Читать книгу Генератор - Виктория Борисова - Страница 5

Ранним утром Геннадий торопился на работу. Он нарочно выехал из дома пораньше, чтобы избежать вечных московских пробок, но в последнее время таких умных и предусмотрительных, видимо, немало развелось… Машины стали в очередном «мертвом» заторе так тесно, что даже если захочешь пешком побежать – дверь открыть невозможно. Прямо хоть на вертолете летай! Безобразие просто.

По правде говоря, Геннадий пребывал в настроении довольно благодушном, и пробками возмущался больше для порядка. Накрапывал противный мелкий дождь, а в салоне его не слишком фешенебельного, но вполне удобного «Фольксвагена-пассата» было тепло и уютно, приятно пахло хвойным освежителем воздуха, и радио, раз и навсегда настроенное на любимую радиостанцию «Серебряный дождь», мурлыкало тихую, мелодичную джазовую композицию. Впереди ждал новый день – сначала интересная работа, а потом – любимый дом и тихий вечер… Если жизнь прекрасна и удивительна, стоит ли расстраиваться из-за мелочей?

Кстати, о работе. Геннадий посмотрел на часы. М-да… Там ему полагалось быть еще минут двадцать назад, но что ж теперь поделаешь! Надо хотя бы предупредить. Он оценил взглядом длинную череду автомобилей впереди, покорно ожидающих возможности продвинуться вперед хоть немного, и со вздохом потянулся за мобильником.

– Алло, Наденька? Доброе утро.

– Доброе утро, Геннадий Петрович! – послышался в трубке звонкий, жизнерадостный голосок секретарши. Она-то уже на работе, как всегда – минута в минуту… Небось, на метро добирается.

– Я сегодня немного задержусь… Если будут спрашивать – скажите, что буду часам к одиннадцати.

– Да, конечно, Геннадий Петрович! Непременно. У вас все в порядке?

– Да-да, все хорошо! Пробки эти, чтоб их… Скоро начну жить на работе. И время на дорогу тратить не надо будет.

Геннадий захлопнул крышку телефона и откинулся на спинку кресла с чувством исполненного долга. Хорошо все-таки быть начальником… Когда хочешь – пришел, когда хочешь – ушел. И никакого тебе табеля, журнала прихода и прочего унизительного контроля.

С тех пор, как Геннадий перешел на новое место работы, жизнь его волшебным образом изменилась. Прежние терзания он теперь вспоминал с улыбкой. Подумать только, а ведь тогда казалось, что его проблемы неразрешимы… Но Широков, которого Геннадий до сих пор называл про себя «своим змеем-искусителем» действительно знал свое дело и ни в чем не обманул. Даже странно.

Лаборатория, которой теперь заведовал Геннадий, размещалась в новом, недавно отстроенном здании на краю Москвы – как водится, без каких-либо опознавательных знаков. Непосвященному человеку никогда не понять, что массивное, тяжеловесное, и довольно несуразное сооружение, больше всего похожее на гигантский куб из серого гранита, обнесенное высоченным забором, на самом деле является научным центром нового типа. Да и нечего ему здесь делать, непосвященному-то… Если кому и случится забрести случайно, то еще на дальних подступах такого бедолагу остановят очень бдительные мускулистые молодые люди из охраны, проверят документы, установят личность и подробнейшим образом расспросят, кто таков и как здесь оказался. А потом – объяснят, что больше так поступать не нужно, если, конечно, человек сам себе не враг и желает жить долго и счастливо.

Институт оказался в своем роде удивительным заведением. Здесь работали люди разных профессий, в том числе, по слухам, самых странных и непонятных – то ли историки, специализирующиеся на древних цивилизациях, то ли астрономы, переквалифицировавшиеся в астрологов. Каждый отдел имел кодированное наименование, и никто не знал, чем конкретно занимаются «соседи» за стеной. Контакты между сотрудниками разных отделов вне работы не поощрялись. В здании множество отдельных входов и выходов, к тому же существовала сложная пропускная система с магнитными карточками, и каждый сотрудник мог попасть лишь туда, куда позволял его допуск.

Лаборатория А-14, которой теперь заведовал Геннадий, находилась на третьем этаже. Впервые обойдя просторные, светлые помещения, волею судеб оказавшиеся в его полном распоряжении, он даже растерялся немного. Но чудеса продолжали происходить, и постепенно он привык к этому. В лаборатории подобрался замечательный коллектив, настоящая команда единомышленников, почти семья… Физики, химики, биологи, физиологи – все делают одно общее дело и прекрасно понимают друг друга.

И фонды выделяются вполне исправно. Поначалу, подписывая заявки на оборудование стоимостью сотни тысяч долларов, Геннадий чувствовал себя крайне неловко. В родном институте чтобы лампочку новую купить, надо было извести кучу бумаги… А здесь – все заявки удовлетворялись легко и быстро, «в рабочем порядке», как любил выражаться Широков.

Он так и остался куратором проекта. Появляется в институте раз или два в неделю, вроде бы бесцельно слоняется по коридорам, заглядывая то в лабораторию, то в буфет, то в курилку, вежливо со всеми здоровается, женщинам ручки целует… Вся женская часть коллектива просто в восторге от его обаяния. Даже в глазах Аделаиды Семеновны Громберг – солидной седой дамы предпенсионного возраста, всю свою жизнь посвятившей изучению теории поля, иногда мелькает что-то нежное, девчоночье и восторженное, как у влюбленной восьмиклассницы.

Да что там дамы! Геннадий и сам не заметил, как они с Широковым стали почти что друзьями. Бывало, засиживались допоздна в его рабочем кабинете с бутылкой хорошего коньяка, и, как полагается русским интеллигентным людям, часами спорили, философствовали, рассуждали о том, «что же будет с Родиной и с нами»… Надо признать, что Широков далеко не дурак и отличается от образа представителя «кровавой гебни», о которых так любят кричать маловменяемые личности, почему-то назначившие себя ответственными за свободу и демократию в России, как карикатурный дядя Сэм от современного американца.

Бывало, встречались и вне работы. Даже на дачу к Широкову ездили иногда. Дом у него просторный, старый, хорошо и крепко сработанный… Да не где-нибудь на Рублевке, а в совсем необжитом месте на краю Московской области. Широков любил приезжать сюда один, хотя имелась у него и очаровательная супруга, и дети – мальчик и девочка. Идеальная семья, прямо как с картинки…

Геннадий очень ценил, что Широков допустил его в свое тайное убежище. Там, за городом, вдалеке от шума и суеты, действительно можно было отдохнуть по-настоящему. Они жарили шашлыки, бродили по лесу, купались, если погода позволяла… Иногда развлекались тем, что стреляли по жестяным банкам из-под пива. Впервые в жизни взяв в руки пистолет, Геннадий с удивлением ощутил его странную тяжесть и особую, смертоносную мощь. Виталий посмеивался над его неловкостью, снисходительно учил обращаться с оружием – заряжать, снимать с предохранителя, целиться и стрелять. В общем, они прекрасно проводили время, и, хотя такие вылазки случались нечасто, в памяти они оставались надолго.

Но больше всего Геннадий был благодарен Широкову совсем не за это. Именно он помог ему перевернуть самую тяжелую и неприятную страницу в жизни, и выйти из этой ситуации не то чтобы с честью – такое, наверное, вообще невозможно! – но просто выйти и жить дальше. А это уже немало.

Геннадий поерзал на месте. Вот, кажется, уже и время прошло, а вспоминать до сих пор неприятно…

Устроившись на новое место работы, Геннадий поначалу думал, что в доме наконец-то настанут мир и покой. Зарплату платили такую, о какой только мечтать можно было… Он надеялся что теперь, получив все, что хотела, Галина перестанет его пилить, и можно будет вздохнуть с облегчением – спокойно жить, работать, а в свободное время гулять с Дашкой, читать ей книжки вслух, разговаривать… Смотреть, как растет его девочка – и больше не чувствовать себя плохим отцом.

Но вскоре мечты разбились о суровую реальность. Против ожидания, Галина просто как с цепи сорвалась! И деньги не помогали. Она как будто чувствовала себя оскорбленной тем, что муж, которого она привыкла считать тряпкой, ничтожеством, всем в жизни обязанным ей, вдруг оказался востребованным и высокооплачиваемым специалистом.

И этого перенести она никак не могла.

Для начала Галина затеяла грандиозный ремонт. Деньги уплывали, будто в черную дыру, но Геннадий не жаловался. Хуже было другое – в доме все было вверх дном, стоял неистребимый запах краски, лака и клея, повсюду громоздились кисти, валики и еще куча предметов непонятного назначения. Приходя с работы, он чувствовал себя как неприкаянный, «пятый угол искал», как когда-то говаривала мать. Ни отдохнуть, ни выспаться толком, а уж о том, чтобы прочитать книгу или статью в научном журнале, усвоить информацию, требующую хоть минимальной сосредоточенности – и мечтать не приходилось… В выходные Галина требовала, чтобы он ехал с ней по магазинам и строительным рынкам выбирать карнизы, обои, плитку, линолеум и еще кучу совершенно необходимых вещей. Любой робкий протест немедленно приводил к громкому скандалу, и, проклиная все на свете, Геннадий покорно тащился вслед за ворчливой супружницей. Вскоре он стал искать любой предлог подольше задерживаться на работе, пропадал в институте и в выходные, и в праздники, благо, нынешний статус начальника не предусматривал строго нормированного рабочего дня. Вначале это помогало, но вскоре Галина нашла новый повод для истерик и обвинений – ревность. Она была уверена, что Геннадий реже стал бывать дома из-за другой женщины, и никакие уверения в том, что на работе его ждет только работа, не помогали.

Однажды, после особенно бурного выяснения отношений, Геннадий лежал без сна, смотрел как за окнами занимается рассвет и чувствовал тяжесть в голове, опустошенность в душе и противную, сжимающую боль за грудиной. Он думал о том, что всего через несколько часов ему нужно встать и пойти на работу, и это хорошо. Там, в институте, его уважают – и посочувствуют, и чаю нальют, и за таблеткой сбегают… В профессиональном плане он достиг всего, чего хотел – ну, или почти всего, ведь не предела совершенству! Есть работа, есть деньги, но почему же дома для него почти ничего не изменилось? Почему жизнь осталась такой же невыносимой? Почему приходится лежать в постели без сна с болью в груди, и усилием воли отгонять мысли о близкой смерти? Сердце стучит, сбиваясь с ритма, и каждый удар отдается противным колотьем… Еще несколько лет такой жизни он просто не выдержит! Но именно сейчас умирать совсем не хочется.

А если так – надо что-то делать.

На следующее утро Геннадий позвонил в институт, предупредил, что появится не раньше обеда, и поехал подавать заявление на развод. Галина такого никак не ожидала. Сначала просто не поверила, а потом разразился такой скандал, что до сих пор страшно вспомнить – крики, слезы, угрозы вроде «развода не дам, не надейся!», «ребенка больше не увидишь!», или «голый и босый уйдешь, больше на порог не пущу!»… Пережить такое трудно было даже ему, привыкшему за долгие годы стойко выдерживать удары тяжелой артиллерии в затяжной позиционной войне под названием «семейная жизнь».

Немного утешало лишь то, что время для того, чтобы сообщить о своем уходе, Геннадий подгадал удачно… По крайней мере, он так думал. Из дома он уходил воскресным утром, когда Дашка с классом уехала на экскурсию в Коломенское. По отношению к дочке Геннадий чувствовал себя подлецом и предателем, но иначе поступить не мог. В конце концов, его работа дает надежду на лучшее будущее для нее! Дашка еще совсем ребенок, но когда-нибудь он ей все объяснит, и, может быть, она сможет понять и простить его…

Успокаивая себя подобными мыслями, (честно говоря, получалось не очень!) Геннадий наспех побросал в чемодан свои вещи, связал книги тонким шпагатом, и вышел за порог дома, где прожил почти двадцать лет, даже не оглянувшись. Конечно это было нехорошо, совсем не по-человечески, и надо было бы как-то успокоить женщину, которая так долго была его женой, попросить прощения, в конце концов… Но разве можно обращаться с такими словами к яростно орущему, растрепанному существу с безумными глазами, в которых полыхает ненависть?

Геннадий уже выходил из подъезда, когда от стены возле почтовых ящиков отделилась тонкая маленькая фигурка и шагнула ему навстречу.

– Дашка! – ахнул он, – ты что здесь делаешь? Почему не в школе? То есть не на экскурсии?

Девочка повисла на нем, обхватив руками за шею. С грохотом упал на пол чемодан и связка книг рассыпалась, но Геннадий даже не заметил.

– Папка! Я тебя все равно люблю! Ты хороший…

Слезы текли по лицу, и он не знал – ее ли это слезы или его. Он уже готов был вернуться и пропади все пропадом… Но Даша вдруг крепко прижалась к нему и выдохнула в ухо:

– Папка, ты заберешь меня к себе? Правда, заберешь?

Так началась его новая жизнь – благо, теперь зарплата вполне позволяла снять квартиру. Едва очутившись в тесной «однушке» на окраине с пачкой книг, чемоданом и электрочайником, купленным в ближайшем магазине бытовой техники, Геннадий сразу же испытал огромное, ни с чем не сравнимое облегчение. От одной мысли, что сюда никто не войдет, чтобы рассказать о том, что он бездельник и неудачник, хотелось целовать обшарпанные стены. Кроме того, здесь не было телевизора, не кипели мексиканские страсти в бесконечных сериалах, и, приходя домой, можно было спокойно посидеть в тишине, почитать, подумать…

Добавилась и новая радость – частенько тайком от матери забегала Дашка. Теперь, когда их связывала общая тайна, они стали гораздо ближе друг к другу… Вместе им было легко и удивительно хорошо – можно и поговорить, и посмеяться, и просто помолчать. Геннадий с удовольствием помогал дочке делать домашние задания по физике и математике, так что Дашка стала звездой школьных олимпиад. Матери она говорила, что поступила в кружок при физико-математической школе, ведь надо думать о будущем, готовиться к поступлению в институт… К счастью, Галина поверила. Особенно ее убедила грамота за победу в районной олимпиаде. «По крайней мере, на репетиторов не тратиться!» – сказала она и успокоилась.

Не все, конечно, было столь безоблачно. Галина никак не могла смириться с тем, что ее муж, которого она столько раз называла «тряпкой», вдруг решил проявить характер. Заседания суда по делу о разводе она то игнорировала, то являлась, исполненная боевого духа, и с порога заявляла, что требует сохранить семью и дать им с мужем время для примирения. Судья – немолодая женщина с усталым лицом – вздыхала и откладывала заседание месяца на три, и Галина смотрела гордо, настоящей победительницей. «Я же говорила – развода не дам! – повторяла она, – даже не надейся!».

Геннадия все это немало тяготило. Не то чтобы он так уж сильно стремился к тому, чтобы формально считаться свободным мужчиной, не связанным узами брака, но неопределенность положения была неприятна. К тому же, бесконечное хождение по судам требовало времени, сил физических и душевных, а потому изматывало. Утешало только то, что рано или поздно это должно было закончиться, а потому Геннадий вздыхал, но терпел.

Но и Галина не собиралась сдаваться без боя. Она даже умудрилась каким-то образом узнать адрес института (вот где таланты пропадают!) и отправилась туда. Добры молодцы из охраны, конечно, остановили ее, но после того, как Галина, рыдая, предъявила паспорт, и поведала о том, что является законной супругой заведующего лабораторией Геннадия Воскресенского, который есть подлец и мерзавец, сочли за лучшее препроводить ее к руководству. Директор института – тихий, вежливый человек с очень внимательными глазами – выслушал ее и отправил к Широкову. Уж о чем он с ней беседовал – неизвестно, но из института Галина вышла притихшая, молчаливая и даже какая-то испуганная. Больше скандалов она не устраивала и даже на суде кивала, покорно соглашаясь на развод по причине «несходства характеров».

Но и этого мало! Именно Широков после развода помог ему получить квартиру. Уж каким чудом ему это удалось – неизвестно, но, войдя в просторные свежеотремонитированные двухкомнатные хоромы улучшенной планировки в новостройке, Геннадий впервые в жизни почувствовал, что он по-настоящему дома.

Широков никогда и словом не обмолвился о том, что был в курсе его семейных проблем. Геннадий был особенно благодарен за такую молчаливую деликатность. В этом было что-то трогательное… Так что, если вдуматься, Широков был его единственным и настоящим другом.

Больше всего Геннадий, конечно, переживал из-за Дашки. Мать строго-настрого запретила ей общаться с «отцом-подлецом»… Они продолжали видеться тайком, но нельзя же прятаться вечно! Рано или поздно все тайное становится явным. Но даже тут как-то само все сложилось – Галина после развода с бешеной энергией принялась устраивать личную жизнь, и на дочь обращала мало внимания. А вскоре произошло и вовсе невероятное событие – совершенно неожиданно Геннадий узнал, что бывшая жена снова выходит замуж! Что уж греха таить – даже напился от радости.

Так что теперь, вроде бы, все счастливы и довольны – и Галя в том числе. Ее избранник Юра – человек вполне обеспеченный, серьезный, торгует (и успешно, кстати, торгует) строительными материалами. В душе Геннадий был очень благодарен ему и искренне считал своим спасителем… Новый муж был не особенно рад тому, что у Галины уже есть ребенок, и когда девочка стала все чаще и чаще оставаться у отца, ничего не имел против.

Галя еще сильнее пополнела, приобрела манеры купчихи второй гильдии предпрошлого века. Теперь она трудится на складе у своего благоверного, отпускает покупателям доски, шифер и сантехнику, а в свободное время строит дачу, и, кажется, совершенно счастлива.

А им с Дашкой никто не мешает. Большую часть времени дочка проводит с ним. Конечно, Геннадий немного волнуется, когда она остается одна, но девочка вполне самостоятельна, приходит из школы, делает уроки и вполне способна приготовить полуфабрикат в микроволновке. Вечером, когда он возвращается домой, Дашка разогревает ужин, садится напротив него, рассказывает, как прошел ее день… И это по-настоящему здорово! В конце концов, совсем неглупый человек сказал что счастье – это когда утром хочется идти на работу, а вечером – возвращаться домой.

Так что, в общем и целом Геннадий был вполне доволен своей жизнью. О том, чтобы жениться снова, он никогда не помышлял – одного раза оказалось вполне достаточно. Даже более чем!

Правда, пару лет назад в лабораторию пришла работать молоденькая лаборантка Леночка. Узнав, что начальник не женат, она начала было посматривать в его сторону… Ее аппетитные формы и задорная улыбка волновали его мужское естество, заставляя мечтать о чем-нибудь эдаком, но при одной мысли о том, что случится после, Геннадий запретил себе даже думать о подобных глупостях. Если за минутное удовольствие (к тому же удовольствие сомнительное!) придется заплатить душевным покоем, положением, выстраданным счастьем, в конце концов – то нет, спасибо, лучше не надо! Опять начнутся претензии, придирки, скандалы, не дай Бог… Он не так молод, чтобы еще раз пережить подобное. И еще неизвестно, как она будет относиться к Дашке! Девочка такая нежная, ранимая, у нее переходный возраст, она нуждается в нем…

И, если уж сказать по совести – больше им никто не нужен.

Геннадий улыбнулся своим мыслям. Он вспомнил, как им с Дашкой бывало хорошо вдвоем, когда вечером свет от лампы под оранжевым абажуром (он нарочно купил такой!) очерчивает круг тепла и домашнего уюта. Дашка, свернувшись клубочком в большом кресле (она как-то сразу облюбовала его для себя), порой засыпала над книгой. Будить всегда было жалко, и Геннадий на руках относил ее в постель – сонную, теплую, родную. Прядь волос падает на лицо, девочка чуть улыбается и сонно бормочет: «я люблю тебя, папка!».

Вот ради этого стоит жить.

Он вспомнил, что сегодня пятница, Дашка придет из школы пораньше, можно было бы и отгул взять, повести ее куда-нибудь… Но не получится – в лаборатории вчера завершена серия экспериментов, и нужно систематизировать результаты, составлять отчет, так что, возможно, он до вечера засидится.

Но не только потому сегодня Геннадий так спешил на работу. Настоящей «конфеткой-приманкой» была толстая папка, лежащая в сейфе. Вчера Виталий принес из засекреченного архива удивительный документ – рукопись, много лет пролежавшую в спецхране. «Посмотрите… Тут как раз по вашей теме!» – улыбнулся он мефистофилевской улыбкой, и поспешно ушел, оставив Геннадия в полном недоумении.

Почему-то поначалу он покосился на толстую пыльную папку с некоторой опаской. На картонной обложке было крупно выведено: «материал по делу №1678943/37 Марченко А. В.» и чуть ниже «совершенно секретно. Хранить вечно».

Прикоснуться к этому раритету Геннадий отважился не сразу. Вспомнилась судьба отца… К тому же, дело помечено недоброй памяти тридцать седьмым годом. Страшное было время!

Но в конце концов любопытство победило. Интересно стало, кто собственно, такой (или такая? фамилия-то не склоняется!) этот самый Марченко А. В.? То ли следователь, то ли наоборот, подследственный… Или и то, и другое – в те времена люди часто менялись местами!

К картонному переплету была прицеплена скрепкой старая выцветшая фотография, на которой при определенном усилии можно было разглядеть довольно грузного пожилого мужчину в пенсне. Возможно, это и есть тот самый Марченко… А может, и нет. Точно этого уже никогда не узнать – как не узнать, что стало с ним после того, как папка оказалась в спецхране НКВД.

Но, как бы то ни было, содержание рукописи оказалось необычайно занимательным! К сожалению, вчера Геннадий успел лишь бегло проглядеть несколько страниц. Читать было трудно – кое-где карандашные записи стерлись, так что не разобрать, почерк торопливый, летящий, будто рука не успевала за мыслью, и старомодный стиль изложения поначалу изрядно сбивает с толку… Но любопытно, невероятно любопытно! Странная смесь довольно наивных рассуждений об устройстве будущего идеального общества – и прозрений, намного опередивших свое время. Все вперемешку – «лучистая энергия» (так, по-видимому, автор именовал электромагнитное излучение), загадочные «N-лучи», якобы открытые неким французом Блондло, передача мыслей на расстоянии, поиски Шамбалы, необходимость нравственного самосовершенствования…

Но увлекательное чтение пришлось прервать на самом интересном месте. Валя Ройфер, биолог, пришел напомнить о заказе на центрифугу, без которой невозможно провести запланированную серию опытов, так что пришлось звонить в отдел снабжения и ругаться. Геннадий с большим сожалением отложил рукопись. Очень хотелось бы почитать ее дома, в спокойной обстановке, но правила есть правила, выносить ничего нельзя…

Зато сегодня он сможет выкроить пару часов прямо сейчас, с самого утра! За отчетом, возможно, придется сидеть до вечера, но это потом, а пока – можно наслаждаться. Геннадий даже улыбнулся в предвкушении того, как он приедет на работу, достанет папку из сейфа, сядет за стол…

– Ну, что стал-то, проезжай!

Геннадий вздрогнул от неожиданности. Пронзительный звук автомобильного сигнала прервал его мысли. Затор постепенно рассосался, впереди появилось свободное пространство, и череда автомобилей медленно двинулась вперед.

– Ну, что ж, поехали! – зачем-то вслух произнес Геннадий и аккуратно тронулся с места.

Впереди был еще один прекрасный день.