Читать книгу Время животных. Три повести - Виктор Альбертович Сбитнев - Страница 15

… Приёмник РОВД на Васильевском острове мало чем отличался от того, в котором Саньке приходилось бывать в родном Городе. Те же облупленные углы и исписанные скамьи, такие же взвинченные назойливые «клиенты» и характерный тошнотворный запах – смесь потной одежды, мочи и металла. Санька вдруг подумал, что такими наши ИВС, СИЗО и КПЗ были всегда и не только, а вернее даже не столько из-за нехватки денег, сколько из-за пренебрежения власти к человеку вообще. Только в обычной цивильной жизни наш человек всё же хоть как-то защищён кошельком и остатками системы гражданских прав, на которые за тюремными замками нет даже и тени намёка. Особенно если кошелёк ощутимо тощ, а то и вовсе пуст. Сейчас Санькин кошелёк был пуст, ленинградской прописки у него не было, как не было и питерских друзей – заступников, которые могли бы сочинить судье какое-нибудь ходатайство, «взять на поруки» или внести залог. Оставалось надеяться на случай, стечение обстоятельств или на откуда ни возьмись появившуюся справедливость, которая в родном Городе, случалось, и посещала под утро: или тёплым мам Нининым пледом, или бутылкой холодного пап Фединого пива, или вдруг проснувшимся желанием какой-нибудь Маши, Жанны или Розы. Санька в очередной раз отмахнулся от буквально липшего к нему долговязого гея, которого выловили в каком-то специфическом притоне, где всех повязали за торговлю оружием, и только его, как «мальчика по вызовам». Гея недавно перевели сюда из ИВС, и он был счастлив как ребёнок.

– Сейчас административный выпишут – и на волю! – не уставал повторять он Саньке и заговорщически подмигивал – дескать, ты-то меня понимаешь? Им сидеть – не пересидеть, а мы будем жить и срывать цветы удовольствия.

– За удовольствия надо платить, – сказал Санька. – Сегодня административным штрафом, а завтра и собственной шкурой! Ты бы, цаца, по первому приглашению зад не подставлял, а то в следующий раз тебе туда не протокол ментовский, а сучкастую палку в аккурат воткнут! И тату на щеку спецом выколют. Мне как-то пришлось на это глянуть, так до сих пор воротит. Голубой испуганно отпрянул к стенке, а до Саньки вдруг дошло то очевидное, до которого он прежде отчего-то не домыслил. «А ведь у кореша Алексея точно такая же, как у Быки, татуировка на кисти: лодочка с парусом! И Быка, выходя в город, именно её и показал вахтёрше. И сказал, что сейчас уплывёт в этой лодочке и сделал страшное лицо. Куда? Ну, конечно, к корешу Лёхе, с которым на зоне горе мыкали. А я почему-то считал, что у него здесь никого. Правильно, никого, кроме сидельца Лёхи. Так, номер Лёхин у меня в блокноте есть, но его вынули, когда по карманам шарили. Значит, надо придумать какой-нибудь повод позвонить. И он должен быть веским, очень веским! Значит, надо этих двоих, что здесь дежурят, заинтересовать. Например, скажу, что сейчас приедет знакомый предприниматель и даст вам денег за… за пятиминутный базар насчёт залога или «подписки о невыезде». Скажу, что буду нем, как рыба, и всё такое». С этими мыслями Санька решительно подошёл к решётчатой двери и постучал костяшками пальцев по замку, но стук получился чересчур слабым, и лейтенант, голова которого виднелась за мутным, обсиженным мухами стеклом, не обратил на это никакого внимания. Тогда Санька взялся за двери обеими руками и силой качнул их туда и обратно. На сей раз раскаты металлического гула заполнили собой весь обезьянник, и к дверям мигом прибежали сразу оба дежурных. Лица у обоих были озлоблены, а в руках нетерпеливо вибрировали резиновые дубинки.

– Ты чо, борзой что ли? – занося дубинку для прицельного удара, угрожающе спросил сержант.

– По делу я, – резко отдёрнув с решёток пальцы и неподвижно глядя в водянистые глаза оплывшего жиром сержанта, сказал Санька. – Всё равно нам от этого никуда не уйти. Только тогда платить придётся этим пришлым из ППС, а мне так лучше, если заработаете вы.

– Чего ты хочешь? – отодвинув сержанта, выступил вперёд лейтенант, который хоть и был моложе, но зато поджарый, в хорошо пригнанном кителе.

– Мне нужно позвонить одному серьёзному мужчине, директору предприятия, который не обидит. Он приедет, мы поговорим, он вам заплатит, а потом пришлёт к вашим начальникам своего человека. Они договорятся. Я выхожу работать. О телефонном разговоре никто ничего не знает. Все остаются при своих интересах. Всё.

– Иди звони, – разрешил лейтенант, – только без фокусов.

– Иду, – отступая от решёток, сказал Санька, – только блокнот мне дайте. Я номер телефона забыл. Сержант грязно выругался и пошёл, бренча связкой ключей, к металлическим шкафчикам с номерами. Вскоре он принёс коричневый блокнот и, на всякий случай, ручку. Саньке опять защёлкнули на запястьях наручники и повели его внутрь дежурки, где на столах стояло сразу несколько телефонов. Лейтенант показал ему на старый дисковый аппарат, сказал почти вежливо:

– Ты садись, набирай номер и договаривайся. Если что понадобится – спрашивай. Я – рядом. «Ну, вот и славненько, – подумал Санька, – этот, наверное, сразу после армии и школы милиции, полностью ссучиться ещё не успел. А сержант уже конченый отморозок: такие только жрут и испражняются». Он быстро открыл номера на букву «Т», где последним значился телефонный номер Тарасова Алексея Тарасовича. Диск вращался неровно, выписывая, как велосипедное колесо, крутые восьмёрки. Наконец, трубка ответила частыми гудками: кто-то разговаривал. Санька нажал на рычажок, и, немного переждав, вновь стал накручивать диск. Соединили его лишь после пятой попытки.

– У аппарата! – явно шуткуя, ответил Лёха.

– Алексей! – стараясь держаться как можно спокойней, проговорил Санька. – Это Смыков, друг Димы Быкова. У меня мало времени, пускаться в подробные объяснения некогда. Сегодня ночью Дима из общаги исчез, и мне пришлось сообщать об этом в милицию. Прибыл наряд, обыскали нашу комнату, и вот я здесь, в приёмнике Васильостровского РОВД. За что, я не знаю. Кстати, Быка у тебя?

– Домой, на Первую линию собирается. – Как-то невесело отвечал Лёха.

– Скажи, чтоб не ездил! А вот сам давай ко мне, – почти приказал Санька. – Возьми с собой денег. Если посчитаешь, что я в чём-то не прав, я тут же собираю манатки, и ты меня больше никогда не увидишь. Вы уж тут с корешем как-нибудь сами. Я на нары не подписывался!

– А в чём дело-то? – вскричал вдруг Лёха.

– Я тебе всё сказал, – с трудом сдерживая себя, прорычал Санька. – И передай своему Быке, что я ему, блин, фиксы его золотые повышибаю! В трубке что-то щёлкнуло, потом зашелестело. Санька понял, что Лёха зажал рукой микрофон и, видимо, что – то спрашивает у Быки. Потом вновь послышалась приглушённая музыка, и Лёха сообщил, что выезжает. Санька аккуратно положил трубку и протянул конфискованный блокнот лейтенанту. Но тот, отрицательно мотнув головой, сообщил, что блокнот Санька может оставить при себе. Опасности он, дескать, не представляет. Положив кожаную книжицу во внутренний карман ветровки, Санька неторопливо зашагал к решётчатым дверям обезьянника. Теперь предстояло ждать, продумывая каждое слово предстоящей беседы, чтобы, с одной стороны, не опустить чего-нибудь, а с другой – не выболтать лишнего, тем самым подставив Быку или себя самого. От чересчур монотонных раздумий Санька даже задремал, а потому Лёхино появление возле решётки стало для него полной неожиданностью. Щёлкнул замок, загремели двери, и на Саньку вновь надели наручники. Лёха посмотрел на лейтенанта с укоризной.

– Таков порядок! – виновато пожав плечами, оправдался тот. И они присели за одиноко стоящий возле стены столик, на котором лежала стопка засаленных брошюр «Закон и порядок». Подошедший, было, лейтенант разрешающе махнул рукой:

– Ладно, говорите, о чём надо. Даю вам пятнадцать минут. Буду в дежурке. Всё, время пошло.

– Давай подробнее! – попросил Лёха. И Санька рассказал всё по порядку, не забыв и о подброшенной маковой соломке.