Читать книгу В Vs В - Виктори Арс - Страница 3

Она рисовала раньше и особой живостью отличались её карикатуры, но такой натюрморт она рисует сейчас. Она всегда отказывается от выпивки за столом, когда к её сыну приходят гости, на что он даже обижается. Он же на дух вино не переносит в отличие от мамы, которая не сторониться крови господней. Но когда внуки спят с Анной или просто резвятся в её комнате в предвкушении диафильмов, они находят пустые бутылки под её подушками. Учитель химии и биологии права, что дети не понимают природу её состояния, но кое в чём она просчиталась: их наблюдательности хватает, чтобы заметить её заплетающийся язык. А не заметить странные чёрные точки в её макаронах означало бы, что у них бред. А вот она их не видит, как и того, что кровь Иисуса убивает не меньше водки, если подойти к ней с вампирской страстью. Язык слышен за книгой, из которой уже листы вываливаются, пусть заклеивали её и скотчем, и клеем, бумага пожелтевшая и пахнет старой газетой. Розовая и всегда одна помада, тоже пахнет старостью, стоит всегда на верхней полке этажерки, рядом с фотографией. Пока Анны нет в комнате (а лучше дома), Вили открывает шкаф с тряпками и одеждой, достаёт фарфоровые статуэтки с верхних полок шкафов, коробку с плёнками для диафильмов, украшения. Всё кроме алтаря. Боязно что-то изменить в нём, словно обидеться, начнёт кричать, ужалит шипом. А Вили смотрит и: «Неужели бабушка знает польский язык?» ведь её родители были поляками, и сзади многих икон написано нём. Алтарь что пациент с биполяркой, здесь и католичество и христианство. Увидеть Анну за молитвой редкость, это сокрально. Хотя после таких диалогов, видимо, легче ей не становиться, ведь она собирает свою сумку и идёт на кладбище. С сестрой они были настоящими друзьями, а родители были примером и до самой смерти любили друг друга. Прабабка в последние года сошла с ума от смерти мужа и из-за этого отправилась к нему. Сгорела, оттого что сушила на печи тряпки и заснула. Красные крапинки на цепочке и крестик, чётки, на колени. Молитва почти всегда сводиться тому, что у бога все просят и разве Анна исключение. Учитель всю жизнь, помогающая студентам до сих пор, помогавшая когда-то Мите, алкашу, у которого ноги отказали, как она могла…? «Как я могла, Господи, вырастить его таким?! Прошу пусть одумается, откроет глаза. Прошу пусть мне сняться родители, мне их так не хватает, сестрёнка, я не могу без них. Прощу, дай мне поскорее уйти из этого мира, спокойно и тихо». Религиозность на пару с выпивкой и не сбывшимися надеждами разжигают внутреннюю войну, в которой религия с треском проигрывает. Как я могу нажираться, как животное и при этом ходить в церковь? – этот вопрос заставляет ещё больше пить. Она ежедневно слышит голоса мертвецов, своих внуков, святых мучеников и слушает всех, но только все они говорят разное.

Где Анна, там всегда спички, она носит их в домашнем фартуке. В доме две кухни: одна (главная, большая) внизу, вторая (крохотная) – на втором этаже дома, рядом с комнатой Анны. Запах спичек внуки обожают, а использованные щепки валяются везде, даже у алтаря. Анна чувствует себя сгоревшей спичкой, если никто не приходит к ней за помощью, а её сын никогда не просит её совета. Внуки – единственное, что держит её здесь. Быть нужной обществу – вот что ей необходимо, вовсе не религия, которая создаёт приятную иллюзию принадлежности к общине. А всех кормят байкой, что после смерти они попадут в рай. Тогда ей билет уже гарантирован. Или нет? Ведь она и чревоугодничала, и врала, а сейчас медленно себя убивает, помогая этому дому, хотя он и сам хорошо справляется. Ничего, станешь перегноем на этом огороде, поможешь вишням да огурцам, тоже польза внукам.

1:29, безумно хочу спать в отличие от Рудольфа, который подкрутил свои часы. Ферум – звать его господина. Но не думайте, что его полотно соткано только из металлической стружки. Картофель в мундире, зелёный лук, серый хлеб, пачка Нистры, может, Ляны, рюмки. Если отмотать на пару часов назад, то на этой же клеёнке с цветами расположилась как на лугу шланга, головной фонарь, телефон, который он всегда носит на поясе. А готовится он навестить детей. Ежедневный комплект: банка на пол литра или литр, которая не моется («Храниться то в холодильнике») и ложка, для вынимания соринок. Щётки стоят, зубы никто не чистит, они часть интерьера. Если на пару часов вперёд, то это банка с компотом, отец Р. не ложился спать без банки компота возле кровати и пусть Р. плохо его знает, всё же это он запомнил. У инженера даже ручки отстойные, оттого что он всё хранит в памяти. Поэтому Вили не любит, когда заканчиваются пасты, просить у отца нет смысла. Сам он пишет карандашами и строго печатными буквами, как с института приучился и как конспектировал книги Дейла Карнеги. В его моде всё с дырками, потрёпанное и годами проверенное, вот только оранжевый вовсе не радостный апельсин и не потому что Р. и на них экономит, отдавая предпочтение бесплатным абрикосам с деревьев, а потому что радуется в порядке исключения. Как на деревьях растёт черешня и остаётся только сорвать и съесть ягоду, так и он просто потреблял то, что готовили женские руки. С орехом сложнее, ещё расколоть нужно, ну так для этого теперь есть дети, которые сами просто разбивают кирпичом или камнем на земле ещё зелёные орехи. Это правда вкусно и чёрные руки этого стоят. Но всё же хочется, чтобы в доме хотя бы адекватная туалетная бумага была вместо жёстких страниц учебников по истории СССР. Собирание хлама под соусом рациональности, скупость под ризой экономии. Никакой воды из-под крана (только спец. приспособление), шампунь на кончик пальца, банки и козьи вымя не моются по этой же причине (экономия воды). Не назвать его взгляд непредсказуемым и таинственным, всегда ясно, что он намеревается делать, о чём думает и почти всегда это одно и то же, тем более, когда он тащит по асфальту орущую козу или идёт за шлангой. Он равно смотрит на своих детей, и на животных, так смотрит, когда обсуждает с другом бывшую жену. А глаза, вместо природного голубого всё серее.

Как только Сева научился устойчиво сидеть, он полюбил почву, точнее порпать и всегда заставлял маму или бабушку отмывать его всего. Ничего ему не нужно было, только дайте болото. Именно это занятие и было его счастьем. Но отец не любитель отмывать созданий, которые познают мир. И вот вновь один элемент, разбросанный на полу. Конструктор, для которого Вили не хватает усидчивости и любви, которая есть у её брата и позволяющая создавать маленькие шедевры. А что если шедевр разрушить? Взрослый бы нашёл себе допинг и способ пережить это, но ребёнок, для которого это единственное и самое любимое… Если Вили хочет сделать брату больно, она знает, что нужно уничтожить его изделия. Одиножды они затеяли игру, потому что Сева взял сестру на слабо, мол она не умеет хорошо прятать вещи. На кону её кукла, наподобие Барби, как принцесса, которую нужно спасти, голая. «Если я её найду, она моя!» и Вили приняла это условие. Сева умнее сестры, потому что играет в шахматы, для которых у неё также нет усидчивости, и в этот раз он легко предсказал, куда она спрячет куклу. Её креативность пока не пробуждалась, а она и не поймёт, как он так быстро догадался. Он сразу направился к её шкафу с одеждой и предвкушающий свой триумф, начал, как сквозь джунгли пробирается, выбрасывать одежду. На это Ви среагировала «Ты потом это складывать будешь!» и он согласился. И раз уж это не подействовало, а проигрывать она не любит, она окончательно разгребла одежду и вытащила обнажённую марионетку, крепко схватив: «Ладно, пожалею тебя, а то найти не можешь!» / «Я её нашёл! Я выиграл! Ты знала, что я её найду! Гони сюда!» и после этого по их традиции начинается спарринг. Вили не хотела отдавать ему куклу, боясь, что он её будет мучать, да ещё и на её глазах? Эта кукла – её собственность и значит, только она может её мучать. Эта леди повидала и закапывание в снегу, и связывание, но она всегда должна оставаться только её вещью. Сколько подвижных игр он любит и разделяет с сестрой, но ЛЕГО это Кремль в сравнении с коммуналкой.

Как бы сынишка не играл с отцом, он всё равно пешка, а не ферзь, которого ценит превыше всех. Компьютер во многом заменил ему телевизор, а встретил он своего лучшего друга в 10 лет. И пусть Сева старается зайти в Контр Страйк или ГТА, когда отца нет рядом, но игра так затягивает, что слух отказывается выдавать шаги отца. Теперь и за него получает пилюли, ибо «книжки лучше бы читал!» Экономщик великий + ненавистник нанотехнологий не будет покупать такую вещь, но вот грозиться раздолбать клавиатуру или монитор – по его части. Потом он также будет грозиться разбить их телефоны. Вместе с братом Вили только «Мадагаскар» смотрит и в ГТА играет, ей нравится давить людей автомобилем и катаной орудовать, но экрану не стать её наркотиком.

Жаркий день, их сверстники вовсю резвятся на улицах, подруги звали Вили присоединиться, а она сидит до боли на низкой табуретке возле козлятника в попытках прочесть. На самом деле в попытке угодить отцу своим чтением. Как и в школе, учитель приказывает «Громче! Мы не слышим! Громче!» только здесь вдобавок «читай чётко и выразительно!» А буквы расплываются, как грязь в казане с водой, в котором отец моет посуду. Она не вспомнит ни слова из этой книги, но, кажется, она про них. Теперь «Дети подземелья» – книга-враг. Вся книжная любовь, что годами прививала Анна внукам, испаряется в такой момент, её словно не было. Метод воспитания ненависти и только. И оттого, что отец научил ненавидеть книги, Вили ненавидит его, ибо в них она хочет найти ответы, которые не даёт родитель. Несправедливо: дети хоть и не любят его, но дарят ему подарки на каждый праздник, говорят ласковые слова, а он даже не пытается сделать любящий вид, хотя искренне радуется этим небрежным открыткам, даже если повезёт, слегка поцелует. Мы принимаем, что ты нас не любишь, что тут поделать, мы только рабочая сила, но хоть сделать вид, обмануть, как с Дедом Морозом.

Обложка Вили выдаёт её бедность, как ни в ком из одноклассников, выпас коз (а тут ещё запах), еда (всем детям в школу дают бутерброды, печенье, сладости, а у неё котлета из козлятины), стрижка под мальчика. Но никто и не подумал бы, что она столь красиво рисует. Во 2-м классе им задали задание – рисунок на произвольную тему. Она сидит перед окном, ни о чём не думая и вдруг рука сама начала рисовать всё, что видит и что не видит за окном. В итоге за несколько минут на листе оказалась весна, поразившая учительницу своей чистой детской любовью к природе. Карандаши так и хочется сломать, предатели, никакой насыщенности, но других не будет. Белый лист и карандаши – вот её природа, а выстраивать и компоновать цвета – её умиротворение. Каждый цвет – это история, личность, цвет можно не любить, это не означает не использовать в картине. Коричневый – цвет ФУ для неё, а почву рисовать необходимо. А любимый зелёный, вот его и больше остальных. Из одного рисунка родилась любовь сродни страсти к конструктору или компьютеру брата.

Однажды все трое взрослых перепугались, однолетняя Вили исчезла. Её нашла мама вкопанной в подоконник, пристально смотрящей в окно, в это же окно, в которое она гладит, делая уроки и рисуя. Вили была неподвижна и косила глазами. Она косит ими по очереди и с возрастом научилась контролировать, демонстрируя ребятишкам свою способность, от которой они просто в улёте. Но загадка, что же страшного она увидела. И она того не помнит, её первое воспоминание – она 5-летняя, бегущая с готовностью наброситься и растерзать брата, похитителя её розовой коляски с пассажиром. На повороте, рядом с биндюгой упала и рассекла левое колено. Шов навсегда, братишка оставил напоминание о себе.

Мерцишор – это абсурд для неё. Где ж весна красная, если она зелёная? Что у человека с фантазией?! Зима изображена старухой, разве это честно? Давайте уж сделаем их обеими ровесницами и на ринг отправим. Хотя кровь на подснежник по душе художнице. Знаете, как пришла весна? На это понадобилась капля её крови на непрочный подснежник, которой посодействовала зима, метнувшая в соперницу осколок льда. То есть весны бы не было без зимы. Не смотря на своё суровое снежное начало на выпускной в садике Вили была единственной розой среди белых подснежников.

Сейчас она не отличается любовью к цвету любви и власти, но тогда она намеренно выбрала только красную розу. Губы, платье, роза в кудрявых длинных волосах. Тогда жизнь была насыщенна кислородом, Вили была красавицей, как весна в легендах, а роза была материнской любовью. Две лучшие подруги, первый красавец-мальчуган заглядывает под её платье, шмякнулась в бассейн, порвав платье, взятое на прокат – что может быть лучшим выпускным! Этот выпускной – последний счастливый момент её жизни. И окажется последний выпускной. На нём не было отца, хвала богам. Не хватало его гвоздик. Он решил, что сушёная гвоздика блокирует запаха сигарет. Не скрывает, а смешивается с ним! И он куда ни пойдёт, жамкает её вместо жвачки. Гвоздики – похоронная свита и стражи патриархальной власти. Натюрморты меняются и могут меняться сколько угодно, но суть неизменна – все они мёртвые, даже карандаши.

У них не только одна участь на двоих, но и одна сказка. Самая любимая и сколько произведений Андерсена потом Вили ни прочтёт, всего одна запомнится. Дюймовка, Красная Шапочка – слабачки и жертвы. Не смотря на верность и любовь к «Винкс» и «Чародейкам» они появились позже Тико-ротару с палицей. «Вот на кого стоит равняться – сразу поняли дети – и этот персонаж совершенно не похож на нашего отца, ничего общего». Даже историю они не запомнят, но этот образ уже в подсознании.

Представьте, одиножды Вили расплачется из-за того, что пропустит одну серию «Винкс», потому что отец настоит на более раннем уходе на тренировку. Она не выдумывает друзей, а приобщается к феям и чародейкам, летает и сражается вместе с ними. Любимый мульт Севы – Винни-Пух. Бродить весёлой компашкой по свету и почти всегда печальный Винни, который не тот, кем кажется многим.

Севу и заставлять не нужно, одни с отцом вкусы. Рыбак, мотоциклист и фанат наук, отец любит приключения и подкидывает сыну «Голову профессора Доуэля», «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», «20 000 лье под водой». Вдохновившись ими, брат и сестра захотели испробовать прыгнуть с крыши на зонте, но даже самый сильный ветер не смог оторвать их от земли, и они разуверились в безопасности трюка. Ну есть ещё гелиевые шары. Голова инженера Рудольфа, как она работает, что до неё не доходит простая мысль: запах – душа цветка и с пищей работает этот же закон. А почему здесь и еда, и цветы? Крик отца и наказание детей за то, что нюхают еду, которую им подают на стол. Испортились совсем, как яблоки, что он скармливает козам. Как взбунтовавшаяся невеста, вырывается на улицу белая сирень. И вот её ароматом можно наслаждаться безлимитно, сорванным абрикосом тоже, но если на столе еда, то это опасно для здоровья. Запах – самый быстрый источник информации извне, и как говорит Ж. устами Неда Ленда: «природа ничего не создает без цели». Запрещать делать это равносильно «Я запрещаю зажмуривать глаза». А его попросту злит это. Ну что Вы, товарищ кулинар, вы не плохо готовите, а просто отвратительно и не более того. Ну есть же книги, которые Вы боготворите, так что не всё потеряно. А вообще-то… Одно избиение и всё потеряно. Третий отцовский урок: всегда нюхай еду перед употреблением и как можно лучше! Не слушай Р.

Кому что, профессор, кто-то упивается сигаретным дымом, кто-то запахом сирени, а кому-то и хлеб над огнём с молоком – лучшая пища. «Никогда нельзя быть слишком уверенным в том, что тебя любят. Что тебя любят несмотря ни на что» – говорят «Два капитана» Каверина и пусть в отличие от брата Вили не читала эту книгу (вообще не читала что-либо), она чувствовала это всегда. Да, как и любой ребёнок, до определённой поры она будет верить, что отец всё-таки поддержит её, будет ею гордиться, но надежда на любовь умерла ещё до её рождения. Может и книги для сына он выбирает тщательнее, потому что всегда хотел наследника, сам дал ему имя, возился с ним иногда. И Анна возилась, а мама вложила всё, даже словарный дневник вела, записывала, что он говорит. Дочь не увидела такой дневник, как и подобную беготню за ней, но она этого пока не знает. «Дай!» – первое для Севы, рациональность с первого слова. Почему-то Анна внука любит больше. Как-то они дрались с братом, Анна посмеивалась, мол, дурачатся и вот когда Сева хотел выбежать из комнаты и кульминационно отомстить сестре, он крикнул бабушке «Держи её, крепко и не отпускай!». Анна всей своей тушей схватила девочку, сделав замок руками на её животе, и, смеясь, держала её до последнего. Предательница. Можно было хотя бы нейтралитет соблюсти. Кто несчастнее остальных? Откуда Вили знать, каково отцу-одиночке или пожилой женщине, взрастившей совсем не того, кого хотелось?

У взрослых есть допинг, дабы облегчить тяжесть бытия, которую они и выделывали десятилетиями, а детям как справляться? Ради семьи Р. не в силах был бросить привычку, не смотря на обещание жене, что рождение сына спасёт его, как Иисус Иуду. Для Севы уходом от реальности стали видеоигры, а вот Вильгельме с нахождением наркотика оказалось труднее всех. Вы согласитесь со мной, что у жизни есть музыка и она не способна возместить потери, но может дать искру для возмещения. Вся молодёжь просто сходит с ума от «Alors on Danse». Люди подпевают хоть на корейском, хоть на марсианском. А почему? Важно не количество мата или даже смысл слов, важна энергия, заряд, эмоции. Все ночи эта песня и хоть брат с сестрой также не знают английский, они поднимают руки в жажде прикоснуться к небу, ведь именно оно должно сделать их высокими и сильными. И оно всегда такое отрешённое, в нём таятся чудеса. Как море для капитана Немо, так небо для Вили – стихия, пристанище, духовный друг. Как у детей выходит: рисовать голубым по белому небу? Всё ведь наоборот, облака белые. У Вили нет белого карандаша, любимый цвет её мамы и цвет которого нет с момента её последнего пребывания в этом доме.

Как только звучит заставка из «Мухтара», Анна тот час превращается в девочку, ибо ловко хватает табуретку и бежит к телевизору. Регулярно женщина заплетала косы внучке, у кой были шелковистые, как у русалки, тёмно-русые волосы. Девочки поймут, если у них были бабушки и длинные волосы: их ногти цепляются за волосы и вы хотите пискнуть, что больно, но терпите и если вас спрашивают, то врёте. Не чтобы не обидеть, а чтобы казаться сильнее и терпеливее. Когда Вили стала первоклашкой, пришлось отказаться от своих волос, за которыми ухаживали две женщины. Он попросил маму как можно чётче заплести косы, а затем отрезал их, сохранив косички как трофей в коробочке и запрятал. Вили даже была рада расстаться с тысячами мучающих тончайших нитей, что были символом её девичей красоты. Ещё бы ей косуху, бандану и нунчаки и можно считать это посвящением в первоклашки. Коллекционер великий, может он и крысиные трупики хранит? Их нет, но особо выдающиеся рога коз –трофей, что надо! Для гладиаторов жировая прослойка была защитой, здесь другого рода арена и лишний вес Анны делает её уязвимее. Её достоинством всегда было спортивное тело, любовь в гимнастике, и замечу, до смерти она будет держать руль двухколёсного. В свои 35 ещё стояла на руках на пляже Одессы. А сейчас согнулась, опухла, может только подчиняться.

Нелетающий железный человек, его скулами резать можно, а когда он жуёт что-то жёсткое, кости его лица вплоть до черепа танцуют, как шестерёнки в двигателе. Он уже начал седеть, называет себя немолодым и горбиться, как старик, хотя природа наградила его ростом выше среднего. Во всём так: нужно выпрямиться, он горбится, нужно поднять голову, он её опускает, нужно опустить руку, он её подымает. Отца у него не было, только калечный временный отчим, но и того он выбирал. Говорят, родителей не выбирают. Почему тогда детей стремятся выбрать? Не справедливо, что ест он редко, сам худой, а живот круглый. Пора начать заниматься спортом, который он считает одной из догм. Лицо свидетельствует (под присягой!) о честном тяжком труде, жертвенности, педантичности, у присяжных ни доли сомнений и они правы, ведь он до последнего пота трудиться над железками, жертвуя сном и едой, и выполняет как перфекционист. Только это изящество доводит его до боготворения мотоцикла, в свете которого не нужно ни родных, не правды, ни своих минусов. Если б его волосы были серебряными, он их бы хранил как трофей. Присяжных словно скополамином накачали (бестолковое стадо), а лгать под присягой наказуемо законом, профессор Карбо! Он за калитку дома – на нём сливочных тонов шинель, он на своей территории – на нём взъерошенный как дикобраз жилет, рванные (не в тех местах) штаны, одна куртка и летом, и зимой. Но то, что дома он носит исходя из принципа практичности не значит, что за пределами своего гетто он обезоружен. Притворство стало частью его самого, так не свойственная ему персиковая шинель, теперь словно на него сшита.

Если жильцы гетто станут предметами, самый древний – икона, на которой мать, молящаяся за сына. Другие: ключ, закручивающий гайки, человечек из мира ЛЕГО и зелёный карандаш. У него больше морской зелёный, у неё лесной, хотя оба родились с одними глазами, чему очень радовалась мама. Он обладатель красивейших ямочек, ими все умиляются, каштановые волосы, крепыш. Если посмотреть на фото Рудольфа в этом же возрасте, то теста ДНК не нужно, сходства и близорукий увидит. Но, до того, как остаться наедине с отцом он прятался в материнских ногах и чувствовал безопасность только на её руках. С виду он лучше остальных приспособился к этой жизни, словно он и есть автор сказки про непобедимого палицу. Несомненно, именно таким и хочет сделать сына отец, не даром назвал Всеволодом. Пока Сева копался в конструкторе, он не зная того был под защитой, а как только Рудольф заметит, что новый идол, который не вписывается в законы этого дома, начнёт забирать сына из этой реальности, он будет готов разбить идола. Подобно тому, как к язычникам пришли проповедники с вооружённым отрядом и начали навязывать новую религию и вместе с ней новый уклад жизни. Р. кричит «Лучше книги читай!» и ему плевать, что зрение портит не гаджет или книга как таковые. Карандаши Вили не так бесят отца, но если есть уроки, то перебирать карандаши – не позволительная роскошь. Вили не будет знать о своей красоте, пока ей об этом не скажет друг. Спрятаться бы в высокой зелени, как тогда, когда она разбежалась и нырнула в траву рядом с домом, загнав себе занозу в большой палец руки. Оба родителя вынимали её, а после того Вили больше не ныряла, но ещё уколется. Поначалу она побаивалась нырять с вышки в Днестр. Трава то зелёная, а Днестр мутный непроглядный как болото. Вывод: надёжнее нырять в траву.

Первым выходом были разукрашки в садике, тогда и математика шла отлично. Помните это «кто соседи цифры 10?» И детишки «9 и 11». Вили видела образами и каждой цифре придумывала личность. «10» –добрая многодетная мама средних лет, которая всегда накормит вкусняшкой. «8» – чванливая леди с пышной причёской фрейлины. Всё шло окей кроме отчества. Когда всех построили в шеренгу и поручили называть своё ФИО, Вили не смогла назвать отчество. Плохая воспитательница за косичку в туалет, где заперла, сказав, что не выпустит, пока та не назовёт отчество. Вили хотела расплакаться, но подошла к умывальнику и начала рассуждать «Если отец Рудольф, тогда я … Кто я? Я не знаю! Если…». И профессию отца она выучила не сразу, перед этим успев унизить. Зато выяснили, что быть сантехником для профэссора оскорбительно. Когда в 2-м классе задали написать, кем работают родители, Вили сделала из отца сантехника, исходя из логики, что он всё чинит, а кто такой сантехник он не знала, как и своё отчество. Р. не комментировал эту рецензию, не стал объяснять, просто был недоволен и удивлён. Ты не рассказываешь, приходиться импровизировать!

Прелесть игр в том, что они – не обязанности, в игре можно веселиться и менять правила. А можно придумывать свои. Посмотрев «Звонок» дети придумали игру «Самара», для которой нужен гром. Бывает, они спят вместе или лежат какое-то время. Суть игры в том, что приступ грома означает приход страшной девочки и если не успеть спрятаться под покрывало до окончания грома, то она утащит тебя в свой колодец. А её появления дети ожидают в дверях, ведущих в детскую комнату. Место игры комната «Т», потому что в ней телевизор и комп, а ещё залуёзеное зеркало (=немытое, с отпечатками пальцев). Если Ви просыпается здесь, первым делом она смотрит на стрелку часов. Но сейчас ночь и если б Самара решила забрать в колодец отца, они бы с детьми подземелья стали друзьями.

Этажерка в комнате «Т» шатается как пьяница, скрипит как больная старуха. Не вытянуть книгу, не стащив другие с полки. Вили дважды делала порядок, но этой пьянице всё нипочём. Интересно, когда не видишь, что вытаскиваешь, лотерея. Хотя и отца хватает. Даже не спрашивайте, что здесь за книги, суть этажерки не в содержании. Зеркало запечатлеет голый танец, а задолго до этого молодая молдаванка готовилась утром на работу и дочь готовила в садик. Кровать – в ней кувыркались родители; спала мама с двумя детьми, когда они дрались за право быть единственным чадом (только руки перекидывались через неё), а Рудольф ревновал. Вили помнит, как среди ночи пришёл отец и, посветив фонариком, сказал маме «Иди мыть банки!» А ей утром на работу в отличии о мужа. В тот самый момент девочка начала ненавидеть отца, он просто разбудил жену и приказал мыть банки ночью.

Комната, с трепетом в которую входит Вили, это обитель тайн. Её комнаты разрисовала Анна, украшая дом виноградными гроздьями с верой, что они принесут изобилие. Но маленький виноградный сад этого дома имеет куда большего общего с крестьянами, чем с христианами. Собирать, точнее выдирать виноград здесь не ритуал, а работа на плантации. Так что Анна прогадала, как и Рудольф с козьим рогом изобилия. Одна из любимых картин Анны (которая всегда прячется, словно её норовят похитить), где виноград столь же сочный, как девушка. А её вожделеют мужчины. В итальянке Брюллова заложено давнее желание Анны – у дома должна быть хозяйка, женский идеал, мама и госпожа, которая подарит ему детский смех и которая должна быть ниже по рангу, чем Анна. А с избранницами сына ей сложно было угодить, хотя его это не волновало. Черноволосая почти итальянка, только намного худее, нашлась. В природе она пробовала найти утешение, но мы существа социальные, какие бы прекрасные кувшинки не плавали, какая бы расписная икона ни стояла. Есть полезное одиночество и к нему не относится убеждённость, что тебя никто не понимает и не способен понять. Как видно даже бог не понимает Анну. У неё есть надёжные друзья, двое, с которыми она дружит с детства (а ей 70), одна учитель математики в лицее, другая не знаю кто, бабушка, которая всегда улыбается (в отличие от первой) и подкармливает детей печеньем с маком. Рудольф называет её «тётя Эмма», даже с большей любовью, чем свою маму. У него даже уши, как у котёнка откидываются назад и глаза сверкают, словно он смотрит драму. О такой дружбе многие только мечтают.

Все книги домашней библиотеки защищены стеклом, как драгоценности, а девочка чувствует себя шпионом, отворяя скрипящую дверцу в отсутствие отца. А ещё стекло… мало ли отвалится. Немного жутковата свадебная фотография прадедушки и прабабушки, чёрно-белая и старинная, словно военная. Для Анны – это символ семейного благополучия и любви до гроба. Её родительская семья поляков была идеалом, поэтому семья Карбо так убивает. Мы – не наши родители и выйти из семьи с «хорошим» воспитанием – не гарант благополучия в своей семье. Отец Рудольфа Игнатий довольно рано бросил семью ради другой женщины. Чаще всего здесь спит Р., но для Вили ночевать здесь – целый ритуал и торжество, ибо каждый такой раз предвкушает, что орёл, светящийся от белого фосфора, раскроет тайну. Их любимые конфеты «Николь» мама хранила в большом пакете на шкафу в коридоре. Отец всегда запрещал есть конфеты перед основной едой, а мама не считала это проблемой. «Николь» – это вкус детства, пока в доме была женщина.

В комнате «А» обитает и презентует сказки Анна. Её не часто можно рассмешить, а она – единственный человек в жизни внучки. И только перед ней она может говорить «по-китайски» («кири китаё си ку матош»), с жестами как положено. Скрипучие пружины кровати, алтарь, запах аммиака. Когда бабушки нет, внучка открывает её шкаф, а после изучения залазит в него. В этой комнате не звучало столько смеха, сколько в детской и столько же плача и криков. Смех звучал в детской, когда они кувыркались на новом чистом ковре, а их щекотала мама. Потолок был ещё мокрым и полным клякс. Под письменным столом старая коробка (мама работала на фасовке) с мягкими и не очень игрушками и с зелёными котлетами. Благодаря маме у детей была и вкусная еда, и игрушки, и уютный дом.

На луну посмотрели, можно и спать, тишина, только тиканье часов, ветки шевелятся, она слушает. Достаточно ему харкнуть где-то у бендюги, даже не доходя до лестницы, достаточно вздохнуть, шарпнуть ногой по асфальту и Вили уже знает, что он идёт. Он только готовиться ступить ногой на первую ступень, а девочка уже готова притвориться. Отблеск его фонаря мелькнул как вор по окну, иногда, частенько он останавливается и проверяет счётчик. Слушать шаг отца – это залог вовремя сориентироваться, а приближение даёт мозгу сигнал опасности. Потом звуки вокруг просто не будут давать её спать. К

Напротив зеркала в коридоре под мантией машина «Зингер», чёрная с золотыми буквами, тяжёлая, любимая вещь мамы. Вили очень любит наблюдать за людьми во время работы, это гипнотизирует, как и огонь. А вот, что она любит в отце – это его сосредоточенность на работе. Веранда – много окон, диван, за которым всегда можно найти любимый попрыгунчик, телефон, богомол, укусивший Вили. Но особенным её делают 2 вещи: осы, которых боится Вили и первый оральный секс. Вилли обнаружила осиное гнездо и попытка накрыть его бумажным стаканчиком закончилась тем, что девочка в трусах и майке выбежала на улицу в дождь. Оса укусила, а заплатила вся её семья, их сожгли.

В юбилейном году женщины в белых платьях с красными ленточками на талии и крашенными в красный руками будут составлять цепи в знак протеста насилию, в Беларуси и в России. Будут раздавать красные розы и гвоздики, кровь будет и внутри и снаружи. Брат и сестра будут на разных позициях.

Ребёнок – искатель, он не понимает Эдемово яблоко. В одну из вылазок в залу «К» Вили шарит по шуфлядкам (=полки). И вскоре достаёт пачку, досель невиданную, долларовую. Она поняла, что это деньги и что доллары, но тут возник вопрос: «откуда они и сколько их?» Хотя даже знай она цифру… А вот о чём говорит эта находка, так о том, что отец скрывает своих истинные сбережения и что спрятать их он не постарался (косички дочери ценнее этого). Стареет видать. Это первая встреча с реальными деньгами.

Пока колесо Рудольфа крутиться с постоянной скоростью улитки, кто-то думает прыгнуть с зонтом с крыши и махать катаной, а кто-то всё копается в символах. Страсть, опасность, жертвенность, агрессия, любовь, крестьянский труд – эти значения люди предают красному цвету, как и наделяют сакральностью растения, камни, года и месяцы рождения, даже имена разбирают по буквам и каждой букве свою трактовку. А представляют наоборот, словно сама природа нам даровала эти значения и мы только приняли. Мы не задумываемся, что это всё придумали люди, как и бога, но верим, что это действует, верим, что красный цвет нам дан природой, как наша кровь, и что этот цвет – революция, с которой, следовательно, мы рождаемся. Неужели выбрав платье на выпускной, Вили заранее подала сигнал опасности, призвала к помощи? А Сева, что с пелёнок рыл землю, выкапывал убежище на будущее или яму для могилы. Так или иначе, в этом он практичнее сестры, ведь красный флаг должны заметить другие. Вы поняли, почему нюхать еду опасно и почему нужно слушать всё, что происходит вокруг.