Читать книгу Время животных. Три повести - Виктор Альбертович Сбитнев - Страница 8

… Первую неделю после возвращения из Белоруссии Санька находился в полной прострации, положительно не зная, что он теперь будет делать. «Лучше бы на полигонах мёрз, – корил он себя и провиденье, – там, по крайней мере, больше бы о доме думал да планы разные про жизнь на гражданке строил. А теперь после Минска и девочек – в грязный цех под ярмо тупого мастака? Не, надо что-то другое, поинтеллигентней искать. Да и на завод его особо никто не звал, ибо времена изменились, производство падало и всё явственней пахло забастовками и нуждой. Всяк стал думать лишь о самом себе и только ленивый не честил Горбача ещё больше, чем Лёху Брежнева. Папа Федя стал получать пенсию, но работу не бросил, более того, страшно боялся её потерять. И вообще, он за эти пару лет сильно изменился, утратив и свой задорный критицизм, и присущую ему по жизни веру, что «завтра будет лучше, чем вчера», а самое главное, вернувшийся «с фронта» Санька отчётливо почувствовал, что они с папой Федей теперь поменялись местами: уже в первые дни после дембеля отец нередко обращался к сыну за советами и просто поддержкой, а однажды расплакался у него на плече, жалуясь на несправедливость в конторе, где его прежде уважали. Мама Нина тоже по-прежнему работала учителем в тюремной школе и не раз замечала Саньке, что зэк нынче тоже не тот пошёл. Поскольку всех Санькиных друзей – кого раньше, кого позже – загребли в армию, он отмечал своё возвращение, в основном, с папой Федей, с досадой замечая, что по части выпивки он теперь даст отцу сто очков вперёд. Но главное, он никак не мог, как обещал, хоть что-нибудь написать Марусе. Нет, он пытался, честно садился за стол, брал тетрадку для писем и даже надписал конверт, но кроме «дорогая Маруся!», у него ничего больше не выписывалось. «А что я ей собственно напишу? – спрашивал он себя. – Что люблю и вспоминаю? А зачем, если в ближайшее время всё равно не окажемся вместе? Она в белорусском университете учится, а я, слесарюга, и пока ещё безработный, в России водку пью. Честнее не обнадёживать и не тормозить девку! Пусть её живёт без напряга и оглядки. В Минске парней много, её же круга. Небось, одна не останется». После таких откровенных признаний самому себе Саньке становилось горько и неуютно, словно нутро его, согласно некой верховной Воле, переселялось в иную, предназначенную вовсе не ему оболочку. Тогда он, зябко подёргивая плечами, обречённо брёл в гастроном, покупал для начала «чекушку» и, только выпив дважды по полстакана, на время возвращал этот самый вдруг утраченный уют. Через час – другой неприятное ощущение начинало возвращаться, и он лечился от него снова и снова. По возвращение из Белоруссии он стал часто задумываться о том, а почему он так чурается Маруси? Откуда появилась эта трещина между такими, как она, и такими, как он? Ведь ей было всегда так хорошо с ним, и не только в постели, но и под этими памятными соснами, и на берегу Нежданного озера, в котором они купались голыми под луной, и в Республиканском зоосаде, где она читала ему какую-то странную и притягательную книгу про полесские болота и населяющих распадки духов, про непресекаемую любовь сословно неравных людей и про долетевшую до новых времён дикую охоту короля Стаха… И тогда он вдруг начинал понимать, что отгадка кроется где-то там, в его помойном детстве, откуда, как известно, мы все происходим. И тогда он торопил сны, которые в последнее время уносили его далеко назад.

… Саньке приснилась одна из местных помоек – та, на слоистых буграх которой они с Сандорой любили играть в геологов-разведчиков. А любили оттого, что на помойке водилось абсолютно всё: от пропавших овощей и фруктов до перегоревшей электротехники и медных трубок, из которых дворовые пацаны запросто мастерили себе самострелы, которые заряжали спичечной серой и рублеными гвоздями. Копаясь по привычке в каком-нибудь испорченном агрегате или закручивая из горючей плёнки и алюминиевой фольги ракету, они ни единожды с удовольствием наблюдали, как с городского проулка съезжает к помойке очередная перегруженная «мусорка» и бесцеремонно валит из своего чёрного зева всё, что успели снести в неё жители соседних городских кварталов и завхозы некоторых окрестных школ, техникумов, рабочие столовых и ЖЭКов. Когда кое-как опорожнившийся «газон» убирался восвояси, пацаны отмечали, что их владения на метр – другой увеличились, а, стало быть, и они сами, как хозяева, прибавили в весе. Но вот дальше сон пошёл по другой колее, всколыхнув детскую Санькину привязанность к научной фантастике и всему мистическому. Помойка вскоре стала расти в геометрической прогрессии: мусорных машин – откуда ни возьмись – начало приезжать сначала в десять, а затем и в сто раз больше. И вскоре они завалили отходами сначала Вал, затем – район, а потом – и весь Город. Санькина семья к этому времени жила уже не в квартире, а в каком-то старом чёрно-белом невероятных размеров телевизоре «Рекорд». Вскоре помойка достигла Москвы и, поглотив её, беспрепятственно потекла к границам Отечества. Когда же под её неукротимым, как первая конная, наступлением капитулировали все наши крупные соседи в Европе и Азии, она, под воздействием внешних гравитационных сил, отделилась от Земли и стала её вторым естественным спутником. Словом, Земля вполне уподобилась Марсу, имевшему Фобос и Деймос. А тут – Луна и Помойка. Однако, в отличие от давно успокоившихся спутников красного Марса, внезапно появившийся спутник голубой Земли – за счёт космического мусора и части астероидов – продолжал увеличиваться в размерах и соответственно – в массе. Наконец, закономерно перевесив Землю, Помойка изменила её гравитационное взаимодействие с Солнцем и Юпитером и заставила вращаться вокруг себя. Осознав весь этот ужас, Санька проснулся с больной головой, в поту и скомканной простыне. Вместе с уходящим сном из него исчезали и прежние сомнения, а на их месте надёжно утверждалось понимание в общем-то самой простой общечеловеческой истины: каждому – своё. Марусе – высшее образование, интересная работа, заботливый умный муж, семейный уют, а ему – Помойка, как в прямом, так и в переносном смысле, потому что хроническое пьянство, которое уже стало его уделом – это ведь тоже помойка с ежеутренней животной страстью опохмелиться. Всё остальное – вторично и даже, если уж быть честным перед собою до конца, второстепенно. Санька устало глянул на часы и понял, что если принять душ, позавтракать и не торопясь одеться, то минут через пятнадцать откроется винный отдел. А после этого безобразного сна и последовавших за ним тягостных раздумий без выпивки было не обойтись. Может, перетерпеть? – сверкнула мысль. А зачем? – усомнилась другая. И Санька пошлёпал в душ, параллельно заметив на кухонном столе стакан с тёмной жидкостью. Растерев тело досуха большим банным полотенцем, Санька пригладил щёткой свои жёсткие смоляные волосы и голым (отца с матерью не было дома) двинулся на кухню. В стакане было вино! Он приоткрыл дверку холодильника. Прямо пред ним, на самом видном месте стояла откупоренная бомба дешёвого портвейна. Стало быть, папа Федя заметил его вчерашнее непривычно тревожное состояние и решил «замять тему». Увы, – подумал с грустью и некоторой жалостью Санька, – не хочется отцу терять самого надёжного союзника в своих питейных делах: вернулся я солдатом, а уже через месяц стал собутыльником! И, наверное, устроился бы Санька в какую-либо фирму или кооператив, ибо был от природы рукаст, но как-то в вечеру забрёл к нему его старинный приятель-студент Рыка и, махнув стакан за Санькино возвращенье, позвал на июль – август в строить жилые домишки для тамошних покорителей солончаковых степей. Саньке такое предложение в его теперешнем состоянии было, что твой сон в руку! И он поехал с Рыкой в университет – проходить медкомиссию и оформляться. Университетский врач, заглянув в свежий Санькин военный билет, даже осматривать его не стал, а тут же переадресовал в деканат, где лысоватый декан, похлопав Саньку по гулко отзывавшейся спине, только и сказал с удовольствием:

– Молодец, Рыков, что такого молодца нам сыскал. Вот попривыкнет к студенческому духу, глядишь, и на подготовительные курсы к нам придёт. Нам парней на факультете не хватает! Рыков, если найдёшь ещё кого, получишь у меня автомат за первый семестр! Рыков благодарно кивнул и с надеждой посмотрел на Саньку.

– Я бы рад, – виновато отвечал Санька, – только пока я служил, всех моих друзей подчистую тоже загребли в войска. И Рыков виновато повесил голову на грудь.