Читать книгу Очерки на разных высотах - Вильям Артурович Смит - Страница 5

Мы только что вернулись со спасательных работ – на подъеме по сложнейшему маршруту на вершину Шхара разбилась двойка наших друзей, Володя Спиридонов и Юра Добрынин. Спустили их вниз, похоронили на Миссес-коше, помянули… Что дальше? – ехать в Москву, «в суету городов и потоки машин», но после пережитой трагедии рутина обычной жизни смотрится невозможной. Отправиться на очередное из запланированных спортивных восхождений, как будто ничего не произошло, кажется почти кощунственным. И тут вдруг родилась идея – мы должны пройти маршрут ребят на Шхару. Мы должны докончить начатое ими дело, и только так мы сможем, что называется, «закрыть счет к горам». Группа собралась быстро – Боб Горячих (руководитель), Олесь Миклевич, Мика Бонгард, Олег Брагин и я. Сначала Олесь отнесся очень неодобрительно к этой идее. Как врач с большим клиническим опытом, он лучше других чувствовал, насколько психологически трудным для нас может оказаться это восхождение. Пройти последним путем наших друзей – такая ноша могла стать слишком тяжелой, даже неподъемной. Но колебания Олеся сразу закончились, как только он увидел нашу решимость исполнить задуманное. «Конечно, я иду с вами, без вариантов» – были его слова в том вечернем разговоре. Вот тогда-то, на Шхаре я и познакомился с этим удивительным человеком, Олесем Миклевичем. В тот год он впервые появился в нашей команде, с легкой руки Боба Горячих. Тот не стал много говорить об Олесе, а просто сказал о нем: «Он – святой!» Это прозвучало как ироническое прозвище, но очень скоро мы убедились в том, насколько точно оно к нему подходит.

Для меня Шхара началась (а могла и закончиться!) еще на подходах. Неудачный прыжок через трещину, и я, придавленный двухпудовым рюкзаком, рухнул от дикой боли в голеностопе, а когда поднялся, понял, что для меня восхождение закончилось. Но Боб реагировал иначе: «Симулянт, несчастный! А ну-ка, Святой, займись им, как следует!». Тот немедленно выдолбил глубокую лунку во льду, заставил меня разуться, сунуть босую ногу в ледяную воду и держать ее там чуть не до посинения. Потом стянул эластичным бинтом, заставил попрыгать на больной ноге и доложил Бобу: «Артурыч в порядке. Теперь надо дать только хорошую нагрузку его ногам». Следующие три часа мы шли без остановки и, когда пришли к ночевке, я уже забыл, какой из голеностопов я потянул.

Маршрут оказался очень тяжелым. И дело не только в крутых обледенелых скалах и почти полном отсутствии простых участков, где можно было как-то расслабиться. Нас давило еще чисто психологическое ощущение того, что мы идем по пути наших друзей, которые не вернулись с этого маршрута. Как же тогда наш доктор обихаживал нас, буквально как своих пациентов, чтобы облегчить эту ношу! На маршруте он работал на «всю железку», как и все мы. Но ему не было равных, когда надо было устраивать ночевку, выравнивая/вырубая площадку под палатку, потом тщательно устраивать крючьевую страховку для нас и всего того, что было с нами, а заодно найти укромное место, чтобы запалить примус, натопить воды и сделать чай. И вот уже мы все залезли в палатку, а он еще хлопочет снаружи, подкрепляя растяжки или пряча кошки, чтобы их ненароком не столкнули вниз. Потом миг блаженства – снова горячий чай, вместе с какими-то ватрушками, что по заказу Олеся сделали наши девушки в лагере.

Боб недолго терпел это безобразие и на третий день сурово ему сказал: «Чтобы я тебя больше не видел за всеми этими хозяйственными хлопотами! Нашел себе теплое местечко при кухне! Теперь будет все иначе: пока мужики будут возиться с биваком и с готовкой, ты пойдешь со мной, чтобы обрабатывать путь на следующий день». Олесь только добродушно посмеялся в ответ. Олесь и Боб – это была идеальная двойка на восхождении. Они понимали друг друга с полуслова. Боб был человеком страстным и не упускал случая подразнить Олеся нарочито грубоватым обращением. Тот никогда не «заводился» в ответ. помалкивал или спокойно ему отвечал в духе: «Боря, ну как ты можешь нести такую чушь?» Жаль, что я никогда не записывал их диалогов; попробую, однако, дальше как-то воспроизвести их хотя бы по тональности.

Пожалуй, тяжелее всего нам дался последний, четвертый день маршрута. Тогда нам предстояло пройти крутейший ледовый склон, нечто вроде шапки, чтоб выйти на вершину. Как-то так получилось, что первым вышел на эту очень тяжелую работу Олесь. Предполагалось, что он пройдет веревку, а там его кто-нибудь заменит. Но, как это нередко бывает, крутизна склона не позволяла вырубить площадку-станцию, где можно было поменять ведущего. Поэтому Олесь забивал очередной крюк и снова рубил ступени вверх и так веревка за веревкой. Работа, уверяю вас, очень тяжелая, а тут еще Боб не может не приставать с советами: «Времени мало, а ты там возишься с каждой ступенькой, будто это парадная лестница в Мавзолей. Наметил ямку и дальше! И нечего весь лед измельчать в винегрет, его никто жевать не собирается. Коли покрупнее, от осколков мы увернемся, не барышни!» – и все это, естественно, с добавлением крепких слов, без которых Боб просто не обходился. Но тут случилось ЧП – от сильного удара у Олеся сломался ледоруб, и он остался беспомощно стоять на вырубленной ступени (хорошо, что она была довольно просторной!). Самостраховка у него была надежная – забитый ледовый крюк, Боб быстро к нему подошел и ушел рубить ступени дальше. Олег и Мика подтягивались к Олесю, а вот у меня возникли проблемы и довольно серьезные.

Я шел последним и должен был выколачивать все крючья. Наконец, донеслось откуда-то сверху: «Можешь идти!». Для начала мне надо было добраться до основной веревки, что была закреплена метрах в пяти-семи выше меня на забитом крюке. От этого крюка ко мне шел репшнур, держась за который я должен был добраться до основной веревки. Но это все в теории, а на практике оказалось все совсем иначе: стоило мне попытаться нагрузить репшнур, как он плавно ко мне соскользнул, и я остался стоять, привязанный коротким отрезком самостраховки к последнему крюку, который еще не успел выбить. Видимо, кто-то не очень надежно закрепил репшнур на крюке. Оплошность, которая могла иметь роковые последствия… Теперь у меня не осталось никакой свободы действий – ни вправо, ни влево не могу сделать ни шагу. Кричу вверх – меня не слышат, через меня стекают снежные ручьи, почти реки, погода – хуже некуда. К тому времени мне пришлось простоять на одном месте часа два, и пальцы на ногах совершенно закоченели – я уже мысленно с ними простился. Хуже того, сам начинал замерзать так, что еле шевелил руками. И тут пришло спасение в лице Олеся – он спустился ко мне по закрепленной веревке. Увидел сразу, что я почти обездвижен, подстегнул меня к себе, сам стал за моей спиной, крикнул вверх, чтобы там выбирали веревку, и мы с ним начали медленно двигаться со ступеньки на ступеньку. Сначала я не мог сделать и шага без его помощи, но постепенно разошелся. Веревка-другая по ступеням, еще несколько шагов, и вот уже мы стоим рядом с Борькой. Боб, конечно, не мог удержаться, чтобы не съязвить на мой счет: «Вот ведь как у тебя получается: еще на леднике Олесь спасал твою ногу, а здесь он тебя под ручки на вершину выводит – одно слово «Святой!». А дальше к Олесю: «А что, Святой, из ада ты тоже мог бы вытащить?» и услышал в ответ: «Смотря кого… Тебя, грешник, не смог бы даже я!».

Тем временем Олег и Мика уже выбрались на вершину, нашли там место для палатки, и, когда мы до них добрались, там уже нас ждал горячий чай и домашнее тепло. Первым делом я разулся. И, должен признаться, что буквально обомлел, увидев свои ступни беломраморного цвета. Моя первая мысль была, что несколько пальцев я уж точно потеряю. Даже подумалось: «Не такая уж большая плата за Шхару!» Но Олесь слушать меня не стал, а принялся растирать мои ноги, то сухим шерстяным носком, то спиртом. Почуяв запах спирта, Боря стал было говорить о том, что он знает лучший способ его употребления, но Святой на него так взглянул, что Боб мигом умолк. Упорство нашего лекаря было вознаграждено – часа через два с половиной чувствительность ступней и пальцев были полностью восстановлены. На этот раз – обошлось!

С утра побежали по гребню вниз. Но слово «побежали» здесь не вполне уместно: снежный гребень разукрашен карнизами на обе стороны и надо было суметь проскочить по осевой линии между ними. Меня, как самого легкого, пустили первым, вручив мне один из оставшихся несломанных ледорубов. Последним шел Олесь, тоже с ледорубом. Его обязанностью было внимательно смотреть за всеми и, если кто вдруг провалится с карнизом, немедленно кричать, в какую сторону прыгать другим. Спуск прошел без подобных драматических осложнений, вот уже и ледник, а еще через пару-тройку часов мы вышли на траву Миссес-коша. Здесь остановились, посидели, помолчали, набрали цветов, украсили могилы ребят – и прощай, Шхара, прощайте навек и простите нас, друзья наши.

Ну вот и все, счета закрыты, сезон закончен, теперь мы можем покинуть горы.