Читать книгу Боярыня Матвеева - Вера Русакова - Страница 30

Матвеев сидел за столом и что-то писал. Он даже не поднял головы, когда Евдокия вошла. Она тихо села на лавку и подивилась: кто же знал, что дела примут такой оборот! Когда она в первый раз вошла в эту комнату, то хотела помочь матушке Флоре и ничего более. Волосы у него отрасли, надо посоветовать подстричь. Господи, и что она в нём нашла?

Хозяин кабинета закончил своё сочинение, поднял голову и явно обрадовался. Молодая женщина улыбнулась:

– Ужин готов. Ты освободился или нам подождать?

– Прикажи подавать на стол.

Улыбаясь, он подошёл к ней и осторожно поцеловал в щечку. Счастливая супруга ответила тем же.

– Артамошка, выгони её. Дело есть.

В дверях стоял сухощавый старик с черными глазами, взиравший на нежную сцену с явным отвращением.

Евдокия взглянула на мужа и увидела, как его лицо меняется на глазах, приобретая невозмутимый и ничего не выражающий вид. В глазах мелькнули и тут же исчезли искорки страха, смущения и растерянности. Молодая женщина поняла, кто стоит в дверях, и тоже напряглась.

– Мне уйти? – чуть слышно спросила она.

– Да.

Чтобы выйти в дверь, ей пришлось пройти мимо старика – тот брезгливо посторонился. В коридоре молодая женщина перекрестилась и попыталась подслушать, но дверь закрылась плотно и слышно ничего не было.

– Кто эта девка?

– Моя жена.

– Мерзавец! Блудницын сын! – Иванов не кричал, а говорил тихо, но зловеще. – Я же тебе запретил!

– Прости, батюшка. Виноват.

Глава Посольского приказа приблизился к названому сыну, взял его за грудки и стал трясти.

– Я с тебя шкуру сниму! Запорю насмерть! Пойду к патриарху и потребую развода!

– Можешь, – Матвеев решил начать с последнего пункта. – Но когда наши враги узнают о нестроениях между нами – они очень обрадуются. Скандал повредит не только мне, но и тебе.

Пальцы Алмаза Ивановича слегка ослабили хватку.

– И потом, ты сам говорил, что патриарх самодур, ему неизвестно как моча в голову ударит. Вдруг ты откроешь всем наши несогласия, обрадуешь недругов, а святейший Никон мой брак возьмёт и не расторгнет?

– Может, – неожиданно легко согласился Иванов, отпуская сына. – И вообще я его ни о чём просить не хочу.

Он был опытным политиком и умел держать удар. Воспитанник был прав – Алмаз Иванович признал это с возмущением, но в то же время и с каким-то извращённым удовольствием. Так может чувствовать себя только учитель, которого переиграл любимый ученик. Умён ведь, паршивец. Его бы ум – да на какое доброе дело направить.

Но канцлер не собирался легко сдаваться.

– Плохо нам будет в любом случае, даже если я промолчу. Она ещё и иностранка – ты ведь так матери говорил? Даст волю языку, выболтает наши тайны – вот то-то радость будет нашим врагам.

– Да, – спокойно согласился собеседник, – я тоже сначала этого боялся. Даже думал, не шпионка ли она.

– Экий ты сообразительный! Что ж не остановился вовремя – когда догадался об этом подумать?

– Не остановился, так как нет никаких доказательств. И нет никаких доказательств, что она будет болтать. А вот друг твой, Андрей Тихонович, уже болтает.

– Не клевещи!

– Зачем мне клеветать? Я совершенно случайно узнал, что приезжал английский купец, Дуглас, торговал у него канаты, а Андрей Тихонович ему взял и вывалил много такого, что мы от русских скрывать пытаемся: кто из бояр за войну, кто против, какие товары царская казна покупает для армии. Ты ему заказы выгодные устраиваешь, а он болтает хуже бабы.

– Не верю. Ты Андрея Тихоновича не любишь, вот и наговариваешь на него.

– Проверь.

«А ну как возьмёт купец и отопрётся? Он мог про этого Дугласа уже и забыть. Тогда будет только моё слово против его слова. Дусе, как свидетелю, веры не будет».

Однако спокойная уверенность пасынка ввергла Иванова в сомнения. Он по собственному опыту знал, сколько могут узнать купцы как бы между делом и как они могут сотрудничать с чиновниками своих государств – и не своих тоже. Он стал думать о Соловом и на время забыл про неожиданную невестку. Впрочем, ненадолго.

Подойдя к молодому человеку вплотную, Алмаз Иванович что есть силы стал хлестать его по щекам: хрясь, хрясь, хрясь, так что голова моталась из стороны в сторону. Тот терпел, принося эту жертву на алтарь любви. Потешив таким образом уязвлённое родительское самолюбие, Алмаз Иванович сказал:

– Садись. Будем о деле говорить.

И сел сам.