Читать книгу Умерший рай (двадцать лет спустя) - Виктор Улин - Страница 8

Я привел этот, естественно легший в текст, куплет из довоенной песни, и подумал вот о чем.

Для кого я пишу свои публицистические произведения?

С художественными ясно; там практически любого читателя увлечет интрига.

А публицистику, которая приобретает у меня симбиоз путевых заметок, личных мемуаров и разрозненных мыслей?

Ее – для кого?

Подозреваю, что о Кренкеле современный читатель впервые только что узнал от меня; фамилию Шмидт, возможно, слышал – а уж о том, кем был Водопьянов, не имеет малейшего понятия.

Прошла эра энциклопедистов, миновала эпоха просто образованных людей, настало царство невежд с коровьим интеллектом.

Именно парнокопытным, самым примитивным в мире млекопитающих. Нынешняя молодежь не интересуется ни чем, кроме секса, пива и спорта, да еще – по мере острейшей необходимости – своей специальности в институте.

Между тем именно любопытство есть биологический индикатор интеллекта.

Кошка, целый день разглядывающая свой двор из окна девятого этажа, и тупой взор жующей коровы – вот две противоположности интеллектуального развития.

В мое время казалось необходимым интересоваться еще чем-то помимо профессии. Мои сверстники разбирались в музыке и искусствах, знали военную историю, и еще бог знает какую массу бесполезных в жизни, но расцвечивающих ее унылое течение вещей.

Впрочем, тому было объяснение: мы росли в эпоху информационного голода и жадно хватали всякое доступное знание.

Сейчас все переменилось.

Открылась любая информация – разложенная ли в Интернете, или вложенная в рот по телевизору. Но так или иначе пережеванная кем-то посторонним.

В результате мой современник перестал интересоваться чем-либо вообще.

И не только потому, что жесткие темпы не оставляют времени для познания бесполезного.

Просто наш век – эра информационного потребительства. Когда обыватель человек потребляет лишь то необходимое, что ему дают.

И абсолютно инертен в самостоятельном познании нового.

Констатируя этот факт, я думаю о бессмысленности своего труда.

Ведь основа даже этой книги – как фактологическая, так и эмоциональная – давно пересказана и переписана в письмах редким друзьям-сверстникам, понимающим мой мир. Причем с использованием мощного потока нецензурных выражений, придающих произведению особую экспрессию.

Пережитое живет во мне, а когда умрет со мною, мне будет все равно.

Так для чего же я излагаю это, делая достоянием широкой публики? Для кого ?

Неужели только для себя – и зачем тогда, если самому это не очень нужно?

Конечно же, нет.

Мои произведения висят в Интернете и их кто-то читает.

Мой конкретный виртуальный друг, бородатый и патлатый и невероятно симпатичный мне Борис Гольдштейн из Иерусалима, получив от меня по мэйлу очередную вещь, распечатывает ее, сшивает в тетрадочку и пускает по рукам таких же, как он, русских евреев. Для которых каждая моя повесть – источник ностальгических воспоминаний о чем-то личном.

И кроме того, как ни странно, я точно знаю, что есть совершенно молодые – даже юные – читатели, ждущие моих произведений.

Например, семнадцатилетняя девочка по имени Лера, дочь моего лучшего реально существующего в моей окрестности друга Андрея Конюхова.

(Чье высказывание стало четвертым эпиграфом к этой повести.)

Она выросла на моих руках: когда-то вставала на табуретку, чтобы увидеть в глазок меня, пришедшего к Андрею за электродрелью или с предложением выпить водки. И незаметно превратилась в маленькую женщину.

Наделенную всеми худшими чертами своего поколения, воспитанного на полифонии для дебильников и рекламе клинского пива. Которому дурацкие безделки: телефоны со встроенными фотокамерами и играми для кретинов, беспредметные разговоры, подбор новых тряпок, еженедельно перекрашиваемые волосы и прочая дребедень – составляют не фон, но сам смысл жизни.

Однако – и это поразило меня до глубины души – недавно я узнал от ее мамы Светланы…

Что девочка из чужого поколения является моим читателем. Не пропуская даже те вещи, которые ей по возрасту не должны быть интересны. И даже спрашивает – «мама, узнай у дяди Виктора, не написал ли он чего-нибудь нового?»

Эта новость наполнила мою душу осознанием силы.

Я знаю не только виртуальных, но и реальных читателей. Значит, не зря провожу часы, перенося эфир сознания на физический носитель.

И мысли оказываются непустыми, коль ими заинтересовалось даже молодое существо, устроенное иначе и живущее иными заботами.

И хочется писать дальше. В надежде открыть именно таким читателям нечто новое. Поскольку ни одно знание не бесполезно: оно возвышает знающего над профанами.

Вот и я пишу эти мемуары…