наверное, никого нет.

– Я пойду, посмотрю, что с ним, – сказал Лупо и заспешил к лазарету.

Агнесса хотела было последовать за шутом, но, сделав шаг, вспомнила его недавние слова и покраснела.

«Не пойду! Лупо и один справится, а я обращусь с молитвами к Господу и Пресвятой Деве».

Она свернула к своему шатру, находящемуся так же, как и шатры других дам, в самом защищенном от ветра месте. Углубившись в свои думы, девушка ничего вокруг себя не замечала, и только тогда, когда кто-то загородил собой узкий проход между двумя валунами, она пришла в себя. Перед ней стоял еожиданности, подняла глаза. я не зарыцарь Бруно и в упор смотрел на нее.

– Мессир рыцарь желает мне что-то сказать? – спросила она внезапно осипшим голосом, чувствуя, как в душе зарождается мерзкий, тошнотворный страх – чувство, которого она никогда еще не испытывала.

Бруно молчал и по-прежнему не сводил с нее пронзительного взгляда.

«Пресвятая Дева! Чего он от меня хочет?»

А рыцарь из Эдессы терял разум, оттого что он оказался наедине в безлюдном месте с девушкой, ставшей его наваждением. Бруно сам не знал, чем бы все это обернулось, если бы вдруг не послышался рассерженный голос:

– Эй! Что тебе надо от моей кузины?

Это кричал де Винь, случайно оказавшийся в том месте, где Агнесса наткнулась на рыцаря из Эдессы. Окинув юношу уничижительным взглядом, Бруно процедил сквозь зубы:

– Ничего мне от нее не надо.

– А зачем ты встал у нее на пути? – кипятился де Винь.

– Не тебе указывать, где я должен стоять!

Агнесса обратилась к обоим рыцарям:

– Прекратите ссориться, мессиры! Уверяю тебя кузен – это недоразумение. Наверняка мессир Бруно хотел пропустить меня, но немного замешкался. Так ведь, мессир Бруно?

Рыцарь из Эдессы кивнул и посторонился. Он был благодарен де Виню, хотя скрывал это.

«Если бы щенок де Винь не вмешался, Бог знает, что я сотворил бы».

– Проводи меня, кузен, – попросила Агнесса.

– С удовольствием, кузина! – откликнулся юноша.

Они прошли мимо замершего на месте с мрачным видом Бруно. Страх у Агнессы исчез, уступив место злости и недоумению.

«Что со мной было? Я ведь даже сарацин не боялась».