Читать книгу Соло - Виктория Александровна Миско - Страница 6

«Дом – это там, где нас любят», – гласил плакат в коридоре, который всегда встречал гостей. Однажды услышав эту истину от однокурсницы, судья Том Фроззи твёрдо решил, что украсит этими словами стены своего дома, который построит для любимой семьи.

Сейчас, спустя около 20 лет, дом был построен, а эта фраза превратилась в обычное сочетание букв и навевала тоску. Из памяти, как он ни старался, не исчезали студенческие годы и женские глаза, которые забывать не хотелось. На фоне однообразных оттенков юности эти огоньки горели самым ярким созвездием. Слова на стене были данью прошлому и ударом по настоящему, но именно они делали большой холодный дом уютнее несмотря на одиночество комнат и тишину.

Приезжая в свой дом в очередной раз, Том закрывал дверь и устало садился на обувную лавочку напротив плаката, вчитывался и прислушивался к себе. Это была своеобразная проверка. Пока внутри отзывались чувства, мужчина продолжал верить, что живёт, и заглушал боль гордостью от принятого одиночества.

– В жизни может быть только одна любовь, – говорил ему отец, сидя напротив в маленьком кафе. За то время, что они не виделись, его волосы отросли ещё на несколько сантиметров и уже касались плеч.

– И как мне понять? – Том нервно смотрел на часы, боясь опоздать на занятия.

– Поймёшь, – громко рассмеялся мужчина и отхлебнул из кружки. – Она обязательно будет вопреки всем твоим правилам и страхам.

За всю жизнь Том не слышал более грустного смеха.

Сегодня сердце бешено колотилось и без воспоминаний, навеянных словами с плаката. В этот вечер в автомобиле на парковке у Суда лежала папка с делом, которое завтра предстояло вести Тому, сидя в судейском кресле. Его квалификации после экзамена не хватило, чтобы стать одним из Главных судей, но на месте судебного Консультанта он чувствовал себя гораздо комфортнее. Вся его жизнь заключалась в поездках из города в город без мучительных ежедневных заседаний и собраний, что позволяло забыться и о многом не вспоминать. Том проводил жизнь в разъездах, ночевал в хостелах и придорожных гостиницах и очень редко возвращался в свой дом в Городе, присаживался перед плакатом и вспоминал о своей единственной любви.

Её звали НадИн, но в своих мыслях он всегда называл её Надеждой. Так, однажды рассказала она перед парой по истории, её называла бабушка – главный и непобедимый кумир детства. Надин часто вспоминала о своей семье, сильно скучала по дому в первые года учёбы в Университете и искала любую возможность и время, чтобы уехать. Том же всё это время мечтал, что станет для неё утешением и семьёй здесь, а она продолжала твердить, целуя его на перроне в холодную щеку, что «Дом – это там, где нас любят» и вбегала в вагон.

Том отвёл взгляд от плаката, на который смотрел уже в течение нескольких минут, встал, подперев поясницу, и прошёл вглубь холодной гостиной. Здесь он собирался тщательно обдумать ход завтрашнего дела.

В доме было два этажа, и аккуратная деревянная лестница разделяла большую комнату на гостиную и столовую. По плану наверху находились спальни и кабинет, но Том уже давно забросил отделку дома, остановив рабочих на полпути.

– Пожалуй, хватит.

Тогда бригадир недоверчиво прищурился и посмотрела на Тома, который стоял посреди коридора с ведром в руках.

– Хватит?

– Да-да, – бросил он. – Больше не нужно.

– Вам что-то не понравилось? По-моему отличная работа, да, ребят?

Группа рабочих, которые в этот момент занимались делёжкой пачки сигарет, покорно кивнули.

– И не будем мы ничего переделывать, и аванс, – бригадир обтёр руки о штанины, набираясь храбрости, – аванс мы не отдадим. Столько работы!

Том с улыбкой остановил подсчёты потраченной краски и побелки, достал из кармана кошелёк и отсчитал необходимую сумму.

– Вот, будем считать, что вы всё закончили.

Рабочие окружили бригадира и с интересом наблюдали за передачей денег.

– Но… – молодой парень окинул каждую купюру расчётливым взглядом и всё же произнёс, – … второй этаж. Мы даже не принималась. Там голые стены… неправильно это.

– Больше не нужно, как-нибудь в другой раз, – неспешно, словно греясь на солнце, произнёс хозяин дома. – Только помогите мне передвинуть этот стол, и вы свободны.

Огромный предмет мебели, будто вырезанный из цельного ствола дерева, достался Тому от отца, и мужчина им очень дорожил. Спустя столько лет столешница, кажется, до сих пор пахла дешёвым табаком и готова была унести в вечность прикосновения его рук, покрытых мозолями. Сбитые края напоминали о том, как часто эту громадину передвигали из одной комнаты в другую под ворчание матери, которая больше всего любила свободу. Она бросала мужу «я ведь однажды сожгу это произведение искусства!», а он улыбался, глядя, как она бегает за рабочими, прикрывая дверные косяки от случайного удара.

«Любовь», – подумал Том про себя, прикоснулся к холодному дереву столешницы и нежно постучал.

В ту же секунду, будто эхом, такой же стук раздался в коридоре. Том обесточил дом, когда уезжал в последний раз, и электронный дверной звонок не работал. Кто-то нарочно постучал ещё сильнее.

Бросив беглый взгляд на плакат в коридоре, мужчина торопливо открыл дверь, и ключи со звоном упали на пол. В темноте придомовой территории было сложно разглядеть столь позднего гостя и, поднявшись, Том прищурился. Без приглашения женская фигура неуверенно шагнула в дом, и тёплый блеск её глаз показался мужчине ужасно знакомым. Он точно это уже где-то видел. В растерянности Том пропустил гостью вперёд, и она остановилась посреди коридора с невнятной улыбкой.

Нужно сказать, что новоиспечённый судья Фроззи никогда не умел разговаривать с женщинами: всё это выглядело как каламбур из вычитанных научных фактов и комплиментов. Он не любил их взглядов, будто познающих тебя изнутри, и улыбок, способных скрыть даже скорбь. Том не был исключением из тех мужчин, которым некомфортно рядом с женщинами, чья природа, как они считают, слишком отлична от мужской.

В этих размышлениях он захлопнул дверь и, щёлкнув рубильником, включил электричество. Два огонька глаз резко потухли в свете люстры, когда хозяин дома и гостья одновременно моргнули, привыкая к освещению. Когда Том широко открыл глаза, женщина стояла к нему спиной и рассматривала плакат. Он нескромно обвел её фигуру глазами, трепетно касаясь каждой линии тела, и ощутил, как в мгновение его дом стал Домом, в котором любят.

– Достаточно, что я люблю её, – ответил отец на вопрос Тома «О какой любви ты говоришь, если вы с матерью разбежались?».

«Достаточно», – повторил повзрослевший сын про себя.

Том не знал, с чего начать разговор. Он принялся перебирать в уме воспоминания, чтобы подсчитать, когда они виделись в последний раз. Но Надин не выдержала первая. Облокотившись о стену с плакатом, она будто бы скатилась вниз и опустилась на корточки, закрыв лицо руками. Том прекратил вести в голове бессмысленные подсчёты и безмолвно стоял рядом, заменив цифры на унизительные прозвища, чтобы придумать, как назвать себя в данной ситуации. Он будто бы смотрел на себя стороны и видел взрослого мужчину на пороге собственного дома, который молча смотрит, как любимая женщина тихо плачет. «Думаю, подойдёт…»

– …идиот, – вырвалось наружу.

– Я увидела твою машину возле Суда сегодня днём, – её голос преодолевал вакуум любви, прежде чем попасть к Тому.

Он кивнул. Для этого он и потратил время, чтобы пешком добраться до дома после долгой поездки на окраину страны. Он оставил машину возле Суда не из самых разумных соображений, а лишь для того, чтобы Надин узнала о его возвращении в Город. Только ради этого.

– Я не надеялась, что они вызовут тебя: слышала, что ты консультируешь сейчас на другом конце страны. Я и не думала, что они вызовут тебя… в этот дом… Почему?..

Он вновь кротко кивнул.

– …ты здесь… – она подняла красные от слёз глаза, и Том не выдержал, быстро подошёл ближе, опустился на корточки и чуть коснулся плеча, перед этим аккуратно убрав прядь каштановых волос.

Надин смотрела прямо, продолжала беззвучно плакать и задавать свой главный вопрос. Её грудь вздрагивала от приступа слёз всё чаще и чаще, пока она смотрела на молчаливого Тома, который так и не находил в себе ни слов, ни действий. Просто сидел напротив, не замечая, как начинают затекать ноги, и смотрел вперёд, как-то сквозь.

Он точно знал одно, что эта женщина ни с кем не позволяла себе быть слабой, кроме него, ведь именно их дружба подарила ей спокойствие в студенческие годы, дала силы, которые она так усердно направила на учёбу и семью. Дружба с Томом сделала Надин достаточно смелой, чтобы молоденькой девочкой уехать из дома и тайно выйти замуж за почти первого встречного. Это ведь он всегда учил её, что нужно делать то, что велит сердце, а не жить по своду обязанностей.

– 18 лет, – сквозь слёзы пробормотала женщина. – Том, ведь нам было 18, когда мы встретились на первом курсе…

Кажется, это был вопрос, но мужчина никак не мог разобрать её интонации.

– 18, – он не нашёл в себе большего, чем просто повторить вслух.

– Том, – она взглянула на недоделанную лестницу и вдруг с подозрением посмотрела на мужчину, сглотнув приступ слёз. – Этот дом… Почему они пригласили именно тебя?..

– Ты же знаешь, в Министерстве не предлагают ни одного шанса для отказа. Если бы я мог, я бы отказался… Но я не могу…

– Но всё же почему они вызвали именно тебя? Ты ведь консультант с отличной репутацией, – Том встал, размял ноги и отступил на шаг в глубь гостиной, – обычно они выбирают тех, кого не жалко, на чьё решение можно хоть как-то повлиять.

Он смотрел на Надин задумчиво, пытаясь прочесть мимику. Возле её глаз залегли глубокие морщины, которые только украшали лицо. Кажется, в ней всё было создано друг для друга. Её в меру широкие брови изогнулись в маске недоверия, но он читал в них страх. И отражение своей любви. Губы были чуть приоткрыты, чтобы легче дышать, и он ловил каждое их движение.

Когда Надин поднялась и гордо поправила свои густые распущенные волосы, Том испугался. Он не знал, приедет ли она к нему домой, когда увидит машину возле здания Суда, но уже тогда боялся, что наступит момент, когда ей придётся уйти. Это приближалось стремительно, и Том, струсив, внезапно шагнул вперёд и обнял Надин как-то неловко, что на миг её тело даже расслабилось от прикосновений, но только на миг.

Как бы он хотел, чтобы тогда в Университете она так же быстро всё поняла, как и сейчас. Так же воскликнула, вспыхнула, эмоционально говорила, но тогда дело было лишь в его любви к ней, а сегодня – в её любви к сыну. Несравнимо.

– Ты наш единственный шанс, Том, – она с силой сжала его ладонь, и он продолжал чувствовать её аромат так близко. Видимо, она пользовалась всё тем же парфюмом, что и в юности. – Они бы подкупили остальных, но только не тебя! Ты скажешь своё слово! Я тебе верю!

Он задумался. Министерство, правда, не смогло повлиять на него при помощи денег, но у них были другие способы влияния на людей, о которых они много знали. То есть на всех. Там работали и их бывшие одногруппники, которые прекрасно помнили о университетской влюблённости Тома.

– Чтобы ты знала, денег я не взял, – он отвёл глаза и уставился на маленькую царапинку в полу.

– Я знаю, знаю, – она так по-дружески потрясла его за рукав, что сама смутилась и покраснела. – Прости…

Женская ладонь радостно бегала по его предплечью, расправляя складки на рубашке. Невовремя Том принялся вспоминать, когда в последний раз стирал свой рабочий костюм, и услышал следующий вопрос не так чётко.

– Прости, повтори.

– Я лишь сказала, что судя по твоему дому, ты холост, – она перебирала пальцами маленькую пуговицу на рукаве, – получается…

– И моей семье они не угрожали, – перебил он. – Сложно угрожать тому, чего нет. Матери не стало больше года назад.

– И что же?

Надин вглядывалась в мужскую растерянность. Он перебирал в голове факты и оправдания, минуя правду, а она долго не хотела верить в то, что он всё-таки променял честь и справедливость. Надин в надежде тронула Тома за плечо, и он, наконец, так же прямо взглянул на неё в ответ.

– Не деньги, не семья, что же…

Она в растерянности вжала шею, от чего её плечи стали острыми, как у подростка.

– Есть кое-что, – начал он.

– Нет, Том, нет, не говори, – она медленно замотала головой, продолжая смело смотреть в глаза собеседника. – Я будто бы вернулась к жизни с этой надеждой, как только увидела твой автомобиль!.. Я же решила, что вот – не всё потеряно, неподкупный принципиальный Том здесь… Он-то скажет, что Лео не виноват!

– Лео не виноват, – силы начинали покидать его.

– Чем ещё они могли тебя подкупить?!

– Послушай, Надежда…

– Не называй меня так, если осмелишься завтра сказать неправду! – выкрикнула она.

Он не мог соперничать с её эмоцией. Все слова, которые томились в груди, казались такими никчёмными на фоне женской боли и злости, что он не мог найти нужных, кроме пошлых комплиментов или пустых фактов. Надин, запустив руки в волосы, быстро выбежала из дома, хлопнув дверью. Плакат на стене безнадёжно шелохнулся от ароматного сквозняка, а Том так и остался стоять у стены без движения.

Конечно, он мог бы найти в себе силы и догнать её, наверное, смог бы громче крикнуть, быстро рассказать, чётко объяснить, но даже это поставило бы её под угрозу. Министерство могло угрожать его семье, но у Тома никого не было, и Надин прекрасно это знала. И ей ничего не оставалось, как решить, что он поступился принципами и взял взятку, и Том ни на минуту не обвинил её в этом решении. Люби бы он её чуть меньше, в тот день отказался бы от предложения Министерства.

Скорее всего, – здесь Том вдруг безжалостно схватил себя за голову и весь сжался, – если бы на кону стояли Надин и его собственная семья, он бы выбрал первое. Он бы не выбрал Надин, если бы меньше её любил.