Читать книгу Мороз по коже - Виктор Рыжук - Страница 3

Легенды и сказания о великом озере-море Байкал так и останутся чем-то далеким, если не посетить это место. И только лицезрея его величие и красоту, проникаешься духом. Тогда Ангара становится не просто названием реки, а своенравной красавицей, которая не послушалась своего отца.

Волей случая я оказался здесь, и волей случая встретил ее – хрупкую девушку, которая поднимала домкратом огромный внедорожник. Заднее колесо спустило. Услышав мои шаги, девушка обернулась и вздрогнула. Мы встретились взглядами. Зрачки ее карих глаз на миг расширились. А на щеках проступил легкий румянец и тут же исчез. Я спросил разрешения помочь ей и, в течение некоторого времени, весь вымазавшись в пыли, поставил ей запасное колесо. На ней были серые хлопковые спортивные штаны и топик, поверх которого, она накинула толстовку. Однако спортивный стиль никак не мог скрыть грации ее движений, их пластику и некоторую романтичность. Она, отставив в сторону мизинец, едва касаясь волос, словно легкий ветерок полевых цветов, поправляла прядь свалившихся на лицо черных волос. Ее спортивный стиль не мог скрыть того, что эта девушка создана Богом на Востоке. Дитя горного родника и полной луны. Время шло к вечеру, и я предложил вместе поужинать. Она согласилась и повезла меня в указанный мной ресторанчик на берегу. Столько азарта в глазах девушки, во всем ее существе я никогда раньше не видел. Она выжимала педаль акселератора до упора каждый раз, перед тем как переключить передачу. Внедорожник ревел, я чувствовал, как по гравию нас заносит на поворотах, и видел, на какие высоты удовольствия заносят ее эти ощущения. Она, нарушив молчание, представилась – “Эсфира. Эля, называйте меня просто Эля” – и она улыбнулась. И снова на ее щеках появился и тут же исчез румянец. У нее были белые ровные зубы, а тонкие губы были созданы для поцелуев и рахат-лукума. Сахарная пудра на ее губах… и я бы отдал многое, чтобы стать одной из тех счастливых пылинок.

Совсем скоро мы сидели за столиком, и нам принесли еду. Я предложил ей выпить за знакомство. Она посмотрела на меня так, что я тут же стушевался и замолчал на полуфразе. Эля ласково посмотрела на меня – “Если хочешь, можешь выпить коньяк, я составлю компанию ананасовым соком. Алкоголь – одна из тех вещей, которые я никогда в жизни себе не позволю” .

Не дав мне возразить, она продолжила – “И даже вино и шампанское. Мне 28, и ты думаешь, что в моей жизни не было более важных поводов?” – Эля, улыбнулась и посмотрела мне в глаза. Только кажется, видела она не подсолнухи, очерченные карим, а всю мою сущность. Я чувствовал это, а у нее снова проступил румянец, и она улыбнулась.

На Кавказе много известных далеко за пределами историй о ревности местных мужчин, поэтому, заметив след от кольца на пальце, я поинтересовался о муже. Чаще всего женщины боятся остаться одинокими и о разводе упоминают с некоторой горечью в голосе. Она же, казалось, напротив радовалась этому. Так я напросился на ее историю…

“Высокий, широкоплечий и кареглазый, самый сильный и один из самых умных парней на нашем факультете. Каждая девушка на потоке мечтала, чтобы он посватался к ней, и поводом для большой гордости служила его скромная улыбка в чей-то адрес. Девушки, соседки по комнате в общежитии, все свободное время только и говорили мне о нем. Я училась, и, осознавая груз ответственности, возложенный на меня родителями, совсем не интересовалась парнями, тем более такими популярными. В моей голове кроме тем лекций, семинаров и контрольных работ больше ничего и не было, я хорошо училась и думала только об учебе…пока… Пока однажды он не поднял мне мои рассыпавшиеся тетради. Я бежала из библиотеки в аудиторию, опаздывая на семинар, в руках стопка книг и тетрадей, на руке висит сумочка, на другой – форма для физкультуры. Преподаватель очень строгий и не позволяет опаздывать. Конец семестра, предпоследний семинар, я ночь и почти целый день к нему готовилась и теперь умудряюсь опаздывать на него. Вдруг, резко распахивается дверь. Я от неожиданности выпускаю из рук сумки и тетради с книгами. Ручки катятся по полу, рубль, неизвестно откуда выпавший, крутится на линолеуме. Парень, вырвавшийся из аудитории, даже не заметил меня и убежал по коридору. А я стою, опустив руки, на втором этаже, семинар на четвертом, передо мной куча упавших вещей. Звенит звонок… Я помню, мне тогда было так обидно… до слез. Вдруг подбегает он, сует мне в руки мои книги, быстро хватает мои сумки, подбирает раскатившиеся по полу ручки, злосчастный рубль, и мы бегом бежим на семинар. Он первый заходит в аудиторию, кладет мои книги на парту, подходит к преподавателю, что-то говорит ему. Все девушки, в группе, увидев нас вместе, смотрят на меня. Преподаватель делает вид, что ничего не произошло, а тот парень, уходя, улыбается мне. Я стою вся красная и совсем забыла тему семинара. Его звали Кемран. Сестры его друзей стали передавать мне написанные им стихи, мягкие игрушки и цветы. Классический сюжет, ты думаешь? Но нет, он Аварец – храбрость Дагестана, а я Кумычка, его красота. И наш союз был невозможен. Я знала, что мать никогда не выдаст меня замуж за Аварца, а потому скрывала и прятала его записки со стихами, отдавала знакомой в магазин мягкие игрушки, а цветы дарила случайным прохожим. Мы ни разу не разговаривали, чтобы никто ничего про нас не подумал и ничего не заподозрил. Мир полнится слухами, а я не могла опорочить честь своих родителей. Ночами я тоже писала ему стихи, а утром мне приходилось выбрасывать их в урну на улице. Однако, виделись мы теперь чаще, всегда как будто случайно. То в столовой, то в библиотеке, то в спортзале. И я всегда краснела, когда он улыбался мне. Конечно, в тайне наши чувства сохранить не удалось. Кто-то из девочек или его друзей кому-то что-то сказал… Моя мама узнала о наших отношениях. Она не ругалась, лишь бросила – “Сватов твой Аварец может даже не присылать!”. Когда он узнал об этом, то решил украсть меня. Он написал мне об этом в стихах. Это были самые его нежные и горячие стихи. А я в тот момент была самой счастливой. Однако, я не могла пойти против воли родителей, и поэтому два месяца сидела дома, чтобы он не мог меня украсть. Даже в магазин я ходила с провожатыми. Иногда подруги приносили от него записки, теперь мне приходилось их сразу сжигать. А потом мама сосватала меня. За Кумыка. Я видела его один раз на свадьбе родственников, он недавно развелся с женой и посватался ко мне. Мать дала согласие. Я снова стала ходить в университет. Мы виделись с Кемраном еще один раз, он посмотрел мне в глаза, но ничего не сказал и ушел. А я смотрела сквозь него, будто не замечая, холодным режущим взглядом. Долго потом остатки лезвий в уборной стекали горькими слезами. Позже я узнала, что он перевелся в другой вуз. А я на заочное отделение, и из теплой Махачкалы муж увез меня в ледяной Мурманск. Оказалось, что у меня сильная аллергия на холод, и я не раз падала на улице в обморок. Мужу… Не знаю, возможно, я ему слишком легко досталась, но он не обращал на меня особого внимания. Работа, телевизор, друзья. Отношения с его семьей тоже не сложились, и я сидела как птица в клетке, в ледяном Мурманске, без родных, друзей и близких. Поэтому, когда мужа перевели в Москву, я очень обрадовалась. Мы начали жить вдвоем, его мама уже больше не контролировала каждый мой шаг. Но и здесь счастье было недолгим. Успешные мужчины привлекают женщин, а мой муж не смог им отказать. Сначала я не верила, а потом все увидела сама… Перестала подпускать его к себе, и мы жили дальше. Еще восемь лет – соседи с обязательствами. Я молчала и ничего не говорила своим родителям, боясь их огорчить. Сестры и родственники со временем все узнали, а потом кто-то из них сказал родителям. Мама позвонила и дала добро на развод. Родители звали меня обратно в Дагестан, но я не могу туда поехать. Если я вернусь, меня ждет жизнь домашней монашки, с репутацией падшей женщины. Разведенка. Этот термин еще жив в некоторых местах…”

И все равно она ни разу не упрекнула свою мать.

Я молча слушал ее историю, не сводя с нее глаз. И никак не мог понять, откуда в этой хрупкой девушке столько сил, столько любви и уважения к своим родителям. Ее семейная жизнь не сложилась отчасти по вине родителей. И все равно она ни разу не упрекнула свою мать. Наоборот, с благоговением отзывалась о ней и своих родственниках. Я представил на миг любую из своих знакомых девушек на ее месте. Да нет, ни одна из них даже не смогла бы оказаться в такой ситуации, а уж тем более вынести ее.

И в тот момент я почувствовал и понял, что она та самая, с кем можно будет молчать в старости. Та самая, с которой можно гулять под дождем, молча и обнявшись. Та самая, которая станет тылом, настолько надежным, что я сам могу оплошать, но не она. Я осознал это так сильно и ярко, что невольно коснулся ее руки. Она отдернула руку, потупила взгляд. Румянец на щеках появился, но не исчез. Мне стало стыдно за свой поступок, и я покраснел. В моей жизни были десятки разных и по-своему замечательных девушек. Была несравненная Мари. Но Эля вызывала совсем другое, глубокое чувство. Пытаясь объяснить его, можно лишь сказать, что я хотел, чтобы она просто была рядом. Несмотря на свою скромность, она оказалась болтушей и без умолку рассказывала мне разные истории. Я их слушал и не слышал, любуясь ей и наслаждаясь ее присутствием. Наверное, ей тоже было приятно мое общество, так как, выйдя из ресторана, она предложила прогуляться по берегу. Мы отъехали в менее многолюдное место. Она поставила свой внедорожник под березкой, и мы пошли гулять. Точно так же, как я это делаю один. Совершенно бесцельно и не выбирая никаких маршрутов. Мы то выходили на самый берег, то заходили в прибрежный лес. Ее голос, ощущение того что она рядом, и что, в коем-то веке, я не в одиночестве слоняюсь…все это приводило меня в детский восторг.

Когда заходящее солнце окрасило озеро в красноватый цвет, Эля попросила сфотографировать ее. Ее длинных распущенных волос едва касался ветер. Она смотрела на алеющий горизонт. И мне хотелось коснуться ее длинных ресниц. А на ее губах была легкая улыбка. Я пожалел, что оставил свой фотоаппарат в ее машине. Закат на берегу священного озера, и эта девушка…ее силуэт и очертания устремленных вдаль глаз…вся эта картина навсегда запечатлелась в моей голове. И очень жаль, что никому из вас я не смогу ее показать. Уже в сумерках мы вернулись к машине, и я развел костер. Она стала расспрашивать обо мне, и оказалась внимательным и чутким слушателем. Не каждый способен внимать моим сбивчивым повествованиям. Эля очень много расспрашивала про другие страны. Этот отпуск она решила посвятить путешествию по России, а в следующий собиралась за рубеж. Я посоветовал ей отправиться на Фарерские острова, и немного рассказал о них. Когда с Байкала подуло прохладным ночным ветром, Эля достала из своей машины два пледа. И давая мне один из них, то ли случайно, то ли специально, коснулась моей ладони рукой. На ее щеках снова заиграл румянец, а глаза заблестели. Она немного выпрямила осанку так, словно только что сделала что-то очень важное и крайне довольна сама собой. Я улыбнулся, а она потупила глаза. И устроилась напротив меня у костра. Какое-то время мы молчали. Ее голос отозвался появившейся из-за облака луне. Она стала петь, сначала на родном языке, потом на русском, арабском. Ее волосы отсвечивали от пламени костра. Укутанная в плед, она стала еще восточнее…немного фантазии, и плед превращался в хиджаб. Я мог слушать ее бесконечно долго. Опершись спиной к дереву, и прикрыв глаза, я тут же оказался в своем воображении.

Под тенью пальм, где-то журчал фонтан, и прекрасная Эсфира в длинном зеленом платье пела свои песни, собирая фрукты в корзину. Я был бы самым счастливым мужем, зная, что моя жена никогда не отвернется от меня. Не ударит в спину. И будет ласковой и заботливой дочерью для моих родителей…

Когда я проснулся, костер еще горел. А солнце уже приготовило свои лучи, чтобы согреть за ночь остывшую землю. Ее внедорожника уже не было. И остались только следы примятой большими колесами травы. Легкий порыв ветра нанес мне ее запах, и аромат ее духов. Я улыбнулся…

Она оставила мне свой плед…

* * *

Я б написал.

И наверно что-то хорошее,

Да вот только погода невзгожая.

Я б написал.

О любимой своей, какая пригожая!

Да вот только с любимой, теперь мы прохожие.

Я б написал.

О любви к своей маме,

Да вот слов подходящих не знаю.

Я б написал.

О милом русском народе,

Да он горькую пьет в злобе.

Я б написал.

О любви своей к Богу,

Да не корчить же праведника, ей Богу!