Читать книгу Плен. Роман - Вея Руспринг - Страница 5

Сознание возвращалось медленно, с надрывными приглушенными стонами. Так скрипела цепь пересушенного колодца, когда на рассвете, шестилетний Дар вырвался на волю из пансионата у моря и побежал куда глаза глядят, лишь бы подальше от надоедливой прислуги.

Солнце поднялось быстро и палило нещадно. Хотелось пить, но возвращаться Дар не намеревался.

Именно тогда прозвенел первый звоночек несправедливости более масштабной, чем в узком семейном кругу.

Мальчик ходил от одного разрушенного дома к другом и заглядывая в незапертые двери считал, сколько игрушек остались без своих маленьких хозяев.

Получалось какое-то огромное число, до которого Дар еще не научился считать, остановившись на тысячи.

Потом уже учась в университете он наткнулся на информацию, что раньше на том месте был детский дом и оздоровительный лагерь. И снова прозвенел звонок несправедливости – элитный пансионат находился у самого моря, а деревня очень далеко. Как дети поправляли здоровье? Водой из единственного колодца, который скрипел и скрипел сейчас, как будто стараясь утянуть в прошлое.

Полумрак казался единым живым организмом – спящим монстром в объятья которого попал Дар. Хотелось растолкать это неповоротливое животное и когда оно сдвинется с места увидеть солнце – солнечные лучи – до тошноты надоевшие на поверхности Земли и столь необходимые сейчас.

Тоска защемила грудь так остро, что страх лопнул, словно кожа от сильного удара и отступил, а неведомые до этого мгновения чувства презрения и ненависти пробились дубовыми саженцами сквозь образовавшуюся брешь.

Дар прошел несколько шагов вперед, кости захрустели под ногами, но не обращая внимания на скорбный хруст молодой человек подошел ближе к одному из огромных канатов, обвивающих бетонные перекрытия.

Страх вернулся ледяным ужасом. Дар отшатнулся. Свисающие с перекрытий, ложащиеся на монолитные плиты и арматуру плети оказались не тросами и канатами. Мясистые щупальца осьминога опутали основание какого – то здания.

Дубовые корни приподняли тело путешественника, и неведомая сила переместила его под центр фундамента. Отсюда молодой человек смог оценить масштаб строения и нашел сходства со знакомым объектом. Заостренные углы по краям трезубца, средний – в три раза длиннее крайних, а в основании кольцо… Это его дом – клиника отца как длинный клинок кинжала в центре; лаборатория, гостиничный комплекс крайние зубцы, два жилых крыла дуги от рукояти.

Переведя дух, Дар попытался различить во мраке обладателя щупалец.

И тут произошло необъяснимое: зрение отделилось от остававшегося под фундаментом тела и со скоростью сверхсветового постина понеслось, сквозь металлические пруты, камни, коряги, различные деформированные временем и массой грунта предметы, к центру Земли.

Вскоре появилась яркая точка и разрослась до огненного шара, надкусанного с одной стороны словно яблоко. Именно с этой стороны была громадная, бурая голова осьминога. Она сочилась слизью из ран, нанесенных копьем огненного атланта, стоящего на золотой колеснице. Запряженные в нее белоснежные кони с золотыми гривами с трудом совершали круг по краю поля битвы. От их движения арена и все вокруг неё вращалось. Щупальца осьминога переплетались, но он, как акробат выворачивал огромную голову между щупальцами и поводьями, и снова смотрел черными, бездонными глазами в лицо излучавшему свет врагу, а тот наносил сокрушительные удары в скользкое тело соперника.

Стараясь рассмотреть копьеносца, Дар приблизился, но в этот момент толстое щупальце ударило по одному из златогривых коней. Искры посыпались в темноту. Изворачиваясь, как раненая змея щупальце осьминога устремилось в сторону юноши.

В следующее мгновенье невольный свидетель кровавой битвы почувствовал толчок и вылетел из-под основания клиники в операционную.

Яркий свет ослепил и оказался таким холодным, что Дар затрясся в ознобе.

На операционном столе лежала женщина. Над ней работал хирургический лазер. Стоя перед монитором, рядом с тремя медицинскими сестрами, контролировала процесс доктор Дергачева.

Дара никто не замечал. В этот момент он понял, что не материален и где-то в сознании начался поиск логического решения этому обстоятельству. Но мозг быстро отказался от поставленной задачи, полностью переключившись на поглощение визуальной информации.

Со стола сошла точная копия лежащей пациентки. Встала за спинами медицинских работников и разделилась на две.

Следующее зрелище, от нахлынувшего отвращения, заставило Дара почувствовать нехватку воздуха.

Одна копия начала отрывать куски от другой и жадно их поедать. При этом копия-жертва пыталась остановить методично работающий лазер, но ей не удалось даже привлечь к себе внимание и в течении короткого времени она была растерзана, и полностью поглощена. На мгновение поглотительница взглянула на Дара. В упор на него смотрели черные, безжизненные глаза осьминога. Копия забралась на пациентку и растворилась в ней, словно сахар в горячем чае.

Ржавая цепь колодца заскрипела с новой силой, тысячи колокольчиков зазвенели повсюду.

– Повышение давления! – констатировала медсестра стоя у «Аппарата Козырева» подключенного к Дару.

– Пульс учащается. Что делать, Грожит Вирович?

Отец наблюдал из кабинета за происходящим. Утром он получил результаты плацентарного исследования Ламорвы. Вероятность имплантного сращивания плодных тканей с тканями Грожита более восьмидесяти процентов.

– Ничего, Танѝта. Он справится.

Руководитель клиники равнодушно отключил канал и покрутившись на любимом стуле спрыгнул с него, как мальчишка.

«Если Дар выживет, будет запасным вариантом, а меня ждет обед с Ламорвой. Какая удача! Восемьдесят процентов!» – радовался своему успеху гуру медицины идя по коридору.

Какой-то родственник с потрепанным букетом ромашек поприветствовал врача, так словно желал сказать нечто большее и Грожит остановился.

Ему нравился этот древний обряд благодарения врачей родственниками спасенных пациентов. Чаще всего преподносили ненужные мелочи или деньги, но иногда антиквариат и хорошие напитки.

– Вы… – коротко начал разговор хозяин клиники, зная, что дальше все пойдет по накатанной колее.

– Отец Светгоры. Подруги вашего сына.

Без особого энтузиазма врач пожал массивную ладонь.

– Ах, да. Ну, как решились? – потеряв интерес заторопился Грожит.

– Сейчас решаем.

– У вас хороший лечащий врач, – уже скрываясь за дверями внутреннего лифта громко сообщил светило науки.

Богдан Харитонович остался стоять в нерешительности. Не такого общения он ожидал с возможно будущим членом семьи.

«Только бы это оказались мои пустые переживания», – занервничал Богдан Харитонович, – «не хочу верить в то, что Дар отвернется от моей девочки. Господи, какое испытание! Бедные дети!»

Светгора прижалась к матери.

– За что, мамочка? – горячо шептала дочь вдыхая аромат дома.

Тихого, светлого, с цветами и белым роялем, за которым так не хотелось заниматься, учась в школе. Сейчас вся эта жизнь казалась чужой, как будто – это Светгора украла у кого-то те счастливые дни, а теперь вернулась к своему разбитому корыту.

Вспомнив стихи гениального современного поэта, девушка забилась в истерике, отдавшись горьким мыслям:

«Кто мне теперь посвятит стихи? Кому я нужна? Никогда у меня не будет детей, дома и семьи!»

Предвкушая содержательный разговор молодой девушки, ставшей в одночасье полу лысой старухой и ее матери выглядевшей богиней красоты, соседки по палате заблаговременно отвернулись каждая к своей стене и выйти не спешили – такой редкий случай живого спектакля обе не хотели пропускать.

Мать в который раз бросала на них укоризненные взгляды, но поняв, что наедине с дочерью им не дадут остаться начала трудный разговор:

– Доченька, Господь посылает нам испытания, – на этих словах одна из соседок заметно содрогнулась, понятно было, что от смеха.

Мать сильнее прижала дочь и продолжила:

– Лишь сильный духом, чистый душой и помыслами пройдет все испытания и воздастся ему спасение души его. Прости нас доченька, видно грешны мы с отцом твоим, раз так наказывает Бог дитя наше.

Дочь отодвинулась от матери и сквозь мутную пелену слез всмотрелась в родной силуэт. Над висками заметно прибавилось седины, прямые плечи поникли, руки дрожат и кажется тонкие пальцы вот-вот сломаются от тяжести капающих слез. Но как сильна ее вера, она не страшится говорить о ней, хоть и вызывает насмешки.

Девушка снова прильнула к матери:

– Мамочка, миленькая, вы ни в чем не виноваты. Это несчастный случай.

Отец обычно громогласный, неповоротливый великан вошел незаметно и Светгора не сразу заметила его. Он стоял совершенно подавленный и растерянный у серой больничной двери с букетом настоящих ромашек – таких живых, солнечных, напоминающих о наступившем лете – времени долгих свиданий, на которые Светгора надеялась в этом году, только еще надеялась…

– Папочка! – вымолвила дочь призывая отца.

Упав на колени, великан обнял жену и дочь. Лепестки ромашек осыпались на кафельный пол. Шаркая одноразовыми пластиковыми тапочками соседки пошли в коридор, обсуждать увиденное и услышанное.

Никто из семьи их уже не замечал. Выплеснувшиеся слезы, боль и отчаянье наполнили палату. Когда эмоции улеглись отец первым заговорил.

– Доченька, у нас есть некоторые сбережения и у меня вот-вот будет новый договор.

Дверь палаты приоткрылась, но отец сделал три решительных шага и хлопнул дверью так, что обе женщины улыбнулись.

– Что? Что вы смеетесь? Разве сейчас время улыбаться? – удивился великан.

– Ничего, папочка, – Светгора вытерла салфеткой, покрасневший нос, – просто ты такой хороший. Я так тебя люблю!

– Мы тебя любим, Богдан. Иди к нам, защитник ты наш. Горочка, дорогая, папа хотел сказать, что мы сделаем все, что ты пожелаешь.

– Спасибо!

– Я пойду умоюсь, – Светгора нерешительно встала на ноги.

Отец поспешил подхватить дочь на руки.

– Пап, ну я сама!

Все засмеялись.

«Я сама» – были первые слова маленькой Светгоры и стали в семейном кругу притчей во языцех. Как Светгору ни уговаривали произнести хоть слово, она упорно молчала, но лишь при взрослых. Оставаясь наедине или в компании сверстников, она произносила какие-то слова или слоги, но стоило появиться родителям, как девочка замолкала.

«Я сама» сказала она, когда отец хотел ее подсадить на карусели, так и не заметив факта произнесения фразы. Родители быстро догадались, что молчанием дочь проявляла характер и вскоре старались опекать ее по поводу и без, тогда дочь и заговорила. «Я сама», «Я сама» им пришлось слушать неделю по сотне раз в день, но однажды дочь не выдержала и выложила такую тираду об их поведении, что любой взрослый поставил бы нерадивое дитя в угол, но только не счастливые родители.

Когда дочка закрыла дверь в ванной комнате, жена строго спросила мужа:

– Что за договор? Почему ничего не говорил? Секретный проект?

Мужчина не торопился с ответом. Он смотрел за окно на искусственные сосны, опаленные до желтизны, на такое-же грязно-желтое, как и кривые ветки небо, на солнце сжигающее Землю, и вокруг всего, что он видел эти три дня, словно змей искуситель вился один вопрос: «Какая разница – полая она или нет?»

Жена прижала хрупкую ладошку к его «неотесанной клешне».

– Мне предложили хороший заработок если я опровергну Кирилова.

Жена подскочила и нервно заходила по палате.

– Богдан, так нельзя. Люди должны знать правду!

– Мне кажется, у нас сейчас одна правда, – мужчина кивнул тяжелой головой в сторону выходящей из санитарной комнаты дочери.

Светгора старалась улыбнуться, отчего лицо с обгорелой кожей еще больше стало похоже на приклеенную пластиковую маску.

Родительские сердца перекликнулись созвучием боли.

– Я поставлю цветы в вазу, – стараясь казаться, как можно более раскрепощенной, сказала мать.

– Я сама, – снова проявила самостоятельность дочь и взяв вазу из рук матери пошла назад.

Из санитарной комнаты раздался звон упавшей вазы и крик негодования Светгоры. Мать поспешила к дочери, оставив отца прислушиваться к женским всхлипам, уговорам, мольбам и проклятьям.

«Все требует баланса», – размышлял оставшийся в одиночестве великан, – «сколько получил, столько и отдай».

Пациентки с соседних кроватей заняли свои места и с интересом наблюдали за происходящим. Обе они словно сошли с обложек модных журналов – яркие, блистающие красотой ухоженных тел, но Богдан Харитонович, даже невольно поморщился, словно открыл банку с протухшей ветчиной.

«Ради кого я стараюсь? Ради вот таких кукол? Кто они мне? Господи, поговори со мной! Страшные мысли жгут мою душу! Помоги!»

Ответа от Всевышнего не было. Небеса не разверзлись, обгоревшие листья берез не позеленели, лишь всхлипы родных женщин стали тише.

«Не дай, Бог, мне их потерять!», – попросил Богдан Харитонович не в силах протолкнуть ком в горле.