Читать книгу Естествознатель. Книга 5. Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова - Страница 4

Рабилон встречал стылыми холодами. Северные края, чего от них ждать путного. Город укрылся от чужих глаз в диком лесу, который уже успел нарядиться в праздничные белые одежды: пышные комья снега, налипшие на ветки, придавали деревьям чудесный и немного торжественный вид. Холодное безмолвие поприветствовало странников, внезапно очутившихся на заснеженной поляне. Секунду назад их не было, но вот восемь мужчин словно бы материализовались из снега и теперь стояли, немного удивленно и растерянно озираясь по сторонам. Заприметивший незнакомцев русак во весь опор помчался прочь, шелестя опавшими ветками.

– Вот мы и дома, – улыбнувшись, произнес Аркус, с удовольствием ощущая, как изо рта выходит пар. Ему уже порядком надоел жаркий климат; как славно, что Вингардио хоть здесь решил не вмешиваться в естественный ход природы и оставил все как есть. – Только где же сами постройки?

Естествознатели переместились на окраину города, желая пешком обойти его вдоль и поперек. Однако теперь мужчины начали сомневаться в правильности принятого решения. Призрачные дома исчезли, оставив после себя лишь безмолвный еловый лес, хранивший тайны.

– Прогуляемся? – весело подмигнул Троний, желая разрядить обстановку. Каждого из них охватило сейчас смутное волнение, но вот чем оно было вызвано? Боялись ли они увидеть вместо города одни развалины? Страшились встретиться со своим заклятым врагом Вингардио? Сложно сказать. Подобно тому как мороз сковал деревья в белый плен, также и их сердца погрузились в томительную тревогу.

Они нерешительно побрели в сторону центральной площади Рабилона, туда, где когда-то гордо возвышалась библиотека со свитками.

Нороган задумчиво глядел по сторонам; он все никак не мог выкинуть из головы прекрасное лицо Павлии, которое словно бы навеки отпечаталось в его мыслях. Кто-то робко тронул его за рукав соболиного полушубка. Доланд.

– Невесело тут, да? – тихо и как-то неловко произнес его друг.

Нороган небрежно пожал плечами.

– А чего ты хотел, дружище, ведь была война. Нам еще здорово повезет, если мы встретим кого-то живого из естествознателей.

– На самом деле я не очень хотел в Рабилон. Но Ирионус сам меня попросил, – вдруг откровенно признался Доланд.

Нороган хмыкнул, взглянув на приятеля. Доланд был выше его ростом, и ему приходилось закидывать голову, чтобы посмотреть тому в глаза. Он и сам был довольно высоким, но друг перещеголял его даже в подобной малости.

– Отчего же ты не хотел? Все лучше, чем бегать от приспешников Вингардио.

– Меня вовсе не радует мысль о том, что я оставил Павлию в полном одиночестве.

«Меня тоже» – пронеслось в голове у Норогана, но он благоразумно промолчал.

– Она – это все, что у меня есть, понимаешь? Боюсь, если со мной приключится беда, то что станет с ней? У меня дурные предчувствия. Хоть война и закончилась, чудится мне, что хорошего ждать нечего.

– Не думал, что ты суеверен, друг мой, – улыбнулся Нороган, внутри себя недоумевая страхам приятеля.

– Да, ты прав, зачем беду накликивать? Просто я хотел сказать… Если вдруг что случится, присмотри за ней, ладно?

«Они что, издеваются надо мной?» – с глухим раздражением подумал Нороган. «Жена просит за мужа, муж за жену… Будто разом в могилу собрались!»

– Ладно? – с напором повторил Доланд, положив ему руку на плечо. Нороган поморщился и отодвинулся в сторону – ему показалось, будто ладонь приятеля весит несколько пудов. Как и ответственность, которую они оба водрузили ему на плечи.

– Да, да, – досадливо отвечал он. – Только все будет хорошо, помяни мое слово.

***

Наверное, он был прав. По крайней мере, Рабилон не представлял для путников ни малейшей опасности, ибо казался совершенно пустынным, холодным и безразличным. Все естествознатели, ранее населявшие здешние края, разбрелись по разным сторонам света, библиотека была разрушена, главные улицы пустовали.

– И он хотел, чтобы мы тут слонялись целый год, как бродячие псы без крова над головой! – возмущался коренастый Керт. Он не обнаружил собственного дома, что повергло его в особенно мрачное расположение духа. Да и остальным было невесело. Густо пошел снег, погружая уцелевшие фундаменты в белесую дымку.

– Будем ночевать здесь? – уныло поинтересовался Троний, оглядываясь на остальных. – Или вернемся в Шуханер?

– Мы не выполнили задания, – твердо возразил правильный Доланд. В отличие от остальных у него одного имелось больше причин поскорее вернуться, но при этом он предпочитал в точности исполнять волю предводителя.

– Он прав, – поддержал приятеля Нороган, который, впрочем, руководствовался совсем иными причинами. – Мы пришли сюда не для праздной прогулки.

– Что ж, тогда найдем более-менее сносную хату и сотворим над ней защитный купол от снега. Эти белые осы действуют мне на нервы!

Они вновь направились к лесу, надеясь найти там уцелевшие постройки. Были бы стены, а взамен крыши они совместными усилиями что-нибудь придумают.

Их ожидания оправдались – в самом деле перед ними показался жилой дом. Стоял этот доходяга у самого леса, на тощих сваях, однако одна сторона его от времени осела, что придавало постройке унылый и чахлый вид. Будто хромой без костыля, мрачно возвышался он на опушке; из оконца, где недоставало стекол, горел мягкий свет, а из трубы гостеприимно чадил дымок.

– Кто-то из деревенских, что ли, облюбовал местечко? – с сомнением пробормотал Керт. Он подумал так, ибо дом дышал на ладан и, казалось, вот-вот должен обрушиться. Естествознатель бы уж точно догадался, как привести его в порядок. Однако вероятность того, что здесь жил обычный человек, тоже сводилась к минимуму; разве что отшельники будут селиться так далеко от людей.

Но в ночной пурге и подобная развалюха выглядела уютной, посему мужчины, недолго думая, постучались в дверь. Им тут же отворили, словно хозяин наперед знал, что к нему пожалуют гости. Впрочем, дверь изнутри еще закрывалась цепочкой, поэтому она лишь слегка приоткрылась, показав гостям владельца избушки.

Довольно благообразный мужчина с фартуком поверх одежды, невысокий, с бородой, начинавшейся под самыми глазами, немного унылый и на вид вполне походивший на какого-нибудь лесничего или дровосека. У него было доброе морщинистое лицо, которое, однако, при виде всей их компании омрачилось печалью.

– Если желаете на постоялый двор, то мы нынче не принимаем гостей, – отрезал он и многозначительно покосился на цепочку, придерживающую дверь.

– Мы естествознатели, – решил играть в открытую Керт. – Пришли в Рабилон, чтобы узнать, уцелел ли кто после войны.

Эта фраза подействовала на мужчину волшебным образом, ибо он живо снял цепочку и распахнул дверь так сильно, что добрая половина снега засыпалась на порог.

– Естествознатели! Превосходно! Да ведь и я тоже, он самый!

Затем мужчина вдруг о чем-то вспомнил, резво прикрыл дверь и повесил цепочку, так и не пропустив никого в свое логово.

– А вы те? Или эти? – туманно поинтересовался чудной хозяин, краснея от неудобства. Очевидно, он желал выспросить у гостей, на чьей стороне они воевали, но сделал это весьма неуклюжим образом.

– Уже не осталось никаких сторон, – насмешливо возразил Нороган. Его юное выразительное лицо внушило хозяину больше доверия, нежели бородатое и суровое – Керта, поэтому он все-таки решился пропустить незваных гостей в дом.

– Вы правы, очень правы, батюшки мои, – странно выразился он. – Но вы не сказали «именем Вингардио», стало быть воевали на той же стороне, что и я. Значит нам с вами по пути будет. Заходите, гости дорогие, но не серчайте – из угощений у меня только жареная медвежья печенка.

Они вошли в покосившуюся избушку; внутри она оказалась не многим лучше, чем снаружи. Повсюду неопрятно валялась солома, над облупившейся печью трудолюбивый паук сплел целые занавеси паутины, а по потолку шныряли шустрые тараканы. Впрочем, в камине весело трещали поленца, сытно пахло горячей едой, а в обеденном зале было весьма недурно натоплено. Над камином висело облезлое чучело – устрашающая морда медведя.

– Я недавно здесь, – попытался оправдаться хозяин. – Меня зовут Пришаил. Воевал я за нашего господина, Ирионуса то есть. Знания свои мне удалось сохранить, как и моим приятелям; вместе мы вернулись в Рабилон, да не застали тут никого. Город разрушен, библиотека сгорела. Я сказал, что знания сохранил, только я и раньше не больно-то был умелый. Огонек из ладони я, пожалуй, разожгу, но вот на что-то большее, увы, не способен.

Эти слова весьма красноречиво объясняли тот факт, почему хата находится в столь запущенном состоянии.

– Значит в Рабилоне еще есть естествознатели? – живо поинтересовался Доланд.

Хозяин странно вздрогнул и уставился на камин. Только сейчас Нороган заметил, что у него очень круглые выпуклые глаза с отвратительно-короткими красными веками, как у хищной птицы.

– Со мной пришли мои друзья, – медленно начал он, словно язык его обратился в кусок дерева. – Но их больше нет. Они погибли. Мне страшно говорить об этом, ибо смерть их произошла весьма таинственным и даже, если хотите, сверхъестественным образом.

Естествознатели молча переглянулись. Семь рослых здоровых мужчин, обладавших силой единорогов и умевших держать в руках оружие; всем вместе им не пристало бояться. Однако ветхая полуживая лачуга, расположенная на самом отшибе некогда процветающего города, мрачные завывания вьюги за окном, жалкий вид маленького человечка перед ними – испуганного, чуть сгорбившегося, со своими блеклыми птичьими глазами с короткими веками, – все вышеперечисленное производило если не страх, то весьма неприятное гнетущее впечатление. Признаться, само слово «сверхъестественное» для иного человека, даже для заядлого материалиста, порой может показаться весьма жутким.

– Что же случилось? – рассудительным голосом поинтересовался Доланд, и Нороган в сердце своем позавидовал невозмутимости приятеля.

– Не знаю… Кажется, будто естествознатели нынче кому-то сильно мешают… На нашего брата открыли охоту.

– Да с чего вы это взяли? – раздраженно буркнул Керт. – Кому бы это понадобилось? Вингардио был нашим единственным врагом.

– Я убежден, что вовсе не Вингардио стоит за всеми мрачным делами. Он лишился силы, как и другие. Сохранивших знание не так уж и много; подозреваю, это все люди из противоположного лагеря, вроде нас, так или иначе находившихся в подземных темницах, когда единороги забрали силу и память о ней. Да, нас осталось очень мало, но кому-то и этого недостаточно. Нас хотят истребить с лица земли. С моими друзьями мы хотели воскресить Рабилон, поднять его из руин, возможно, отыскать других естествознателей. Но потом они стали погибать, один за другим, от странной, не поддающейся объяснению и лечению хвори.

– Что же это за хворь? – вновь нетерпеливо перебил его Керт. – И неужели нельзя было вылечить ее, используя наши умения?

Хозяин огорченно покачал головой.

– Увы, никак нельзя. Они просто неожиданно умерли и все. А возвращать из могилы даже мы со своими способностями не умеем. Я тоже хотел уходить отсюда, да вот удерживает меня мальчишка один. Нашел я его по пути сюда, разбойники напали на его повозку, всю семью убили. Я решил взять отрока под свое крыло: детей у меня нет, да и стар я уже для подобных дел. Нольсом зову парня. Бедняга родом из этих краев; он все надеется, что сюда родители придут, да заберут его. Умоляет меня, в слезах бьется, чтобы мы подождали еще чуток, не уходили отсюда. Я и ведусь, старый дурак, хоть смерть уже подкралась к моей хате. Один я остался. Впрочем, раз вы пришли, может полегче будет? Вместе-то мы уж как-нибудь решим, что здесь творится, раскроем тайну гибели моих друзей?

Гости в полном молчании принялись за трапезу. Рассказ хозяина отнюдь не внушал ободрения, а напротив вселял страх.

– А почему вы непременно уверены, что за этими смертями кто-то стоит? – вдруг спросил Доланд, запивая медвежью печенку талой водой.

Господин Пришаил с упрямой непоколебимостью в голосе ответил:

– А то как же. Когда смерть странно приходит, за этим всегда кто-то стоит. Говорю же, здоровые они были, молодые. И вдруг один за другим, как серпом скошенные. Произошедшее с моими друзьями напоминает мне другое загадочное дело…

Случилось это во времена давние, еще довоенные. Знал я славного человека, который, впрочем, всегда поддерживал Вингардио. Драгомысом его звали. Он служил чистильщиком леса, то есть отлавливал естествознателей, не желавших жить по законам Вингардио. Устранял нарушителей, тех, кто использовал силу в корыстных целях и забавлялся на простых людях. Так вот в одном из подобных походов он нашел свою погибель. Умер также (со слов приятеля), быстро и без видимой на то причины. И исцелить его уже никак не удалось. Я знал эту историю и всегда над ней недоумевал, а теперь вдруг и со мной стало приключаться нечто подобное. Одно только меня волнует, если за всем стоит какой-то конкретный враг, то кто же он?

– Мы уже настолько привыкли видеть врагами друг друга, – начал Доланд задумчиво, – что позабыли, для чего единорог однажды вручил силу человеку.

– Я и не знал этого никогда, – удивленно ответил хозяин.

– Ирионус рассказывал мне как-то. Он слышал эту историю от самого Вингардио, так как был его ближайшим учеником. Силу нам дали для борьбы с некими нематериальными сущностями, Тенями, кажется. Но естествознатели предпочли воевать друг с другом за власть.

Хозяин с сомнением покачал головой.

– Да разве есть что-то в нашем мире нематериальное? Я слабо в это верю. Впрочем, оттого и сила моя невелика. Я никогда не был особенно способным к естествознательству. Сложно быть истинным мастером в той области, где у тебя мало веры.

– Тени вселяются в людей. Единственно мы можем их остановить. Только естествознатели. Возможно, Тени потому и охотятся на нас. Чтобы их ничто не остановило. Иногда я думаю, что и войну между естествознателями затеяли они сами, —ответил Доланд. – А теперь нас так мало осталось, что и расправиться с нами не составит особого труда.

– Да, да, – эхом отозвался хозяин, мелко подрагивая короткими веками.

Они еще немного посидели за столом, с наслаждением отогревая замерзшие конечности. Но вдруг к ним забежал мальчишка, очевидно, тот самый Нольс, о котором упоминал хозяин. Выглядел он испуганным и косился на всех волком, исподлобья; маленький, злобный звереныш. Отчего-то Нороган подумал о волчонке, когда смотрел на его бледное вострое лицо.

– Чего дичишься-то, а, Нольс? – добродушно промолвил господин Пришаил, желая рукой потрепать мальчика по голове. Но тот неожиданно взбрыкнул, отбежал, и удобно устроившись возле печки, принялся таращиться на гостей своими большущими глазищами.

– Маленький еще, – неловко извинился за него хозяин.

Нороган, порывшись в кармане, достал лакомство – мятный сусальный единорог на палочке. Естествознатель частенько прибегал к подобному средству, когда планировал очередное свидание с хорошенькой дамой, ведь те, как известно, скверных запахов не переносят. Нороган не без некоторого любопытства протянул мальчишке единорога: ему хотелось проверить, можно ли подчинить себе это дикое существо. Нольс схватил подарок, с минуту смотрел на него, поворачивая в руке и так и сяк, а затем робко взглянул дарителю прямо в глаза и трогательно вымолвил:

– Спасибо, господин.

Голос его был немного с хрипотцой, но дрожал и прерывался, будто парень чрезвычайно волновался.

Ужин закончился, и их поселили в разные комнаты. Хата только издали казалась избушкой, внутри же было довольно места на всех. Хозяин с мальчишкой предпочли спать на разогретой печи.

Нороган долго не мог уснуть: он все думал о таинственных смертях, а также и о том, что на естествознателей кто-то охотится. Удивительное дело, их самих уже почти не осталось, единороги ведь забрали силу. Но вот тем не менее, кому-то же они понадобились? Неужели Доланд прав по поводу Теней? Нороган был скептиком по жизни и верить в сверхъестественное не собирался. Скорее всего старик ошибся, а его друзья сгинули сами по себе, от болезни или еще чего. Человек – удивительно слабое и неприспособленное существо. Впрочем, про себя Нороган так не думал.

Он уже засыпал, когда его ухо уловило странный шелест сена неподалеку.

Нороган резко вскочил – военные привычки давали о себе знать. К своему огромному удивлению при жиденьком свете огарка свечи он увидел перед собой бледное лицо Нольса. Мальчик выглядел совсем испуганным: над верхней губой у него полоской проступил пот, а большие глаза смотрели боязливо.

– Тебе чего? – хриплым голосом произнес Нороган, ловя себя на мысли о том, что не в силах оторваться от этого бледного, словно вырезанного из воска лица.

– Извините, господин, – прошептал мальчик и вдруг горестно разрыдался, впрочем, стараясь делать это как можно тише.

– Ну, будет тебе, – неловко ответил Нороган. Он никогда особенно не умел разговаривать с детьми, а тем паче их утешать. – Леденцов больше нет, даже не проси.

– Вы добрый господин, поэтому я счел своим долгом предупредить вас, – быстро затараторил мальчик, затравленно озираясь по сторонам. – Вам угрожает смертельная опасность. Мой опекун вовсе не тот, за кого себя выдает. Хозяин рассказывал о том, что друзья его погибли – так вот именно он и явился тому причиной. Господин безжалостно убивает естествознателей, ибо сам является Тенью. Я знаю это, так как одна из его последних жертв была моей матерью. Он держит меня у себя, вроде как на правах раба. Я готовлю, убираюсь, выполняю мелкие работы, а также заманиваю к нему в логово оставшихся естествознателей, если они по какой-то причине приходят в Рабилон.

Нороган резко поднялся на соломе, сон как с ветки сдуло. Неужели слова несчастного мальчишки – правда? Недаром ему не понравились птичьи глаза хозяина – холодные, неприятные, бесцветные.

– Утром за завтраком хозяин угостит вас чаем собственного сбора. Туда он по обыкновению добавляет коршняка ползучего – знатная отрава, которая убивает в два счета. Потом невозможно определить, из-за чего умер человек. Я все это очень хорошо знаю, ибо видел своими глазами. Поэтому вы, добрый господин, воздержитесь от напитка, и друзей предупредите, чтобы не принимали его. После завтрака скажите ему, что хотите прогуляться по городу, и убирайтесь, убирайтесь отсюда как можно скорее!

– Но как же ты? – воскликнул Нороган, с жалостью глядя на забитое испуганное существо перед ним, которое, тем не менее, проявляло теперь настоящее благородство и храбрость. Мальчик снова заплакал, но беззвучно. Ресницы его слипались от слез.

– Если сможете забрать меня, я был бы счастлив, – наконец, тихонько вымолвил бедняга.

– Разумеется, да, только нам следует решить, что делать, – смущенно пробормотал Нороган.

– Уничтожить его! – мстительно воскликнул Нольс и тут же сжался, испугавшись собственной смелости. – Хотя… Боюсь, сделать это невозможно. Раз он не человек. Но если обычным людям не под силу его убить, так может вам, как естествознателю…

Покуда Нольс говорил, его глаза загадочно поблескивали в темноте, и опять мимолетно промелькнуло в его чертах сходство с диким зверенышем.

Что ж, мальчишка был, разумеется, прав. Если хозяин является Тенью, то, стало быть, нужно его убить. С другой стороны разве правомочны они совершать подобное деяние, без суда и следствия? Вину нужно доказать, прежде чем марать руки кровью. Они могли переместиться прямо сейчас куда-нибудь в убежище, но тогда грош им цена – бравым воителям света, раз их столь пугает опасность, исходившая от всего-навсего одного человека. Тогда что делать? Вывести мерзавца на чистую воду, найти доказательства его вины и насильно забрать с собой в Шуханер? Все эти вопросы были сложны, как по отдельности, так и в совокупности. Поэтому немудрено что Нороган, отправив испуганного мальчишку восвояси, решил посоветоваться с товарищами. Он уже сделал шаг, чтобы встать с постели и пройти в комнату к Доланду, однако какое-то мимолетное соображение вдруг остановило его. Не просто остановило, а так потрясло его разум, что он почувствовал, как лоб покрывается испариной, словно в избушке сделалось нетерпимо жарко.

Тогда Нороган медленно вернулся на неудобную соломенную постель и, подложив руки под голову, принялся рассуждать. Затем он спокойно уснул, словно и не было никакого разговора с незнакомым мальчишкой.

На завтрак были блины все с той же медвежьей печенкой, которая имела отвратительный прогорклый привкус. Хозяин вновь нацепил пригожий чистый фартук, в котором он выглядел весьма уютно. Совсем не под стать мяснику перед кровавой резней.

«Мерзавец!» – подумал Нороган, с ненавистью наблюдая за маленьким человечком. Это же надо так умело замаскироваться, нацепить на себя личину добряка!

– Как спалось, дорогие? – любезно поинтересовался хозяин у гостей.

Аркус и Керт всю ночь ворочались без сна, остальным же удалось худо-бедно отдохнуть. Но никто не решился высказывать гостеприимному хозяину упреки.

Нольс тоже был здесь. Время от времени он кидал на Норогана многозначительный взгляд, как бы пытаясь ему что-то этим сказать.

– Спасибо за ласковый прием, стол и крышу над головой, – от лица всех поблагодарил Доланд. Он не любил медвежатину, поэтому съел меньше остальных.

– Отведайте моего фирменного чаю. Собрал его в горном лесу и сушил на печке, вкус у него исключительный, – предложил вдруг хозяин невинным тоном, и Нороган напряженно вздрогнул. Начиналось дело, успешность которого зависела от его умелых манипуляций.

На столе как-то очень быстро появился пузатый чайник с заваркой. Нороган тут же вскочил и вцепился в него, чувствуя как ладони становятся мокрыми от пота. Наверное, его стремительный порыв выглядел несколько странным, ибо товарищи с нескрываемым удивлением покосились в его сторону. Он же натянуто улыбнулся и плеснул себе в чашку горячий напиток. Затем сказал Доланду, стараясь вложить в свой голос как можно больше сладости:

– Позволь поухаживать за тобой, мой друг.

– Да, конечно. Не откажусь от напитка, столь любезно нам предложенного.

Нороган, все с той же искусственной улыбкой, принялся осуществлять задуманное. Наверное, он чуть перестарался, ибо налил другу чай до самых краев. Затем он как бы неловко оступился, и посуда, выскочив у него из рук, разбилась, расплескав вокруг себя желтоватые остатки заварки.

– Ой, простите великодушно, – пробормотал Нороган дрожащим голосом. – Я заплачу вам за чайник.

Хозяин лишь махнул рукой.

– Не волнуйтесь, батюшки мои, у меня еще один имеется. Его только помыть надо. Ноо-льс! Иди завари блистательным господам еще чаю, будь любезен!

Сомнительная трапеза продолжилась. Хозяин не являл никаких признаков беспокойства, в отличие от Норогана, который, совершенно бледный и взмокший, в упор глядел на приятеля. Тот спокойно отпил из чашки, Нороган же к своей не притронулся. В какой-то момент Доланд почувствовал на себе его пристальный напряженный взгляд и улыбнулся – робко, по-дружески.

– Выглядишь неважно, приятель. Ты плохо спал?

– Жесткая постель не располагает к отдыху, – раздраженно буркнул Нороган. Он уже прошел все стадии волнения и с нетерпением ожидал развязки, которая, однако, произошла совсем не таким образом, как ему того хотелось.

Керт сильно закашлялся, словно печенка попала ему не в то горло. И вдруг, задыхаясь, сполз с лавки на пол. Глаза его медленно закатились.

– Что происходит? – воскликнул Нороган, в ужасе привставая на месте.

Керт ведь не пил чай!

А потом началось. Один за другим естествознатели, будучи совершенно здоровыми, молодыми и полными сил, падали на стол, с перекошенными, искореженными от боли лицами. Доланд держался дольше всех, но вот и он, со слабой улыбкой на устах, замер, беспомощно уронив голову себе на руки.

– Нет… Нет… – страдальчески шептал про себя Нороган, только начиная осознавать всю непоправимую трагедию произошедшего. По его вине, да, его собственной, товарищи лежат сейчас бездыханные. Неужели отрава была вовсе не в чае? Но тогда в чем же дело? Неужели, печенка?

В эту секунду в столовую вошел хозяин собственной персоной и тут же замер на месте, смешно выпучив свои круглые птичьи глаза. Кажется, он испытал шок, или что-то вроде того, но Нороган знал, что мерзавец на самом деле притворяется. Поэтому он, ведомый мыслью о немедленном отмщении за друзей, решительно вскочил со своего места, и, выставив вперед руки, сделал то, что у него получалось лучше остального: создал огонь.

Мощная убийственная струя пламени охватила мужчину, который закружился в смертельном водовороте; его одежда вмиг вспыхнула, глаза покраснели и налились кровью, страшные веки затрепыхались, он дико завопил от боли, потом захрипел, умирая. И дом, сам дом тоже обратился в рыжее пламя. Но Нороган не желал оставлять здесь пепелище, он мог создавать огонь, мог он также его и тушить. Устремив черные от пепла ладони на горящие половицы, Нороган как бы принялся поглощать пламя обратно, восстанавливая поврежденные стены. Однако, то ли подобное действие оказалось слишком энергозатратным, то ли его душевное равновесие находилось сейчас в весьма шатком состоянии, но он на какое-то время забылся.

Запах гари вызывал рвотные рефлексы, и Нороган с мучительным стоном открыл глаза. Сперва бедняга даже не понял, что, собственно, произошло. Ветер за окном завывал по-прежнему, а он сам распластался на дощатом полу, прижавшись спиной к старой обшарпанной печке. За столом скрючились в разных неестественных позах его друзья; смотреть на подобное пиршество мертвецов было откровенно жутко. На войне Нороган много раз сталкивался со смертью и уже в некотором роде к ней привык; на поле ожесточенной брани она не кажется чем-то страшным или несправедливым, а напротив, закономерным. Но эта уютная столовая совсем не походила на арену для военных действий; между тем, именно в ней нашли вечное успокоение все семеро. И, главное, по чьей вине?

Нороган заскрипел зубами, ругая себя на все лады. Если бы он еще ночью рассказал обо всем друзьям, ничего подобного бы не произошло! Они были бы сейчас рядом с ним, все, Керт, Троний, остальные…

Мужчина медленно поднялся на ноги, оглушенный внезапным приливом отчаяния. Совесть острым клинком вонзилась ему в сердце, ибо впервые в жизни Нороган уклонился от ее мудрого гласа, предпочтя безжалостно подавить в своем разуме. А что теперь? Хотя, если посмотреть на произошедшее под другим углом, так ли он на самом деле виноват? В конце концов не он собственноручно убил друзей, а мерзкий, недостойный жизни естествознатель по имени Пришаил, в сердце которого, вероятно, поселилась Тень. Что ж, убийца мертв, значит получил по заслугам. А он, Нороган, все еще жив, стало быть… И вот это «стало быть» заставило сердце молодого мужчины затрепетать от волнения. Потаенная мечта, столько лет гревшая ему сердце, вдруг начала обретать форму!

Нороган воспрянул духом. Совесть уже не мучала его. Да и с чего бы? Сейчас он заберет замученного мальчишку и постарается найти Ирионуса, чтобы известить его о произошедшей трагедии. А потом, разумеется, пойдет сообщить бедняжке Павлии о скоропостижной смерти мужа. Захочет ли она усыновить Нольса? Это будет поистине доброе дело. Рассуждая подобным образом, Нороган вообразил себя если не героем, то по крайней мере очень благочестивым человеком, заботившимся в первую очередь о других. Действительно, он еще хорошенько не знает Нольса, а уже готов взять в свою семью. В их с Павлией семью.

Совершенно неожиданно обуреваемый волнением и предвкушением Нороган увидел на столе свиток, а подле него и свечу на бронзовой подставке. Мужчина вздрогнул всем телом, ибо картина, представшая его взору, выглядела таким образом, будто кто-то нарочно оставил для него записку. Но вокруг полулежали одни мертвецы, не с того же света ему было ждать послания?

На негнущихся ногах Нороган подошел к столу, ибо магический сверток гипнотизировал его. Естествознатель старался не смотреть на тела друзей. Письмо. Кто-то оставил ему весточку.

С большим недоумением развернув свиток, естествознатель принялся читать. Вот что дословно было в том загадочном послании:

«Дражайший господин Нороган! (Я буду называть вас именно так, как это делали ваши друзья). Своим поведением вы заслужили узнать правду, о чем я вам и сообщу далее. Вероятно, вы удивитесь, что я оставил вас в живых, но я поясню свои благородные мотивы.

Вчера ночью я соврал, сказав, что мой хозяин Тень. По правде говоря, Тенью являюсь я сам. Хозяин подобрал меня на улице, желая облагодетельствовать, но так и не понял, что все его беды происходят исключительно по моей вине. Друзья его уходили друг за другом в безмолвные дали, а все благодаря той самой нехитрой отраве, которую я уже давно успешно применяю в своей практике. Мне оставалось разделаться с самим хозяином, чтобы моя миссия в Рабилоне была завершена. Но тут, к моей великой радости, приходят новые естествознатели, которые ничего не подозревают о нависшей над ними беде. Я вознамерился избавиться от всех вас разом, и вот каков был мой блистательный план. Я решил очернить в ваших глазах хозяина, сказав, что он Тень. Затем утром я добавил бы яд во все блюда, но в ваше чуть меньше. Увидев, что друзья погибают, вы, господин Нороган, подумали бы на моего хозяина и непременно убили бы его. А затем сами погибли от яда, но чуть позже, ибо травы на вас пришлось меньше, чем на остальных. Наверное, вы спросите, отчего я не мог сразу отравить всех, включая хозяина, вместо того, чтобы придумывать небылицы?

Ответ прост: мой опекун всегда отличался особой щепетильностью к собственной пище; он готовил себе сам и никогда не подпускал меня к своим блюдам. Я бы мог зарезать его кинжалом, но тогда можно было заподозрить насильственную смерть, а мне не хотелось оставлять после себя следов. С вашим приходом мой план мог свершиться наилучшим для меня образом. Вы ждали, что отрава будет в чае; а она оказалась в еде. Ваши друзья стали бы умирать, а вы сами в праведном гневе испепелили бы хозяина, поддаваясь чувству отмщения. От него осталась бы горстка пепла, и никто не заподозрил бы меня в качестве главного преступника.

Это все должно было сработать так, как я подробно описал, но вы, господин Нороган, отчего-то не захотели поделиться открытием со своими спутниками. Меня сперва это весьма удивило. Неужели вы не поверили моему жалостливому рассказу? Нет, этого просто не могло быть, я всегда весьма убедителен, когда играю на публику. Потом, впрочем, тайна раскрылась. Вероятно, ваш друг, тот самый, которому вы налили чай, являлся и вашим соперником, раз вы предпочли избавиться от него подобным гнусным образом. Не подумайте, будто я вас виню, напротив – поощряю. Именно из-за этого я решил сохранить вам жизнь. Пока вы лежали без сознания, я дал вам противоядие. Да, вы естествознатель, и логичнее было бы избавиться от вас тоже. Однако, как я понимаю, мы с вами идем по одной ветке и мыслим в одном направлении, стало быть мы не враги, но союзники. Теперь, когда все объяснилось, можно называть вещи своими именами – вы, господин Нороган, подлый убийца. А это обычно прерогатива Теней, только мы не убиваем тела, а разрушаем души. Как видите, цели наши вполне совпадают. Что же теперь вы будете делать? Вы еще не знаете, но я расскажу. Совесть будет жестоко терзать вас, ибо до чтения сего письма вы убаюкивали себя ложными мечтами о собственной непогрешимости. Теперь же знайте во всеуслышание – вы – убийца, и спокойно вам уже не жить на этом свете. Вы, конечно, можете вернуться туда, откуда пришли и попробовать начать все заново. Ничего не получится. Вы будете ненавидеть себя и терзаться так, что вам даже захочется наложить на себя руки. Хотите такой жизни? Но я предлагаю иной вариант. Наведайтесь, пожалуй, в Тимпатру. Там есть чудесный табиб, способный вылечить тоску любого кровоточащего сердца. И только в этом я вижу ваше избавление и чудодейственное излечение. Как видите, я проявил к вам сострадание, как и вы ко мне давеча, угостив дешевым леденцом со вкусом мяты. Надеюсь, вы оцените мой добрый жест по заслугам. Меня не ищите, я уже далеко от этого дома. Оставляю вам также координаты вышеуказанного табиба на тот случай, если вам понадобится немедленное спасение.

Засим я вас оставляю,

Нольс, ваш преданный слуга.»

Закончив читать жуткое послание, Нороган почти в суеверном страхе отбросил от себя листок бумаги в догорающий камин, и тот вспыхнул в одно мгновение. В глазах молодого мужчины блестели слезы, а лицо напоминало восковую маску. Как же так получилось? Неужели он такой мерзавец в самом деле? Неужели вся трагедия произошла именно по его вине? Да, он хотел обладать женой друга, да, ради нее он бы и мог, пожалуй, пойти на убийство, но его преданные товарищи разве заслужили подобной участи? Ах нет, впрочем, он завирается, он не только мог, он и пошел на это самое убийство, злополучный мальчишка совершенно прав. Просто в чае не оказалось отравы.

В бессилии сел Нороган за стол, и положил голову себе на руки. Окруженный со всех сторон мертвецами, он и сам, казалось, уже не принадлежал вполне к миру живых. Вдруг в какой-то момент глаз его уловил на деревянной поверхности еще одну бумажку, раздражающе белую и аккуратно свернутую.

«Если вдруг случайно уничтожите мою первую записку, то я оставляю вам еще одну.

Ваш преданный слуга, Нольс», – значилось в ней.