Читать книгу Честь имею. Власть Советам - Виктор Вассбар - Страница 8

Петух-флюгер, спавший всю ночь, с восходом солнца вздрогнул, качнул своим пышным хвостом и вдруг резко под рывком ветра качнул всем своим петушиным телом, мельком взглянул направо и налево, и уставился своим клювом на зарю, как бы спрашивая её: «Кто ты такая и зачем разбудила меня?»

Потянуло влажной прохладой и вслед за зарёй с востока потянулись рыжие облака. К полному восходу солнца вся восточная часть неба покрылась раздобревшими, как после сытного завтрака кот, серыми с проседью облаками. Подталкивая друг друга, они наползали на город и вскоре нависли над головами людей, спешащих по каким-то своим маловажным, важным и особо важным делам.

Нависающие прямо над головой, – величественные и далёкие, а у горизонта – сжамканные, скукоженные, мрачные, скребущие в предсмертных судорогах серыми умирающими крыльями узкую полоску серой земли. С жалостью смотрят на своих далёких собратьев, плывущие в небесном просторе серые облака, в скорби набрасывают на себя чёрную вуаль, и сначала редко, потом густо, а затем уже струями начинают изливать из себя крупные слёзы, и этого им кажется мало для излияния своей печали, уже через минуту они широкими ливневыми стенами обрушились на город, как будто он виновник гибели тех далёких облаков, которые, умерев, растворились на западе.

Вот вдогонку за последним умирающим на западе облаком бросилась маленькая серая тучка. Следом за ней устремилась другая и вскоре всё небо, – от востока до запада, от севера до юга, заполонила чёрная грозовая туча.

Потускнел дневной свет, небо бросило на землю серое порывало, и когда, казалось, быть ему теперь вечно на мокнущей от слёз земле, облака вспыхнули десятком ярких молний и следом по городу ударил раскатистый гром. Потом слёзные облака ещё раз взорвались десятками молний и раскатистым громом. Потом ещё и ещё…

Такого майского безумства горожане не помнили давно, разве что семь лет назад, когда май 1917-го года обрушился на город ливнем земного огня спалившего почти весь город. Но в тот год май был засушливый и молнии на город неслись не из туч, а из пожарища, лившегося по городу под мощными струями ветра.

Что предвещал этот – 1924-й год, горожане не знали и не загадывали наперёд. Жили одним днём. Не арестовали утром, не забрали днём, не пришли вечером, не постучали в дверь ночью, – радуйся, день прожил.

На улицах города ни единого человеческого звука, ни одного человека, хлопают лишь отворившиеся под напором ветра и дождя калитки и двери сараев, глухо ухают, накатывающиеся на берег волны Оби, и в заводском пруду на Булыгина, обсаженном ветлами, пищат, трущиеся боками, ослизлые брёвна.

Весть о новом начальнике Алтайгуботдела ГПУ быстро разнеслась по городу.

– Начальник-то, сказывают, молодой, энергичный, разберётся и отпустит мужа-то, – говорили одни.

– И сыночка моего, – скорбно говорила пожилая женщина, безвременно состарившаяся и сгорбившаяся.

– Так большевик ён… новый начальник… говорят, аж с семнадцатого году, с самого перевороту, так сказать… должён разобраться, – отвечали другие.

– Вот ён молодой-то и енергичный и зачнёт куралесить пуще прежнего начальника-то. Ему до вашей справедливости как до карасиновой лавки, – хмыкнул стоящий рядом с женщинами дед лет восьмидесяти с лишком.

– Лавка-то при чём, дед Макар? – пожав плечами, посмотрела на деда худенькая, явно больная какой-то грудной болезнью женщина и закашлялась.

– А того, что лавка карасиновая числится, а карасину в ёй пшик да и только. Так и с сыночком моим пшик выйдет, – всхлипнул дед. – Полгода весточки от него никакой. Ходил в ГПЮ-то, ничегошеньки не сказывают, ухмыляются, злыдни, вот и все дела. Чую, нет уже давно сыночка моего, сгубили ни за понюх табака, за неведомо за что.

Прав оказался старик. Прошёл декабрь, – первый месяц вступления на должность Крымова, прошли и четыре месяца нового 1924 года, пришёл май. Ничего не изменилось в системе Алтгуботдела ГПУ. Более того, с Крымовым аресты в городе пошли на подъём.

Угасла надежда в людях на освобождение их отцов, мужей и детей из застенков Алтайского ГПУ.

В стенах подвальных комнат здания Алтайского губернского отдела ГПУ круглосуточно не умолкали мат и злобный смех, удары и шлепки, слышались стоны и крики людей, истязаемых недолюдьми в форме сотрудников ГПУ. Каждый из этих палачей хотел выслужиться перед новым начальником с одним лишь желанием, – пойти на повышение, а это власть над такими же выродками, как сам. Я как истязаемые ими люди?.. Так им до них было, как говорил дед Макар, как до карасиновой лавки.

– …я тебя сосватаю, вражина, со смертью! Ты выложишь мне всех пособников своих, с которыми подготавливал убийство членов Алтайского Губисполкома и непосредственно товарища Гольдич, – с пеной на губах кричал на избитого, окровавленного человека следователь Алтгуботдела ГПУ. – Кто твои пособники? Отвечай, скотина! – На рассечённое кулаками, источающее крупные капли крови лицо наносился очередной удар.