Читать книгу Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1. - Виктор Некрас - Страница 9

ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ
ВОЛЧЬЕ МОРЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
В ДЕБРЯХ
3. Кривская земля. Мядель. Починок Моховая Борода. Лето 1066 года, изок, Купала

Оглавление

Сквозь неумолчный летний гомон птиц и звон неспокойного даже на солнце комарья, послышался невнятный шорох. Несмеян остановил коня, настороженно повёл головой туда-сюда, медленно потянул из налучья лук. Наложил стрелу, и, едва послышался новый шорох, стремительно оборотился и вскинул лук. И сразу же опустил. Переполох поднял Серый. Он виновато покосился на хозяина умными глазами и чуть шевельнул косматым хвостом – чего, мол, ты, хозяин, ничего же не случилось, а пугать тебя я и вовсе не хотел. А испугать Серый мог и впрямь любого – здоровенные кривые клыки мало не в вершок длиной совладали бы не только с волком, лосём или медведем – одолели бы и жёсткую щетинистую шкуру кабана, которую и железом-то пробьёшь не вдруг. Иные из друзей Несмеяна его взаболь побаивались – выглядел Серый сущим волком, только кончики ушей чуть висли книзу.

– Ищи, Серый, – велел Несмеян шёпотом. Пёс понял, довольно фыркнул и нырнул в густой чапыжник у тропы. Скоро вой услышал, как Серый негромко рявкнул где-то невдалеке – лаять пёс почти не умел, но по его рычанию Несмеян всегда умел угадать, какую дичь тот затравил.

Гридень так же негромко, но пронзительно свистнул – из густой, по колено, травы взвился с горловым звенящим вскриком пёстрый, с медным отливом перьев тетерев-косач. Звякнула тетива, тонко пропела стрела. Вопль прервался, и тетерев забился в кустах, разбрасывая кровяные бусины.

Ну вот. Всё же не с пустыми руками приедешь к любимой жене да дорогому тестю, – мелькнула вздорная мысль. Несмеян наклонился с седла и, ухватив стрелу за оперение, поднял сбитую птицу. Прикрыв глаза рукой, глянул на солнце – скоро уже и закат. Тёмные, полупрозрачные тени уже вытянулись сажен на десять. Следовало поспешить. Кривич в лесу хоть и дома – и леший давно прикормлен, и мавки все давно знакомы – но без лишней надобности ночевать здесь не стоило. Да ещё в купальскую-то ночь…

Несмеян подъехал к воротам починка, когда вечер уже подступал со стороны опушки синими сумерками. Из ворот выбежал сын – встречать, а навстречь ему ринулся пёс. Несмеян ещё только перекинул ногу через луку седла, а мальчишка уже обнимался с Серым. Потом быстро выпрямился, на миг припал к отцу и принял поводья. Невзор рос молчальником, ему, пожалуй, пошло бы иное назвище – Молчан.

Несмеян ещё в прошлом году, воротясь из похода на Киев, собирался отдать сына в войский дом, да так и не сложилось – свалился Невзор с огневицей и до самых дожинок пролежал в жару.

И гридень решил – можно и ещё год потерпеть. Хотя сейчас иной раз думал – не напрасно ли?

Несмеян, улыбаясь, обнял сына, потрепал за льняной вихор:

– Здоров вымахал без батьки-то.

Вестимо, вой шутил – семья гостила у тестя всего вторую седмицу, за это время сын сильно вырасти не мог. Невзор в ответ только молча улыбнулся и потянул коня в угол двора, к коновязи, не доверяя домочадцам, глазевшим на нового гостя со всех сторон двора.

Починок Калины – Моховая Борода – был невелик. Большая изба, островерхий тын, разбросанные по двору клети и скотинные загородки. У Калины на дворе жило трое принятых слуг – парень-пастух да двое баб. Хозяйство было не сказать, чтобы бедное, но и не богатое.

– Повыше навяжи, да овса пока что не давай, – велел Несмеян ему вслед больше для порядка – мальчишка и сам хорошо знал, что надо делать.

Шутки шутками, а парень и впрямь уже большой – на днях пятнадцатый год пошёл, самая пора к войскому научению – самого Несмеяна отец в учение раньше. Гридень чуть улыбнулся, вспомнив и отца, и войский дом, и Старых – двух наставников, про которых, казалось, позабыла и сама Морана. Отца и в живых уж нет – умер два года тому, как раз когда Несмеян с князем в плесковский поход собирался, а вот Старые, слышно, невзирая, что каждому, небось, небось, век миновал, до сей поры юнцов натаскивают на Нарочи.

Купава глядела на него с крыльца вприщур.

– И где же это тебя носило? – спросила она с ехидцей, когда муж подошёл ближе. – А?

– Ох, Пава, ты не поверишь, – вздохнул он с притворной усталостью. – После расскажу… может быть.

– Да ну тебя, – она замахнулась с такой же притворной злостью. – Расскажет он, как же. Иди вечерять лучше.

Перед тем, как ступить на крыльцо, Несмеян окинул взглядом двор починка. Высокий дом на подклете, узорная резьба на наличниках, подзорах и полотенцах, затянутые бычьим пузырём волоковые оконца. За пять лет не изменилось ничего: только у самого репища появилось две грубовато рубленых клети.

А вот, кстати, про тестя…

– А где же батюшка-то? – вышло как-то не очень хорошо, словно и в насмешку даже. Но Купава не заметила ничего.

– В лесу где-то бродит, сказал, чтоб без него вечеряли. К ночи мол, только воротится.

Хозяйка тестя приказала долго жить два года тому, и старый, но могучий лесовик Калина жил один. Землю забросил, жил охотой… однако же клети для чего-то ставит, – подумал вдруг Несмеян с удивлением.

Стол был не особо богат, но и не беден. Коровай чёрного хлеба, крупная дорогая соль, жареная дичина, молодой зелёный лук и щавель, печёная репа, первые огурцы, пахнущие влажной свежестью и крепостью.

Несмеян ел весело и с охотой, хрустя луком и огурцами, резал ножом мясо, крупно глотал квас из берестяной чаши. За едой молчали – приучены были есть истово, чтоб ничто не отвлекало, чтоб ни крошки не пропало. Сам Несмеян, хоть и не землероб, а не понаслышке знал, откуда и каким трудом берётся хлеб. Так уж водилось в обоих домах – и у Калины, отца Купавы, и у Нечая, отца Несмеяна.

Купава уже подала взвар, когда отворилась дверь, и в жило, пригибая голову, пролез хозяин.

– Несмеяне! – радостно загудел он. – Прибыл, наконец-то!

Обнялись, хлопая друг друга по плечам – Калина был искренне привязан к зятю, хоть и кликал его порой с незлой насмешкой городским оборванцем. Несмеян не обижался – понимал, что тесть не со зла. Да так оно, по совести-то и было – когда Несмеян к Калининой дочери посватался, у него всего зажитка-то и было – только меч. Лесовик сперва было отказал, но прослышав, что друг Несмеянов, Витко, сын воеводы Бреня, выкрал невесту из дома витебского тысяцкого, всё ж согласился – не дождаться бы того же самого.

– Так где же всё-таки тебя носило-то? – тесть не отрывал взгляда от тонкой струйки пива, льющейся в чашу. – Паве-то ты можешь и не говорить, оно и понятно – баба же она, а у них язык на привязи не держится.

Тесть к женскому полу относился с явным предубеждением. Жена у него в доме в своё время слова ему поперёк не смела сказать, хоть он и не обижал её никогда.

– А, – беспечно махнул рукой Несмеян, на миг отставив жбан. – В Плесков и Новгород ездил. Отай.

– Вот как? – тесть удивлённо поднял брови. – Быстро обернулся.

Несмеян молча пожал плечами.

– Один бегал?

– Один, – подтвердил вой, отпивая пиво и сдувая пену с усов.

– С чем ходил-то? – словно невзначай спросил Калина.

На сей раз Несмеян решился ответить не вдруг – хоть тесть и смолчит, а всё же княжьи-то слова иным ушам доверять не след. Но всё же рассказал.

Про то, как всю зиму мотался от Полоцка к Плескову и Новгороду. Про то, что целую сотню воев из своей дружины Всеслав разослал по кривским землям. Про то, что когда Всеслав нынешним летом ринет на Новгород они тут же станут во главе новой рати. Про то, что новогородское кривское боярство подбирает людей, готовится в нужный миг на Всеславлю сторону стать. Не допустить, чтоб город перед ним ворота затворил.

– Вот так, – закончил Несмеян, глядя в пол – отчего-то глядеть в глаза тестю сейчас ему было трудно. Когда он говорил, Калина впивался в него взглядом всё сильнее, даже наклонился в сторону гридня, словно требуя глазами – ещё! ещё! И дерзкий взгляд Несмеяна, который не могли заставить опуститься ни строгие глаза полоцкого князя, ни стрелы и копья вражьей дружины, ни холодные взгляды лесной нечисти, поневоле клонились долу, хотя стыдиться гридню было нечего.

Вестимо, никому иному Несмеян бы и половины того, что сейчас так легко отмолвилось, не сказал бы. Но знал – дальше этого стола его слова не уйдут.

– А для чего в Плесков-то? – спросил Калина, прищурясь. – Всеслав же Брячиславич на Новгород целит.

– Если Новгород возьмём, так тут и Плесков не устоит, – Несмеян царапал ножом скатерть. – А только свои люди всё одно в городе нужны.

– Но тогда… – Калина чуть помедлил. – Тогда это что – война?

– Она, подлая, – Несмеян стремительно помрачнел.

– С Новгородом, стало быть, война… – задумчиво сказал тесть. Мирный ряд с плесковичами и новогородским князем Мстиславом, которому шла плесковская дань, так и не был заключён.

В последние годы, когда Всеслав своими стремительными походами обломал зубы самым беспокойным соседям, выдались в кривской земле тихие времена. И только шесть лет тому, когда ходили с Ярославичами в Степь гонять торков, Несмеян воротился со стрелой в боку. В позапрошлом году, даже на неудачной войне с Плесковом – гриднем стал. В прошлом году из-под Киева изрядную добычу в серебре привёз. Нынче что?

– Нет. С Киевом, – Несмеян бросил на него быстрый взгляд. – И с Черниговом. И с Переяславлем. Со всей Русью, в общем.

– Тяжеловато станет, – поёжился Калина. – Со всей-то Русью… Да ещё и Ростислав волынский помер.

Когда-то, ещё во времена войны Владимиричей, Калине довелось ратиться. До сих пор вспоминал те времена с дрожью в голосе.

– Сейчас меж Черниговом и Киевом нелады, – прищурился Несмеян.

– Чего Всеслав хочет-то? На киевский стол его всё одно не пустят.

– А ему того и не надо, – Несмеян снова долил пива в чаши. – Он хочет всё кривскую землю взять вкупе. Да за веру постоять. За то мы, кривичи, все станем.

– Это дело доброе, – кивнул тесть. – За веру-то… А кривскую землю… Это ведь и Новгород, и Плесков…

– Да и Смоленск! – на челюсти у воя вспухли желваки.

– Жирноват кус, – с сомнением бросил Калина. – Если так, пожалуй, Ярославичи старые распри-то и позабудут.

– В Киеве много наших. Они на нашей стороне будут. Да и в иных городах тоже.

– Тяжеловато станет… для кривской земли-то, – всё так же с сомнением сказал тесть.

– Выдюжим – решительно отверг Несмеян. – Не за золото или серебро биться – за веру!

А и впрямь – как не выдюжить-то? Кривская земля – природная крепь. Стены непроходимых дебрей, до топи-болота непролазные. А тропинки считаны, а дороги – тем более. А в лесах-болотах – нечисть, что тоже сила немалая кривской земли. Здесь-то, в болотном-то краю.

– Выдюжим, – всё ещё с сомнением, хоть уже и твёрже сказал тесть, подымая чашу с пивом.

Солнце садилось, когда в лесу заголосили, потекли плавной рекой песни. В лесу стало шумно и людно.

Купальская ночь – особая. Купалье – середина лета, межень, после которого день идёт на убыль. День, когда кончается русальский месяц изок.

Всего в версте от Калининого починка запылали костры, слышались песни и смех молодёжи.

Народу у костров было не сказать, чтоб много, но и не мало для лесной-то глуши. Поблизости в трёх вёсках да на починках жил богатый и большой кривский род Моховиков. Да и из княжьего острога с острова на Мядельском озере вои пожаловали.

Текла под деревьями песня, девки плели венки из луговых цветов, гадая на суженых.

Едва Несмеян с Купавой подошли к крайним кострам, как на них налетела шумная и весёлая гурьба молодёжи.

– Дядька Несмеян! Дядька Несмеян! – галдели парни. – Тебе нынче колесо к реке катить!

Несмеян сам был полочанин, но у Мяделя его знали все – в гости к тестю в Моховую Бороду он наезжал часто.

– А что – достойнее меня некому?

– А кому же? – рассудительно отозвался кто-то из парней. – Ты – княжий вой, тебе и честь.

Но до колеса было ещё далеко.

С песней потянулся меж кустами весёлый девичий танок – священная купальская пляска. А вести танок – самой уважаемой да славной девушке в роду. А то и меж иными родами славной. Первой невесте в округе.

Дотекли девушки до берега озера, рассыпался танок на отдельные весёлые пёстроцветные кучки нарядных девчонок.

А потом вышла та, которая вела танок – в тёмно-синем платье с вышитыми цветами, в венке из нивяницы и волошки. Поклонилась земно садящемуся за окоём солнцу, прижимая к груди коровай хлеба и ковш мёда. И ступила прямо в воду, раздвигая волны, пошла к середине реки.

Несмеян замер на мгновение, глядя ей вслед – девушка была прекрасна в реке. Казалось, вот сейчас вечно юный Дажьбог сам выйдет из своего ломающегося в волнах закатного пламени, возьмёт красавицу под руку…

– Неужто?.. – свистящим шёпотом сказала рядом Купава и не договорила. И понятно было без слов.

Нет.

Девушка дошла до огневой закатной дорожки, новь поклонилась в пояс, коснулась волн челом – вода и так досягала ей почти до пояса. Опустила в огневеющую воду хлеб и вылила из ковша мёд.

Поклонилась ещё раз.

И пошла обратно к берегу.

Когда-то – невесть, правда то иль нет – говорят люди, будто каждый год лучшая девушка входила в реку до тех пор, пока не скрывалась с головой в воде, окрашенной закатом в огонь. Становилась навечно Дажьбожьей невестой.

Сейчас девок в невесты богам отдавали только когда всему роду-племени грозила гибель или всеконечное разорение. Альбо когда просили у богов чего-нибудь такого, ради чего и жизни человечьей не жаль.

Колесо было большое, в человечий рост. Несмеян взялся за продетую в ступицу жердь, за другой конец схватился молодой ещё, но уже попятнанный шрамами мужик – что именно мужик, а не вой, было видно по бороде да остриженной в кружок голове. Несмеян мельком глянул на серебряные обереги на его рубахе, чуть качнул головой – мужик тоже был не из простых, да и рода известного – Моховик, староста! Ну да абы кого колесо праздничное катить не пошлют.

Купава застучала кремнем и огнивом, огонь весело вспыхнул, облизывая смолёные спицы и разгоняя сгустившиеся сумерки. Гридень и староста подождали, пока не займётся всё колесо.

– Ну? Взяли?!

Колесо покатилось по пологому берегу вниз, к тёмной воде озера. Пламя жгло, припекало, но Несмеян с мужиком докатили колесо до самой воды и только тогда бросили.

Переглянулись весело, утираясь.

– Зовут как? – отрывисто бросил Несмеян.

– Мурашом кличут, – мужик весело плеснул в распаренное лицо озёрной водой, пришлёпнул на шее комара. – А тебя – Несмеяном, я знаю. Пива выпьешь?

– А то, – весело отозвался вой. – Если поднесёшь, чего же не выпить-то?

Мураш мигнул кому-то за спиной Несмеяна, вой оборотился да так и замер.

Светловолосая девушка с высокой грудью подошла-подплыла, касаясь высокой травы подолом платья, чуть поклонилась, протягивая Несмеяну ковш. Пахнуло ядрёным густым запахом пива, Несмеян сделал несколько глотков, не отрывая взгляда от красавицы. Та самая, что вела танок, та самая, что дарила жертву Дажьбогу. И та самая, которую, по древнему обычаю пришлось бы в Дажьбоговы невесты отдать. Из-под низкого почёлка задорно блеснули на воя зелёные колдовские глаза. Вой протянул обратно ковш, коснулся губами готовно подставленных губ девушки, поклонился.

– Спаси боги за честь, славница.

Мураш за его спиной весело хохотнул.

– Что, вой, понравилась девка?

– Кто такова? – тихо спросил Несмеян, глядя вслед Моховичке – коса тяжёлой золотой змеёй падала до самого пояса. – Ишь, краса писаная.

– Дочка моя, – довольно ответил Мураш. – Гордяна. Сватай, если по нраву.

– Женат я, – с неуловимым, едва заметным сожалением ответил Несмеян. – Да и не в моём возрасте женихаться, мне уж на четвёртый десяток давно поворотило, а ей, небось, пятнадцать?

– Семнадцать будет через месяц, – всё так же довольно ответил Мураш. – Женат он, глянь-ка… Ты же не христианин, тебе можно, и достатка хватит двух жён прокормить. Эвон отец мой – троих жён держал.

Старый обычай многожёнства отмирал средь кривичей медленно, теснило его христианство, толкало и отталкивало, да только вытеснить до конца не могло.

А когда стемнело совсем, по ручью поплыл огонь. Плыли венки с горящими на них огоньками, а на берегу девушки сжимались от ожидания – тот ли парень выловит венок, которому обещалась, или не тот.

Ловили венки с берега, кто рукой, а кто досягая палкой или жердью – загодя, верно, наготовили. А и то не всем везло. Иной парень, не сумев дотянуться до желанного венка, бросался в воду в чём был и настигал его в два-три взмаха рук. Девчонки бежали вдоль берега с весёлыми перекликами и насмешками над непроворыми парнями. Там трое схватили один венок да и разорвали его натрое – быть теперь потехе, кулачному бою быть, да и девке выбрать после – кто из троих ей мил покажется. А то и вовсе никто – вот позубоскалят над неудачниками после остальные невесты.

Несмеян и Купава стояли посторонь, у самого поворота реки, глядя на веселье молодёжи, вспоминая себя. И каждый, взглядывая друг на друга, словно молча говорил – а помнишь?

Помнили.

Волна плеснула, выбрасывая к ногам Несмеяна венок – уже почти потухли огоньки на нём, намокшем и мало не распавшимся от воды. Видно, никто не поймал…

С треском раздвинулись ракиты, выбежали три девушки и Несмеян онемел – впереди бежала Моховичка Гордяна, дочка Мураша. Уж не её ли венок?

Будь Несмеян молодым неженатым парнем, впору было бы схватить венок с торжеством – лучшая невеста округи. Он же чуть отступил на полшага под взглядом оторопелой жены.

Девушки остановились. Молчали, словно поражённые громом.

Гордяна сделала несколько шагов, подняла с воды венок, выпрямилась. Несколько мгновений смотрела Несмеяну в глаза. Потом чуть поклонилась и отошла обратно к подружкам. Что-то сказала, девчонки весело прыснули, и тут же порскнули посторонь сквозь ракитник – бежали парни. Начиналась новая потеха – поймать девушку да за венок с неё поцелуй стребовать.

А то и не только поцелуй.

Спать себе и мужу Купава постелила на сеновале. Когда Несмеян опустился на шубу рядом с женой, хрустя сеном, она молча поворотилась к нему и обняла нагой рукой. После двух месяцев разлуки была страстная и горячая, ластилась к Несмеяну, выгибалась, кусая губы и сдерживая стоны, царапала плечи. Кружилась вокруг колдовская купальская ночь, плыли в небе облака и звёзды, внизу, в конюшне хрустел сеном конь Несмеяна, шумно чесался под стеной конюшни Серый. А нагие тела в постели стонали, страстно вжимаясь друг в друга, жадно искали губы друг друга, бесстыдно шарили руками по телу.

После, когда они лежали усталые и счастливые, Купава довольно улыбалась в темноте, и Несмеян видел эту улыбку, когда луна на миг выглядывала из-за облаков, и бледный лучик падал на лицо жены через дыру в кровле.

– Хорошо, ладо?

Несмеян молча кивнул, зная, что жена поймёт.

– И мне, – она счастливо повозилась, умащиваясь на его плече головой, прикоснулась губами к ключице. Спросила лукаво. – Теперь Моховичку ту меньшицей не возьмёшь?

– Да ты что, Пава? – ошалело спросил Несмеян, чуть приподымаясь на локте. – И в мыслях не было.

– А венок-то к тебе подплыл.

– Ну и что же, – возразил вой, пожимая плечами, и сам не особенно веря в свои слова. – Течением же поднесло. Случайно.

– В купальскую-то ночь – случайно? – хмыкнула жена. – Так не бывает.

Несмеян смолчал.

– А ведь нравится она тебе, – проницательно сказала Купава. – А?

– И что? – не сдержался вой; раздражение прорвалось разом.

Купава тихо засмеялась.

– Ладно, не буду больше… – и снова сказала о прежнем. – Хорошо здесь, Несмеяне. Так бы никуда и не уезжала отсюда.

– Надо, жаль моя, – Несмеян вздохнул. – Ничего не поделаешь, служба. Да и… времена приходят тревожные. Лучше вам в Полоцке быть…

– Что?! – Купава приподнялась на локтях, нагая и прекрасная, выдохнула ему в лицо. – Война, что ли?

– Война, лада моя.

– С кем?

– Да со всеми, – вновь не стал вдаваться в подробности Несмеян. – Ты только про то никому пока…

– Ладно, – Купава откинулась на спину, глядя вверх. – Звери вы, мужики, только бы вам воевать…

– Доля такая, – криво усмехнулся Несмеян. – Вой я…

– Но ведь неведомо ещё, где безопаснее-то будет, – она вновь прижалась к мужу. – Сюда-то, в глушь лесную, если что, вражья рать навряд ли заберётся.

– Как знать, – вздохнул вой грустно. – Тут не угадаешь.

– Ну, тогда и гадать не будем, – тонкие пальцы Купавы почти неслышно прошлись по носу и губам Несмеяна. – Поцелуй меня, ладо…

Рассвет осторожно коснулся розовой дланью верхушек сосен, окрасил небо полупрозрачной лазурью.

Купава счастливо потянулась под длинным тулупом, поворотилась к мужу – и тут же проснулась окончательно. Несмеяна на сеновале уже не было. Женщина грустно усмехнулась – ну чего она ещё ждала от воя, навыкшего вставать с рассветом.

Несмеян нашёлся во дворе. Купава на миг даже замерла в дверях стаи, залюбовалась мужем.

Несмеян танцевал – иного слова не найдёшь. Гибкое поджарое тело стремительно металось по двору, окутанное сияющим вихрем синего оцела, гибельно свистел рассекаемый нагими клинками воздух. На миг Несмеян застывал в каком-то странном положении, неуловимо похожий на огромного паука с двумя жалами, потом вновь срывался с места – и страшный танец продолжался. Два стремительных клинка рубили, резали, кололи. Наконец, вой остановился, тяжело переводя дыхание, кинул оба меча в ножны. И только тут Купава заметила стоящего на пороге избы сына – Невзор смотрел на отца с неприкрытым восхищением. Несмеян тоже заметил сына, улыбнулся и пошёл к колодцу, бросив Невзору:

– Слей мне.

Вой довольно ухал, растирая по плотному загривку холодную воду.

– Понравилось? – весело спросил он сына.

– А то…

– Хочешь так же?

Невзор счастливо кивнул. Несмеян довольно хмыкнул, и ничего больше не сказал.

От крыльца Купава позвала к первой выти.

За столом, уже доедая яичницу с копчёной лосятиной, гридень негромко сказал сыну:

– Собирайся. Завтра отведу тебя в войский дом.

Купава ахнула, схватясь ладонями за щёки.

– Как? Уже?! – метнула встревоженный взгляд на сына, на мужа, на отца. Калина пожал плечами – дело, дескать, ваше. Семейное.

– Надо так, Купава, – каменно-твёрдо сказал Несмеян. – Надо, чтоб Невзор быстрее умелым воином стал.

– Да зачем?! – жена даже чуть приподнялась из-за стола.

– Купава! – зловеще повысил голос вой. – Затем, чтоб тебя оборонить мог, если со мной что…

– Можно бы и вовсе без того дома войского обойтись, – потеряно сказала Купава. – Ты поглянь – кто на Руси туда теперь детей шлёт? Ведь никто почти!

– Не перечь мужу, дочка, – так же холодно и повелительно сказал отец. – От войской науки никому ещё вреда не было.

– Как сказал, так и будет, – непреклонно бросил Несмеян, вставая.

Купава вскочила из-за стола и выбежала прочь.

Несмеян поворотился к сыну – у того в глазах стояла жалость.

– Жалко мать? – спросил вой. – И мне жалко. А только надо так. И ты сырость разводить мне тут не смей.

Невзор опустил глаза.

– В войский дом пойдёшь в тот же самый, где и я был, – голос Несмеяна смягчился, он опустил руку на плечо сына. – Он отсюда совсем недалеко. Сможешь к деду в гости ходить. Если Старые отпустят. Но гляди у меня: сбежишь – домой не пущу! Честь мою не запятнай! По ней и тебе честь пойдёт!

Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Подняться наверх