Читать книгу Женщина на фоне… - Виталий Федорович Познин - Страница 18

В общем, женщине Средневековья можно только посочувствовать. Так и хочется уберечь ее от всяких бед и напастей. Что и стали делать благородные рыцари. Посвящавшийся в рыцари мужчина, среди прочих клятв, непременно давал торжественное обещание защищать беззащитных женщин. “Даме и девушке, – говорилось в одной из поэм о настоящих рыцарях, – никогда нельзя отказать в совете или помощи. Женщин должно уважать и всеми силами отстаивать их права”. Этот постулат фактически был положен в основу так называемой куртуазности (фр. courtois – изысканный, вежливый, любезный) по отношению к женщине. Данное явление, которое, конечно, было характерно лишь для высшего класса и его окружения, возникло в XII веке во Франции и Германии и нашло свое отражение в рыцарской поэзии этих стран.

Песнь мою я посылаю той, что желал бы видеть днем и ночью.

С той поры, когда я мог устами выражать свое ей восхищенье,

Минуло немало долгих дней…

Я одно имею лишь желанье: пусть споет ей эту песню тот,

Кто когда-нибудь ее увидит, ту, по ком тоскую я в разлуке…

И так далее в том же духе.

Рыцарская поэзия могла представлять собой как сравнительно небольшие рапсоды-послания, так и огромные поэмы о возлюбленных, которые ради любви претерпевали различные испытания и страдания. Общим для всех этих поэтических произведений был культ Прекрасной дамы и тема рыцарской любви, которую герой проносил сквозь годы.

Как ни парадоксально, но в отношении женщины и у церкви, и у куртуазного рыцарства можно обнаружить немало общего. Прежде всего это проявилось стремлении и тех, и других к доминированию в отношениях между женщиной и мужчиной духовного начала. Если бы последователи г-на Фрейда занялись анализом поэзии миннезингеров и прочих трубадуров, то они наверняка пришли бы к выводу, что именно неудовлетворенное сексуальное желание рыцаря, бродящего в поисках подвигов, и приводило его к подобного рода сублимации, то есть превращало подавленное эротическое чувство в возвышенный поэтический образ и рождало готовность пожертвовать всем, даже своей жизнью во имя высокой любви. Дело здесь в том, что рыцарское отношение к женщине во многом формировалось под воздействием образа девы Марии, что предполагало прежде всего асексуальную нежность и возвышенные чувства. Процитируем еще раз более прямо изъясняющегося по этому поводу г-на Райха: «Поскольку страстное стремление к оргазму подавляется, его энергия усиливает стремление к нежности, придавая ему форму почти неразрывной связи с мистическим переживанием… При этом оргазм и восприятие полового желания в биопсихике постоянно замещается мистическим возбуждением. Сам половой акт воспринимается как нечто унизительное». Проще говоря, рыцарская, романтическая любовь вытесняет мысли о возможности физического обладания объектом любви. В отличие от любви земной, плотской, это любовь небесная, возвышенная, платоническая. То есть возникает неразрешимое противоречие, о чем мы поговорим подробней во втором разделе, в главе, которая так и называется «Любовь небесная и любовь земная».

Идеализация объекта происходит в том случае, если мы имеем об этом объекте недостаточную информацию или получаем о нем сведения через посредника. Именно так происходило дело с романтизацией женского образа, образа Прекрасной Дамы. Частенько дама в восприятии рыцаря даже не особо индивидуализировалась, ее расплывчатый идеализированный образ был лишь поводом для выражения экзальтированных чувств. Началась эта романтическая линия, судя по всему, на знойном Востоке. Первой причиной ее зарождения было появление там людей с поэтическим даром, умеющих складно рассказывать длинные увлекательные истории, наполненные бесконечными перипетиями. Фантазия рассказчиков была поистине безграничной, и слушать про увлекательные приключения героев готовы были часами слушать и бедняки, и богачи. А учитывая, что в те далекие от нас времена не существовало ни кино, ни радио, ни даже доступной литературы, то можно представить, какой популярностью пользовались сочинители этих устных сериалов среди публики, испытывавшей информационный и эмоциональный голод.

Среди сюжетов о заморских царицах, о подвигах героев-суперменов и о всяких там фантастических существах, типа джинов, драконов, крылатых коней и т.п. существенное место занимали истории про любовь. Основная интрига в них строилась на том, как неутомимый герой ищет, защищает или спасает свою возлюбленную. При этом подробно описывались его томление, готовность пройти через любые испытания, а также бесконечная преданность возлюбленной своему избраннику. Вот один из примеров такой средневековой восточной истории, повествующей о шахзаде Ирана, коварном Шамъуне и малике Джавохири. Когда сыну шаха (по-ирански – маликзаде) исполнилось 18 лет, ему приснился сон, который произвел на него необычайно сильное впечатление. Привиделось же ему, будто он парит в воздухе и, пролетая мимо какой-то местности, замечает вдруг несколько невольниц. Одна из них, увидев его, заливается чарующим смехом. И этот смех, и ее весьма расплывчатые приметы («волосы – душистый гиацинт, стан – стройный кипарис, щеки – солнце, губы – рубин, с глазами газели») производят на него неизгладимое впечатление. Тем более, что девушка из сна обращается к нему с вещими словами: «Если очень захочешь найти меня, найдешь. Но знай: добиваясь меня, испытаешь немало мук». Так оно и происходит. Маликзаде в сопровождении визиря отправляется на поиске красавицы, лишившей его сна и покоя. Поскольку у нее все-таки есть одна особая примета, а именно три очаровательных родинки на лице, то наши путники по мере передвижения ведут опрос местного населения, сообщая собеседникам словесный портрет красавицы. Они переезжают из города в город, из страны в страну, опрашивают всех работорговцев и, наконец, как вы уже догадались, обнаруживают искомую невольницу. Невольница, правда, какая-то странная, обладающая правом диктовать свои условия владеющему ею работорговцу. В частности, она поставила условие, что он может продать ее лишь тому, кто ей самой понравится, при этом хозяин должен потребовать за нее драгоценностей весом, равным ее весу. Поскольку наши компаньоны во время долгого пути изрядно поиздержались, то визирю приходится отправляться назад к шаху, чтобы привезти владельцу красавицы пуда три драгоценностей. Вероятно, для обострения ситуации автор заставляет несчастного преданного визиря свалиться с верблюда и сломать себе шею. В результате наш герой остается один на один с капризной красоткой, которая, как чуть позже выяснится, является не больше, не меньше, как дочерью римского императора. Оказывается, однажды она тоже увидела вещий сон. В том сне был юноша, который ей сказал, что если она примет мусульманство, то он возьмет ее в жены. Поверив в этот сон, эта экзальтированная дочурка императора, прихватив с собой сундук с драгоценностями из императорской казны, в сопровождении четырех служанок отправилась на поиски юноши. После многочисленных перипетий искательница приключений попала в руки работорговца. И когда она, наконец, увидела Маликзаде, то сразу поняла, что это он, тот самый, из девичьих снов. Но этого ей мало, и она, чтобы убедиться в надежности его любви, придумывает для него уйму испытаний, которые наш герой с честью проходит. В финале первой части этой душещипательной истории они, наконец, «открывают двери любви» и предаются наслаждению от общения, называя друг друга не иначе как «свет моих очей», «покой моей души», «жизнь моя» и т.п. Но это только начало истории. Джавохири (так назвал ее наш герой) почему-то не желает отправляться на родину своего любимого, и они остаются в стране, чужой для обоих. Чтобы как-то выжить, девушка шьет платье невообразимой красоты с вышитой на нем женской рукой, и Маликзаде отправляется его продавать. Покупает этот наряд сборщик налогов по имени Шамъун, который так поражен красотой платья, что не может найти себе покоя и предается любовным терзаниям, даже не видя в глаза предмет своей абстрактной любви. (Вот она предтеча рыцарской поэзии). Далее этот чувствительный мытарь, не в силах больше терпеть терзания, подключает к своим проблемам хитроумную матушку, которая, в конце концов, и находит красавицу. Она втирается к ней в доверие, затевает сложную интригу, и в результате девушка оказывается плененной в доме коварного налоговика. Маликзаде же, страдая, бродит по городу в поисках потерянной возлюбленной. Далее следует такое количество перипетий, что их хватило бы десяток современных телесерий. Нашего героя едва не отправляют на тот свет киллеры, подосланные соперником, но его вовремя спасает местный визирь. Затем этот же визирь помогает Маликзаде осуществить акцию по поиску и освобождению роковой красавицы. Когда наш герой, прихватив двух коней спрятался в развалинах, поджидая свою Джавохири (она изловчилась послать ему записку с инструкциями), на него вдруг напал сон. Непонятно почему. То ли от сильных переживаний, то ли герой просто по восточной традиции чего-то накурился. И надо же такому случиться, что именно в эту самую ночь один чернокожий вор решил проникнуть в богатый дом Шамъуна. Увидев по пути сладко спящего юношу и пару прекрасных лошадей, он, конечно же, не мог удержаться, чтобы заодно не прихватить с собой такую легкую добычу. И как только этот ворюга, перерезав поводья, которые держал в руке Маликзаде, вывел лошадок наружу, к нему кинулась Джавори, сбежавшая от коварного Шамъуна с мешком прихваченных на всякий случай драгоценностей. В темноте она приняла вора за Маликзаде. А вор, увидев драгоценности, понял, что не стоит разевать рот, коль удача сама идет в руки, и, усадив девушку на коня, быстренько увез ее в свой дом, богато обставленный награбленным добром. Когда стало светать, девушка, наконец, с ужасом обнаружила подмену. Однако будучи умной, хитрой и привычной к приключениям, притворилась, что вороватый мавр ей очень по душе и предложила в честь такого знаменательного события чего-нибудь выпить. У нее с собой всегда было снотворное снадобье, которое она тут же подмешала в вино. Когда вор крепко заснул, девушка собрала драгоценности, надела для безопасности мужское платье и, сев на коня, поехала куда глаза глядят. И т.д., и т.п. В самом конце этой длинной истории судьба сводит всех персонажей (несчастного влюбленного Маликзаде, зловредного Шамъуна и обманутого вора) в одном месте, всех их приводят к падишаху, который оказывается переодетой в мужское платье красавицей Джавори, и она учиняет им поочередно допрос с пристрастием. Увидев своего возлюбленного, она не в силах больше таиться и признается народу, что на самом деле она женщина, а это ее господин. Услышав ее драматическую историю, народ прощает ей ее невинный обман и возлагает шахскую корону на голову Маликзаде. Немного поцарствовав, эта пара оставляет владения своим сыновьям и отправляется в Иран, где Маликзаде занимает место отца, который благополучно скончался, так и дождавшись возвращения своего романтичного блудного сына…

В подобных историях, являющихся предтечей мелодрам и «мыльных опер», все гиперболизировано до предела. От сильных переживаний герои бледнеют и покрываются потом. От охватившей все их существо любви они впадают в забытье и с трудом вновь приходят в себя. Они могут проливать слезы в течение недели, а от избытка чувств падать в обморок. Ну и, как вы смогли заметить, авторы таких сочинений не особо утруждают себя мотивацией поступков героев. Главное для них – чтобы история была наполнена постоянными неожиданными поворотами сюжета и безмерными любовными страстями. (Надо сказать, авторы современных телесериалов тоже не очень утруждают себя мотивировкой поступков своих героев).

В жестоко-сентиментальном арабском мире необычайно популярными были также любовные песни и любовная лирика, идеализирующая отношения мужчины и женщины. А поскольку мусульманские женщины были постоянно дистанцированы от чужих мужчин (да и от своих мужей) – они были скрыты от постороннего взгляда в гареме, появлялись на публике лишь под чадрой в соответствующих одеждах, – то это тоже давало восточным мужчинам почву для самой необузданной фантазии и создания идеального, неземного образа женщины. И когда крестоносцы и прочие искатели приключений понеслись косяком в чужие страны, долгое пребывание там создало благодатную почву для их экзальтированных эротических фантазий. А после того, как они познакомились с восточным любовным фольклором и своеобразным стилем отношений между мужчиной и женщиной, то их фантазия разыгралась уже на полную катушку. Как склонны считать многие исследователи, именно во время этих дальних и долгих нелепых крестовых походов в мозгах и в сердцах рыцарей постепенно выкристаллизовывался далекий от реальности образ Прекрасной Дамы. Как уже было сказано, образ этот в определенной мере ассоциировался с образом Мадонны, почитание которой начинается с введения в 1140 году праздника непорочного зачатия девы Марии.

Сочиненный идеал Прекрасной дамы укреплялся в сознании благородных рыцарей по мере их временной и пространственной удаленности от реального прототипа этого идеала. Рыцарь печального образа господин дон Кихот – блистательная пародия на такого рода мужчин, давно потерявших грань между реальностью и романтизированным вымыслом. Его бесподобная Дульсинея Тобосская на самом деле – рябая деревенская девка, понятия не имевшая, что она может вызвать столь мощные и возвышенные чувства у странствующего идальго. Конечно, в реальности было немало женщин, соответствующих образу Прекрасной дамы. Именно такой была Элеонора Аквитанская. Так ее имя звучало, когда она стала королевой Англии в 1154 году.  На самом деле имя ее было Альенора. Или Алиенора. Как вам больше нравится. Так пожелал назвать ее то ли дедушка, то ли отец (от лат. alienus – другой или особенный). И она действительно оказалась особенной, резко выделяющейся на фоне большинства женщин Средневековья. По описаниям, Альенора имела густые волосы цвета меди, большие темные глаза, удлиненное лицо и не очень высокую, но стройную фигуру. И хотя в те времена эталоном красоты считалась голубоглазая девушка с серебристыми волосами, трубадуры единодушно сошлись на том, что эта женщина божественно красива и постоянно выражали свое восхищение прелестной и очаровательной Альенорой-Элеонорой. Вначале она стала королевой Франции, выйдя в 1137 году замуж за Людовика VII. Поскольку венценосный муж ее был постоянно занят, тоскующая королева стала приглашать во дворец известных трубадуров, которые, как нетрудно догадаться, познакомившись с Альенорой, начали воспевать ее красоту. Возможно, именно ее увлечение некоторыми из многочисленных поклонников послужило причиной того, что король, в конце концов, решил развестись со своей супругой. Выйдя замуж за Генриха Анжуйского, ставшим вскоре королем Англии, Альенора родила ему четырех сыновей (всего же у нее было 10 детей). Один из них, известный нам под именем Ричард Львиное Сердце, стал самым знаменитым рыцарем того времени. Хотя сама Альенора старалась держаться подальше от политики, тем не менее, возможно, именно то, что она была вначале супругой короля Франции, послужило причиной бесконечных войн (в том числе так называемой Столетней войны) между Англией и Францией. Нас Альенора Аквитанская интересует прежде всего как вдохновитель идеи рыцарства и воспевания образа Прекрасной дамы. Именно в это время рождается рыцарская литература, в частности, появляется бессмертный роман о Тристане и Изольде, и вообще значительно изменяется отношение к женщине. По крайней мере, в определенных социальных кругах. Кстати, это она, Альенора заменила в шахматах фигуру ферзя (очевидно, от слова «визирь») на известную нам фигуру королевы, вольно или невольно подчеркнув тем самым роль женщины в истории. Прожила Альенора 82 года, что для Средневековья было большой редкостью. Позже мы увидим, что вообще такого сорта женщины живут очень долго – какая-то, видно, в них заложена мощная жизненная энергия…Конечно, наивно было бы думать, что все средневековые рыцари только и делали, что боготворили Прекрасных Дам и посвящали им все свои подвиги. В основной массе это были обычные, лишенные комплексов мужланы, ценившие прежде всего плотские радости и немудреные удовольствия. Не говоря о том, что многие из них таскали вместе с собой по дальним походам прихваченных для удовлетворения их похоти шлюшек и при случае насиловали женщин покоренной местности. Просто до нас дошли не мысли и высказывания этих странствующих вояк, а лишь возвышенные песни трубадуров. Впрочем, и их песни нередко не лишены явной эротичности. В общем, как бы там ни было, куртуазная поэзия внесла мощный вклад в изменение отношения к женщине.

Теперь поговорим немного о, так сказать, кодексе чести совершенного рыцаря. От него требовалось, чтобы он не только всеми способами служил благородной даме, но и умел изящным слогом петь ей хвалу, добиваясь таким образом ее расположения и благосклонности. И не имело значения, была ли дама, которой поклонялся рыцарь, свободна или уже была замужем. Главное, что он был связан с нею узами формального поклонения, служения, налагавшими на него долг верности.

«Бесконечное, униженное искание ее милости, уверения в собственном постоянстве, жалобы на жестокость дамы, проклятия по адресу караульщиков и других нарушителей спокойствия влюбленных, восторг по поводу достижения ее благосклонности: вот вечные темы этих песен. Довольно часто конечной целью и высшей наградой этого служения откровенно выставляется полное обладание женщиной, но, с другой стороны, сами миннезингеры заявляют, что достоинство влюбленной требует, чтобы она отказывала им в том, чего они так страстно добиваются от нее. Таким образом, большими победами считаются и самые ничтожные признаки расположения, даже само разрешение дамы служить ей» (Ф.Фогт, М.Кох. История немецкой литературы. СПб, 1901).

Еще одно негласное правило требовало, чтобы имя возлюбленной никогда не упоминалось ее поклонником и обожателем из опасения, что оно может сделаться предметом сплетен. Нередко случалось так, что дама, внимая песням своего поклонника, даже не догадывалась, что речь идет именно о ней. Но весь этот этикет касался лишь узкой части населения. В средневековых же городах и селеньях шла обычная жизнь с ее горестями и радостями, в том числе сугубо плотскими, существующая параллельно деятельности церкви и воспеванию Прекрасной дамы благородными рыцарями (в основном через уста трубадуров). К тому же анализ произведений ряда авторов последнего периода Средневековья красноречиво свидетельствуют о том, что поэзия трубадуров и в целом их отношение к любви (последняя, по их мнению, никак не может существовать в рамках брака, который к тому же совершался чаще всего по выбору родителей, то есть по расчету), приводит не только к романтическому воздыханию, но к широкому распространению адюльтерных связей, а сводничество в это время становится, можно сказать, массовой профессией. Если же верить писателям раннего Ренессанса (скажем, Дж. Бокаччо, написавшему свой знаменитый “Декамерон”), то некоторые женские монастыри той поры больше напоминали самодеятельный публичный дом, чем безгрешные святые места. Позволим себе попутно высказать гипотезу о причине столь резкого повышения сексуальности у средневековых мужчин и женщин.

Во-первых, как известно, всякий запрет вызывает такой же силы противодействие. Как говорится, запретный плод особо сладок. Один из героев Анатоля Франса остроумно заметил, что «христианство оказало большую услугу любви, объявив ее грехом» (А. Франс. «Сады Эпикура»). Именно христианская религия сделала из женщины запретный плод, набросив на сексуальные отношения флер греховности. Что, конечно же, только усилило притягательность этого приятного занятия. Цитируем дальше того же А.Франса: «Чтобы превратиться в то грозное чудо, каким вы (женщины. В.П.) стали теперь, чтобы сделаться равнодушной и царственной причиной подвигов и преступлений, вам нужны были две вещи: цивилизация, давшая вам покрывала, и религия, давшая нам угрызения совести».

Во-вторых, сама атмосфера Средневековья, как ни пытаются ее рисовать светлыми красками некоторые современные авторы, была все же довольно мрачноватой. Большие массы народу, отгородившиеся от природы городскими стенами, в отличие от публики времен античных цивилизаций, мало заботились о гигиене и санитарии. Итогом этого стали эпидемии различных болезней (прежде всего чумы), уносившие тысячи людей. Кроме того, в это время в Европе ведутся бесконечные войны, выкашивающие мужское население. Повсюду пылают очаги ненависти, насилия, торжествует право сильного. Многие люди, глядя на то, что творится вокруг, в это время ощущают в душе отчаяние и усталость. Впечатленные к тому же выразительными библейскими образами, они постоянно ждут Апокалипсиса, то есть конца света. А, как давно заметили психологи, всевозможные природные катаклизмы (землетрясения, извержения вулканов, массовые эпидемии и т.п.) и социальные потрясения (войны, революции и пр.) способствуют резкому повышению сексуальности как у мужчин, так и у женщин. Вполне возможно, что природа таким образом компенсирует неожиданные провалы в демографии. Так что повышенная сексуальность в средние века объяснялась наверняка и этим фактором. И потом, не надо забывать того, что в ту пору не было такого избытка развлечений и различного рода источников информации, как в наши дни. Зато эмоциональная жизнь, при всей простоте нравов, а, может быть, именно благодаря им, была более интенсивной и непосредственной. Если уж горевали, то от всей души. Если веселились, то на полную катушку. Как справедливо заметил большой знаток Средневековья Йохан Хёйзинга, «необходимо вдуматься в эту душевную восприимчивость, в эту впечатлительность и изменчивость, в эту вспыльчивость и внутреннюю готовность к слезам, чтобы понять, какими красками и какой остротой отличалась жизнь этого времени» (Й.Хёйзинга. «Осень средневековья»). В общем, можно сказать, что средневековые люди, будь то простолюдины или вельможи, во многом вели себя, как дети. Что же касается любовной темы, то представители высших классов еще более активно, чем кто-либо, в силу большего количества свободного времени, предавались любовным играм и утехам. Тема любви будировалась ими в самых различных вариантах. При дворе забавы ради были созданы cours d’amoures (суды любви), которые      состояли из придворных во главе с “принцем любви”, либо “королевой любви”. Роли последних исполняли правящие особы. На этих “судах любви” на полном серьезе осуждались различные любовные истории и коллизии. Можно сказать, это были предтечи нынешних телепередач, типа “Моя семья”, “Окна” или «Дом 2».

Вот одно из характерных “дел”, рассматриваемых cours d’amoures. Истцом выступал N, некий рыцарь, влюбленный в некую Прекрасную даму. Эта дама любила совсем другого рыцаря. Но, видя упорное обожание со стороны N, вероятно, из жалости и сострадания к своему упорному поклоннику, она сказала N, что обещает уступить его настойчивому ухаживанию в том случае, если разлюбит того, в кого теперь влюблена. Но не разлюбила, а даже вышла замуж за того, кого изначально любила. Исходя из этого факта, N обратился в суд любви, и судьи после недолгого обсуждения торжественно вынесли решение: иск N. вполне справедлив и обоснован и что теперь-то, после замужества означенная дама должна выполнить свое обещание, так как куртуазная любовь не может быть окольцована и ограничена брачными узами, или, проще говоря, о какой любви в семейной жизни может идти речь?..

Что касается положения женщины в средневековом обществе в целом, то наибольшей степенью свободы обладали женщины, стоявшие на самых верхних и, наоборот, на самых нижних ступенях сословной лестницы, то есть находившиеся либо в аристократической, либо в крестьянской среде. В наибольшей же строгости держали своих жен горожане среднего сословия. Тут существовал неписаный кодекс правил поведения и целая куча условностей, которым должна была подчиняться женщина, показываясь на людях. По улице ей следовало ходить, как лошади в шорах, – не поворачивая головы и потупив глаза. Не дай бог, если приличная горожанка начинала болтать с кем-то на улице, да еще при этом смеяться. Если же девушка присаживалась на скамью или на стул, то она должна была походить при этом на каменную статую времен Древнего Египта – соединять колени вместе и складывать руки на животе. Средневековая литература просто кишит антифеминистскими сочинениями, в которых женщин называют «самым опасным силком», «сладким злом», упрекают их в легкомыслии, завистливости, жадности, суетности, болтливости, похотливости и прочих грехах. Семейная жизнь в этих сочинениях – вечный предмет насмешек и иронического сочувствия мужьям. То есть, в отличие от поэтов-трубадуров, приземленные городские прозаики не только не романтизировали слабый пол, но и явно относились к дамам с плохо скрываемым презрением. Таковы две стороны медали средневековой морали, такова диалектика жизни.