Читать книгу Девушка с веслом - Вероника Кунгурцева - Страница 2

Варька пришла со школьной практики – и заперлась в своей комнате на ключ. Это было ужасно: она написала записку Богдану Кузнецову и незаметно вручила – записка была уже неделю как готова, вся истрепалась в кармане джинсов, но удобного случая передать свернутый в несколько раз лоскуток никак не представлялось. Конечно, можно было написать обычную эсэмэску, но Варьке хотелось, чтобы всё было как в книгах. И вот наконец она улучила момент – и нате вам: Богдан показал признание в любви Вите Похиташке да еще Томе Уклейкиной, старосте класса и закадычной Варькиной врагине. Уклейкина прочитала вслух глупейшую Варькину записку, и они с Богданом переглядывались и пересмеивались. Боже, как больно в груди! И этот Похиташка подхихикивал… Тоже друг называется; а потом взял и убежал с практики домой. Классная руководительница Алла Николаевна страшно ругалась, даже послала пацанов за ним вдогонку – но всё напрасно: Похиташка не вернулся.

Уклейкина в этом году вытянулась – и стала вровень с Варькой, притом что Тома, в отличие от многих девочек, злоупотреблявших едой из «Макдоналдса», длинноногая худышка, как и Варька. А вот лучшая ее подруга Катька была этакой пышечкой, как говорила Варькина мама. Пышечка! Варька, когда подруги не было поблизости, вставала на ее защиту горой, уверяя, что нисколечко Катька не толстая. Зато в лицо Варька то и дело подругу подъелдыкивала: мол, она десятую булочку ест, никак не остановится, мол, она уже в трюмо не помещается… Должна же в конце концов Катька похудеть: разве можно в пятом классе иметь грудь третьего размера?!

И Тома Уклейкина в этом году выбилась в отличницы – Алла Николаевна говорила на заключительном собрании, что Уклейкина задницей берет: мол, ой какая же Тома усидчивая да ой какая же Тамара упорная! Как будто никто не знает, что училки за деньги занимаются с Уклейкиной после уроков, допы она берет – вот и стала отличницей… Дескать, не зря посадила с Томой Катю Травкину – вот результат: по литературе Катя подтянулась, сочинения пишет неплохие, ой, как же хорошо Уклейкина влияет на подругу Кулаковой! Ведь не могла же Варька сказать, что это она пишет за Катьку домашку по литературе, при чем тут Уклейкина?! И кто помогал той же Уклейкиной задания по истории выполнять – она же и помогала, дура, дура! А что было дома после того итогового собрания – Варька даже вспоминать не хотела…

Ну и ладно, пускай этот дегенерат Кузнецов целуется со своей Томочкой, у Варьки будут друзья и без него. Недавно по совету мамы, которая, по ее словам, в пятом классе влюбилась в мальчика, а тому нравилась ее лучшая подруга (вот ужас! хорошо хоть это Уклейкина, а не Катька!), Варя затеяла интригу: сделала вид, что ей нравится Витя Похиташка – лучший друг Богдана, притом что он не бака[1]: читает энциклопедические словари, пытается играть на гитаре, хотя и не смотрит аниме. И что же?! Похиташка поверил – и с тех пор не дает ей проходу. Ну зачем ей эта мелочь пузатая, Похиташка, скажите на милость?! Хидои[2], да и только!

Варьке было так плохо, что хотелось отскоблить от себя собственное имя. Конечно, если бы она звалась Сакурой или… Бельфигорой (как-то она сказала матери, что свою дочь назовет так, и мама, смеясь, спросила: «А сокращенно это будет Фига? Фига Кулакова – звучит…») – Кузнецов на Уклейкину и не глянул бы! А вот если бы она умерла – этот завзятый троечник Богдан проронил бы хоть одну слезинку? Даже если бы и проронил, его бы Томочка тут же утешила, поняла Варя. Ой-е-ей, как тяжело жить! Итай![3]

Но тут Варька вспомнила, что Катя помимо трех дисков – которые еще предстояло посмотреть – принесла ей целую кипу кавайных[4] картинок, скачав их из Интернета и распечатав: у Вари кончилась краска в цветном принтере. Три стены в комнате уже были обклеены вдоль и поперек листами А4 с лицами Наруто, Саске, Реборна, Франа, Мэлло, Мэта и других, и только кое-где проглядывали салатные обои с корабликами. И Варька, стараясь забыть выражение лица Богдана Кузнецова, когда тот читал слова любви (которые она так долго придумывала, зачеркивала, перечеркивала, пока не нашла подходящие, как ей казалось), а также ехидную усмешечку удачливой соперницы Уклейкиной, занялась оклеиванием бесхозной стены.

Большую часть стены занимали окно с батареей да угол книжного шкафа: места для картинок почти не осталось. Варька взобралась на стол и принялась за работу: над окном в ряд поместилось два десятка листов. Варька оглядела дело рук своих, тряхнула челкой, мысленно себе поаплодировала, соскочила на диван и улеглась, разметав руки-ноги, – и тут ей открылось непаханое поле потолка… «Ого-го-го!» – воскликнула Варька и бросилась во двор за стремянкой.

Мать сидела в саду на скамейке и говорила по мобильнику. Варька, замедлив шаги, прислушалась – уловила имя «Наташа» (с подружкой!), помахала матери и побежала к сараю.

В первый день долгожданного отпуска Анна занималась большой стиркой, хотя очень хотелось пойти с дочкой на море. Пока стиральная машинка крутила белье, Анна поливала анемоны, лилии, колокольчики (в последние пару лет она занялась цветами, которые, в отличие от овощей, не требовали особого ухода) и влаголюбивые киви (вот их каждый день нужно поливать, а Варвару не заставишь!). Экзоты посадил Кулаков и слинял, а она поливай… Но тут позвонила Наталья, и Анна сгоряча принялась жаловаться на бывшего мужа, на городскую администрацию, на правительство, на Бога… Наталья, в свою очередь, жалилась на бездельницу свекровь, на дуру-начальницу и на тирана-мужа – с которым, правда, и не думала разводиться. После разговора с подругой у Анны совсем испортилось настроение. Зачем поливать цветы, если скоро их раздавят гусеницы бульдозера?! Все, все, все снесет бульдозер – прошлое, настоящее, будущее… И некому, некому, совершенно некому помочь! Анне очень хотелось заплакать, но она сдержалась. И еще это чертово увлечение Варьки аниме – бегство от мира в рисованную страну. Челка до носа, нарочито косолапая походка и четыре четверки в году – куда это годится?! Вот тебе и отличница! Если в пятом классе появились четверки, то что будет дальше? И как поступать в институт с такими отметками? Притом что Варваре все дается без труда, уроки она делает – на и… раз! В два года девочка уже знала буквы, в четыре – запоем читала… И что, с такими способностями тоже на чайные плантации?! Как Сашка?! Ну нет, этому не бывать! Анна скорее умрет или… банк ограбит! А что – придется, ежели скоро надо будет платить за учебу. Вначале сделали высшее образование платным, теперь до среднего добрались, сволочи! Эх, попался бы ей этот фурия Фурсенко, она бы… она бы… как Вера Засулич… только ее бы, разумеется, никакие присяжные не оправдали.

Анна вспомнила, как ходила унижаться к преподавательнице института, которая не хотела поставить Сашке зачет. Психолог Серенко, дама пенсионного возраста, с кудрями цвета ржавчины, от корней тронутыми окалиной, с почти вылезшими из орбит карими глазами, для пущего эффекта обведенными черным карандашом, обошлась с Анной как с первоклассницей, орала, что такого тупого студента у нее отродясь не бывало. Слабые попытки Анны возражать: мол, мальчик поступил на бюджет, у него результаты ЕГЭ очень высокие, пожалуйста, дайте ему возможность пересдать, – а также не без гордости произнесенные имена: он-де и Юнга, и Фрейда, и Фромма читал (по наводке отца), – только разозлили Серенко. Глаза ее превратились в темные дула двустволки, и бестолковая попытка Анны сунуть ей того же Фромма (в книжке лежала тысяча – все, что у Анны было) оказалась неудачной – психолог с победоносным видом отмахнулась от книжицы: мол, хоть она и получает шесть тысяч, на которые невозможно прожить, но не собирается зависеть от студентов, которые не посещают ее лекции (Сашка пытался совмещать учебу с работой). В ответ на слова Анны, что сейчас все студенты подрабатывают, такова ситуация в стране, Серенко заорала: мол, вы еще сошлитесь на ситуацию на планете Венера, лоботряс – он и на Марсе лоботряс, а тупица – и на Юпитере тупица, и, во всяком случае, теперь ей ясно, откуда у него эта манера спорить с преподавателями, теперь ей понятно, в кого он такой… Без зачета по психологии Сашку не допускали до экзаменов, и Анне некуда было деваться, она решилась идти до конца: ну пожалуйста, если Саша что-то пропустил, то обязательно наверстает, дайте ему шанс… Но психолог закусила удила: «Разве я неясно выразилась? Я не поставлю вашему сыну зачет ни за что на свете!» И Анна поняла наконец Сашку, который собирался забрать документы и с которым она ругалась до слез, умоляя не бросать институт: сын говорил, что он не в состоянии идти на пересдачу, психологу Серенко доставляет латентное удовольствие пытать людей, и хватит уж с него этой садомазо-учебы.

Когда Анна рассказала Кулакову о своей попытке изменить судьбу сына, он только хмыкнул – надежда на то, что муж что-нибудь предпримет, лопнула. Вот, может, ради Варьки… Да, кстати, куда это она бегала?

Дверь в комнату дочери оказалась заперта – Анна подергала и позвала:

– Варвара, открой!

– Сейчас, мама…

Анна не выносила запертых дверей: до Кулакова у нее был парень – они собирались пожениться, – который обманывал ее с каждой мини-юбкой; однажды он заперся с очередной пассией – Анна была тогда на третьем месяце беременности: она кричала, стучала в дверь, била в нее ногами – он так и не открыл. Анна пошла и сделала аборт. Теперь любая запертая изнутри дверь приводила ее вначале в отчаяние, а если долго не открывалась – в настоящее бешенство: как будто за дверью прятался закатившийся от нее под кровать нерожденный первенец.

Варька не отпирала нестерпимо долго… Анна накалялась.

– Варя, впусти меня!

– Сейчас, сейчас, только слезу.

Наконец дочь повернула ключ – Анна влетела в комнату и огляделась: новые картинки над окном…

– Умная девочка, а увлекаешься какими-то детсадовскими мультиками.

– Это не мультики, это аниме, я же говорила.

– Какая разница! Я в шестом классе «Очарованную душу» читала Ромена Роллана, знаешь ты такого писателя? Ты уже шестиклассница, считай…

– Не-е-ет… А ты знаешь Хаяо Миядзаки?..

– Не знаю и знать не хочу! Я тебе уже говорила, Варя, смотри свои мультики, если это не мешает учебе!.. А это помешало учебе! Опять новые?.. – Анна заметила на столе как будто увеличившуюся стопку дисков. – Откуда они у тебя? Отец деньги дает на эту дрянь?!

– Нет, нет, это Катька диски принесла… посмотреть…

И все же Анну что-то смутно беспокоило: сложенная стремянка была засунута между шкафом и окном… Она не успела спросить, зачем дочери стремянка, подняла голову – и оторопела: потолок пестрел картинками… Анна пока не знала, как к этому отнестись. Ну… ладно: пускай пестреют, в самом деле, почему потолок обязательно должен быть белым? Но тут ее внимание привлек рисунок, на котором изображены были обычным анимешным способом – стрекозиные глаза, гулькин нос и ротик куриной гузкой – двое парней, у одного красные волосы, у другого черно-синие, и парни… и парни… лежа друг на друге, целовались… У Анны отвисла челюсть. Она вскрикнула и ткнула пальцем в потолок:

– Что… что… что это такое?! Это из мультфильма?!

Варька задрожала.

– Это просто… это из «Темного дворецкого», там демоны пол меняют, не заметил – и поменял случайно, из девочки стал мальчиком, вот и…

– Это трансвеститов в мультиках показывают?! – закричала Анна (кажется… так это называется?); ей казалось, она сходит с ума. Она старалась взять себя в руки. Очень-очень старалась – но не получилось. Анна подскочила к шкафу, в мгновение ока расправила стремянку – и, вскарабкавшись на самый верх, содрала гнусную картинку, разорвала ее и бросила вниз, а после и остальные, до которых смогла дотянуться. Передвигая лестницу, она методично срывала картинки, мяла и кидала на пол. Варька забилась за книжный шкаф, на место стремянки. Покончив с потолком, Анна принялась за стены – кавайные листки осыпались с тихим осенним шорохом: сайонара, сайонара[5]!

– Господ-ди, хорошо, что мой отец не дожил до этого, твой дедушка Тимофей! Он с япошками воевал, после немцев-то, в Манчжурии, героя ему дали… А теперь япошки эти вместе с америкашками детей наших портят, внуков да правнуков фронтовиков, извращенцев из них лепят. Где цензура?! Нету цензуры… Своим-то деткам америкосы, я уверена, такое не покажут! Если они даже Карлсона, который на крыше, забраковали… А нашим – можно, нашим – пожалуйста! Мультфильмы… Вот они какие нынче, мультфильмы!

– Аниме, – машинально вякнула из-за шкафа Варька.

– Мне плевать, как это называется, др-рянь малолетняя! – завизжала совершенно вышедшая из себя Анна.

Варька испугалась, что сейчас будет так же, как в прошлый раз, когда мать узнала, что она уже не отличница… Как она кричала! «Ты будешь дворником, как таджики! Да, да, Варечка, уборщицей будешь при таких оценках! Той же Уклейкиной в коттедже будешь прислуживать! Служанкой отличницы Уклейкиной станешь! Подумать только: троечница Уклейкина в отличницы выбилась, а ты?! Не стыдно тебе… А все это аниме!..» Варя, всхлипывая, кричала: «Прости, прости, мама, я больше не буду! Я опять стану отличницей, только прости!» – но мама развернулась и ушла.

Анна тоже вспомнила свою истерику, но никак не могла остановиться: рвала и швыряла картинки, рвала и швыряла… Только шрам на левой руке дочери, точно застежка-молния приоткрывавший прошлое, привел ее в чувство. В тот раз дочка в конце концов закрылась в комнате, и Анна, едва сыскав ключ, ворвалась к ней – и увидела поперечный разрез на запястье левой руки, который Варька безуспешно старалась скрыть под коротковатым рукавом, на котором проступали посторонние рисунку материи красные пятна. В тот же миг Анна отрезвела. «Что это?» – спросила она слабым голосом. «Это так, ничего, это я просто поцарапалась…» – пряча глаза, говорила девочка. «Не вздумай, Варька… Варька, не вздумай…»

Анна бросила взгляд на левую руку дочери – там алел шрам – и тихо сказала:

– Прости меня, Варя…

Как и в прошлый раз, обе долго плакали.

– Но только аниме ты смотреть не будешь! – сказала Анна, утирая слезы.

– «Темного дворецкого» – клянусь, не буду, – подтвердила дочь. – А другие, прости меня, мама, буду…

Анне очень захотелось стукнуть Варьку, но она сдержалась.

– Ты как твой отец-дезертир! Лишь бы сбежать от жизни…