Читать книгу В поисках отражения луны - Витэль Багинский - Страница 7

I

Сегодня суббота, Лера поехала навестить родителей, а я остался один, распиная себя с тишиной, со своими мыслями и не причастной ко всем моим погружениям Тасу. Кошка сидела на окне и внимательно наблюдала за снующими туда-сюда птицами. Они явно не давали ей покоя. Она топталась по подоконнику. Будто постанывала, чуть рыча, иногда. Соскакивала и бежала в другую комнату и там запрыгивала на окно.

А я взял книгу, сел в кресло на балконе, закурил «Уинстон» и погрузился в чтение. Прочитав главу, я остановился, закурил ещё одну сигарету и, задумавшись, уставился на брелок, который мне подарила Вера. Брелок лежал на столике возле пепельницы. Я так и не надел его на ключи. Периодически брал его и крутил в руках, когда приходил на балкон покурить. Но только сейчас задумался о том, куда же в конце концов поехала Вера и зачем. Прошло две недели с того дня, когда мы сидели в кафе. Тогда был какой-то необычный день, – мы много молчали, иногда посматривали друг на друга, смотрели в окно, я помню собаку, заглянувшую к нам в кафе. Помню мужчину средних лет, с видом умного и образованного человека, его пузатый портфель. И фотографии на стенах выглядели как-то по-особенному в тот день. А ещё у официанта был загадочный взгляд. А может мне это лишь показалось, – кто его знает, да только у меня остались вопросы и чувство аномального. Не то, чтобы я придал этому именно такое значение, глобально, но тайна ведь появилась. Может быть, это звучит чересчур очевидно, но, когда появляются вопросы – это всегда говорит о появлении тайны. Может, её и не стремятся от вас скрыть, а может, и никогда не расскажут, но всё равно и первое, и второе является тайной.

Посидев ещё немного на балконе, докурил очередную сигарету и пошёл на кухню варить кофе.

Тасу гоняла по комнате скомканный кусок бумажки. Лера ей скомкала и бросила. Котёнок посмотрел на меня, прижавшись к полу, после, увлечённо занялся бумажкой, снова.

– Да-а-а… забот у тебя парень, -хоть отбавляй. – Сказал я обращаясь к Тасу, но потом вспомнил, что она не парень, усмехнулся, махнул рукой и пошёл на кухню.

Пока готовил джезву, чтоб поставить на огонь, подумал о своём отпуске: – уже прошло две недели, а я до сих пор никуда не поехал. Да и жизнь у меня забила в другом ключе. В эту минуту я почувствовал, что стал более счастливым. Раньше я думал, что счастье – это нечто придуманное людьми от их же собственной неспособности занять себя делом. Знаете, как большевики, когда пришли к власти, на аристократию и интеллигенцию говорили: лодыри и бездельники. И депрессия – это не заболевание для них, а плод разбалованности жизнью. Нет, я ни каким местом не отношу себя ни к большевикам, ни к коммунистам (боже упаси). Напротив, я считаю, срать в один туалет всем коллективом и заглядывать друг другу в рот, думая: а не сожрал ли чего лишнего сосед по коммуналке, даже по подъезду, или того дальше – это чистой воды идиотизм. Формирование уравнительной массы, для меня лично (я думаю, найдётся немало люду, кто мыслит также), это путь в деградацию каждого в отдельности. Забери из этой массы единицу, – эта единица не выживет и недели самостоятельно, тому уйма примеров после конца советской власти. Власть дала всё – масса расслабилась, спокойно вкалывает на заводах и в колхозах, получает свои законные, складывает на сберкнижки и ездит на курорт по путёвке, которую им также спокойно дали. Мозги расслабляются и человека всего этого лишить, – он не будет знать, как жить дальше – для него жизнь кончена. Тот, конечно, кто в момент коллективных напряжений, крутился, – думал, как выйти из этой массы, – его обливали грязью, (называли спекулянтом, диссидентом). Он выжил, даже когда эти массы развалились. Только теперь они, себе под нос, за спиной, называют его бандитом. Бандитов тоже хватало…

Пена поднялась, и я налил себе кофе в кружку.

Да, жить с Лерой мне стало гораздо интересней. Две недели, а как будто всю жизнь. Сейчас мне в своей квартире, в которой я прожил три года сам и было всё в порядке, стало пусто. А Тасу, теперь мне напоминала Леру. Они безумно похожи. Нет, Тасу не готовит для меня пасту с королевскими креветками в сливочном соусе, посыпанную «пармезаном»10 и «Dorblu»11, а Лера не гоняет по комнате смятый кусок бумажки и не скачет с подоконника на подоконник, в надежде, что в этот раз с птицей повезёт. Они, просто, очень сроднились из-за каких-то схожих ритмов. Они, словно, понимают друг друга – говорят на неизвестном мне языке, – может, обсуждают фазы луны, а может Тасу ей намяукивает какое зелье Лере варить сегодня. Вот и сейчас, я рассуждаю, а Тасу смотрит на меня своими большими глазками, сдвинув несуществующие губы, – таким образом, её мордочка становится острей. Или всё это – моя фантазия.

Пока я сидел и пил кофе, от сигарет сейчас подташнивало, взял тетрадь, в которой написал недавнее наше с Лерой утро и стал перечитывать.

«Забавное эссе…» – проскользнула мысль.

Усмехнулся, закрыл тетрадь, посмотрел в окно. Стол на кухне стоял у окна вплотную, – я садился за стол и пока ел, всё время смотрел на небо. Бывало, небо быстро менялось, – плыли облака, вставало и садилось солнце – менялись краски.

Никогда такого не возникало чувства, чтобы мне было скучно сидеть у себя в квартире. Допив кофе, помыл кружку и решил, что надо пройтись по городу.

Не успел я выйти из подъезда, только нажал на кнопку магнитного замка, как зазвонил телефон. Когда достал из кармана, вызов прервался. Посмотрел номер – он был незнакомым, и я решил не перезванивать.

Погода стояла жаркая, ярко светило солнце. Я пошёл по теневой стороне улицы. Обычно, когда я выходил прогуляться, шёл в сквер рядом с домом, а тут решил пройтись, куда глаза глядят. Продолжая утопать в своих мыслях, перебирал в кармане брелок и вдруг поймал себя на том, что прихватил его с собой. Почему я до сих пор у Леры не спросил о её сестре?..

По тротуару были набросаны большие тёмные пятна, по ним редко раскиданы светлые блики. Игра света и тени в яркую солнечную погоду была контрастной и выразительной. Над асфальтом воздух дрожал от накала. По этой улице, сутки, как положили, асфальт, не успев, как следует остыть, прилипал к колёсам, заставляя их шелестеть. Было видно, как люди тяжело дышали от жары. Я глянул на небо – на нём ни тучки. Зашёл в магазинчик, купил бутылку газированной холодной воды. Проходя мимо ветеринарной аптеки, вспомнил про кошку, – Лера ей хотела, что-то там дать от глистов, но так как я не понимал в этом ничего, то заходить не стал. Скорее всего, Лере виднее. На маленькой скамеечке двое пожилых мужчин, бурно обсуждали, какую-то тему, между ними лежала шахматная доска, о существовании которой они по всей видимости давно забыли. «…я, что, напрасно отпахал сорок лет на заводе…» – доносилось до меня, – «…они мне будут рассказывать, чего я не заслужил… вот, это что? Что, просто железка что ли?» Дед тряс орденом на сорочке. Второй был поспокойнее и чаще, лишь соглашался с первым. Я опустил взгляд на землю и увидел шахматную фигуру. Наклонился поднять – это был офицер или слон, – кому, как хочется. Я поднял и направился к собеседникам. Когда протянул им пропажу, две пары престарелых глаз уставились на меня, точно я снизошёл к ним с луны, повременив, удерживая свои взгляды на мне, опустились на шахматного слона.

– Ваше? – Спросил я.

– Наше? – Спросил один у другого.

– Скорее, да чем нет. – Убеждённо сказал я. – Больше никого поблизости нет, кто бы играл в шахматы.

– Шахматы?! – один удивлённо ещё раз посмотрел на меня.

Я покачал головой.

– Ну, ты чего это? Федь? Мы же играем! – Похлопал один другого по плечу и указал на доску между ними. Тот глянул, махнул рукой и отвернулся. Видно, сильно его расстроило бурное обсуждение. – Спасибо, молодой человек! – Более спокойный старик взял фигуру и поставил на доску. – Вы играете?

– Люблю, но играю крайне редко. То некогда, то не с кем.

– Конечно! Сегодня люди перестали общаться. Они окружили себя модными вещами и техникой. Им интересно, знаете ли, в компьютере, нежели с живым человеком. А вот в наше время…

Он мне рассказывал, а я ушёл в свои мысли. Одна и та же история. Наше поколение тоже будет ворчать на молодых, так, стало быть, заложено, так должно быть по природе. Старики грустят по своей молодости, вот так и получается, – я так думаю. Я извинился, сказал, что тороплюсь и пошёл дальше. Я никуда не торопился. Отчасти, старик прав, мы все в себе, но это не проблема, какого-то одного поколения, это проблема людей в целом. Старость же не видит в молодости себя – своих поступков – от того и ворчит.

Пройдя два квартала, я увидел большое скопление людей. Подойдя ближе, услышал, что кому-то стало плохо. Попытался заглянуть в середину. Передо мной немного расступились, словно ждали именно меня. На какой-то момент я почувствовал себя не в своей тарелке, но бросил взгляд на виновника этого собрания. И узнал в нём человека, которого видел тогда в кафе, когда мы сидели с Верой, а он пил кофе с коньяком. И сейчас возле скамейки стоял пузатый потёртый портфель. У меня сильно сжалось сердце, и навалила грусть, как если бы передо мной лежал на скамейке очень близкий мне человек, а я его теряю.

– Вода у кого-нибудь есть?

У меня в руках была прохладная мокрая бутылка. Я её даже ещё не открывал. Подошёл ближе, достал из кармана платок, смочил его, отжал и положил на лоб. Никто не догадался расстегнуть пуговицу, ослабить галстук.

– Скорую вызывали?

Люди галдели. Я достал телефон.

Человек лежал еле дыша. Глаза были приоткрыты, он мне пытался что-то сказать. Смотрел на меня и переводил с трудом глаза в сторону. И я понял, что он мне пытается указать на карман. Я сунул руку и достал какие-то таблетки. Распаковав две, сунул ему в рот.

Когда приехала скорая помощь, человек уже пробовал сам встать, но ему не дали. Положили на носилки, и карета скорой помощи увезла его. Я успел поинтересоваться, в какую больницу его везут. У меня спрашивали, знаю ли я этого человека, его родственников, – нет, я, конечно же, не знал.

Спустившись в ботанический сад, через две улицы от того места, где я спас человека, стал бродить по узким его аллеям. Посидел на трёх лавочках, выкурил несколько сигарет, думая, какая всё-таки жизнь, будучи потрясён происшествием. Надо навестить этого человека, сегодня же вечером надо навестить.

Зазвонил телефон. Экран констатировал, что это Лера.

– Привет, родненькая! – Немедля, я запустил слова в трубку.

– Привет, любимый! Как ты там без меня? – Отозвалась мягко Лера. – Я по тебе скучаю!

– Я тоже без тебя не на месте. Впервые мне не сидится дома.

– Ты гуляешь?!

– Да. Я в ботаническом саду. – Потом я, на какой-то момент, задумался, а Лера рассказала мне, как провела полдня с родителями. После, я – как спас человек.

– Представляешь, я его когда-то видел… – в моменты пауз, я копался в своей голове, стараясь достать из неё всё важное, чтобы поточнее изложить воспоминание.

– Это, получается, недели три назад?

– Ну, да. Мы тогда с твоей сестрой в кафе сидели…

– Там, где не оказалось морковки? – Оборвала меня Лера.

– Да… – меня это «улыбнуло». – Ты мне скажи, где Вера? – Решил я, наконец, спросить.

– А она тебе, что, не говорила? – Удивлённо спросила Лера.

– Она-то говорила…, сказала, в Африку собралась! Только куда? Зачем ей это надо?

– Никто не знает. – В Лерином голосе поменялась интонация. Я почувствовал какое-то напряжение.

– Тебе не нравится, что я об этом заговорил? – Попытался я охладить возникший накал. У меня появилось ощущение, будто Лера занервничала.

– Если тебе не нравится, я не буду спрашивать об этом.

– Это будет нехорошо. Она ведь твой друг. – Её голос стал более расслабленным и мне стало легче.

– Мне показалось странным, что она ни с того ни с сего надумала уехать. Причём заговорила об этом спонтанно. – Я достал сигарету, закурил. Сделав затяжку, продолжил. – Это, конечно, не диковинка какая, что твоя сестра так поступила. Она всё делает неожиданно.

– Это по-её! Если она себе вбила что-то в голову, то ничего ты с этим не сделаешь. Родители перестали с ней спорить. Я тоже не подарок. Когда мы были маленькими, часто спорили между собой, дрались и друг другу не уступали. Родители вечно нас разнимали, нам обеим доставалось по первое число. Потом во мне что-то переключилось, я вдруг увидела, какие мы с сестрой разные. Я стала видеть в Вере ребёнка, который категорически отказывался взрослеть. Только выглядело это смешно. Но я люблю свою сестру.

– Так, как ты думаешь, зачем ей понадобилось куда-то ехать? По-моему: она выглядела достаточно счастливой…

– Это здесь ни при чём. – Перебила меня Лера. – Вера абсолютно счастливый человек! Просто ей постоянно нужен экстрим. Если я боюсь высоты, то она уже десять раз прыгнула с парашютом (может и больше).

– Ладно! Понятно. Пусть развлекается. – Сам говорю, что понятно, а внутри переживаю.

– Слушай, Макс, а Вера тебе флэшку давала?..

«Какую?» – Лерин вопрос был прерван моими мыслями.

– … она тебе хотела отдать флэшку. Всё время об этом твердила.

– Нет у меня никакой флэшки…

– Ну, подожди! Насколько я помню, она у тебя валялась на столике в балконе… – и вот здесь до меня начало доходить, – брелок «бегемот».

– Брелочек в виде бегемотика.

– Я уже понял. Но, что там – какая информация?

– А вот этого я сказать не могу потому, что не знаю. Может там есть что-нибудь о причине отъезда?

– Мне кажется, что нет. Накачала каких-нибудь фильмов, книг.

– Хм… может, не знаю. Ну ладно, Макс, я вечером позвоню. Родители зовут.

– Хорошо, давай тогда до вечера…

Я взял брелок, покрутил его в руках и рассоединил на две половинки. Бегемот на самом деле оказался флэшкой.

Посидев какое-то время в ботаническом саду, выкурив ещё две сигареты, – начинаю понимать, что курю последнее время слишком много. Поспешил домой. Надо посмотреть, что же оставила Вера на «бегемоте».

Подходя к квартире, я услышал, что «прихлебатель» мой желает быть услышанным всеми жителями нашего подъезда. Я подумал в тот момент – сидит кошка под дверью и разоряется криком. Открыв дверь, я увидел картину: – Тасу не сидела на полу, она висела на ручке двери. Надо было ей додуматься до такого?!

«Ты что творишь, Тасу?» – Я взял кошку на руки и зашёл в квартиру.

Меня разбирало любопытство. Быстро включив компьютер, вставил флэшку. На ней было два документа. Первый документ я открыл – это была музыка, – по большому счёту вся мне знакома (несколько композиций Людовико Эйнауди, пару вещей Яна Тирсона, из харда: Мотли Крю – старое, из нового: «PLACEBO» и много «АКВАРИУМ» – русский рок. Полез во второй документ – это видео. В начале заставка: «Выбежала Вера с большим листом бумаги, развернула на уровне груди, улыбнулась. На плакате надпись: «Я и моя семья…» – да, почему-то с многоточием.» Кстати, я сразу понял, что это Вера, – их внешности с Лерой, теперь, для меня разнились. Или я, скорее, так их воспринимал, нежели видел (я ведь их рядом не ставил). «Затем Вера ушла за кадр, а плёнка, словно оборвалась и всё зарябило. Но прошло секунд пятнадцать и пошла следующая запись. Кадры были старые, я такие помню на кинопроекторе у своих родителей, (там я ещё маленький, а родители – моложе, чем я сейчас). Надпись на экране: «Мне двенадцать дней!». И вот какие-то люди, – мне они совершенно не знакомы, – выходят из роддома. К ним подходят другие люди, дарят цветы, целуют, пожимают руки. Все улыбаются всем хорошо, весело. Сели в машину, уехали. Видимо всё подряд не снимали и «слава богу». На окне стоял цветок, кто-то решил его снять на камеру. Надпись: «Мне полгода». Маленькая Вера ползёт по полу, к ней присела девушка, – по всей видимости, это её мама. Папа скорей всего выступал в роли оператора. На фоне звучала музыка, какая-то «инструменталка», голосов слышно не было. Вера, видимо переделала видео с плёнки в цифровой формат.» Только зачем она мне это дала? Ну, ладно, буду смотреть дальше: «В общем, мама с дочкой поиграл на полу, мама встала и ушла за кадр, появился, я так думаю, папа. И теперь, по логике, за камерой мама. Папа, усевшись на пол, взял дочь на руки и что-то начал ей рассказывать, показывая пальцем в камеру…». А я уже начал уставать от этого просмотра.

Видео продолжало транслироваться, а я пошёл на кухню. Заглянул в холодильник, взял бутылочку припасённого пива и пошёл опять в зал. Отхлебнув глоток, уставился на экран. Возраст девочки был уже другой. «Она не только стояла, ходила, – она бегала и кричала, о чём-то рассказывала. И в этот раз, кто-то снимал всю семью…». Теперь мне стало интересно: какой возраст? Потому, что должна появиться на свет вторая девочка – Лера. Я ещё долго смотрел, как бегает по улице Вера. Но на экране появилось: «Мне пять лет». «Веру держал за руку папа. Камера приблизила лицо Веры, затем лицо её папы. Вокруг была природа. Камера снимала костёр, мангал с шашлыками, речку.» Мне же показалось, я видел где-то лицо папы… вернул на то место, где камера позволяла близко рассмотреть отца. Особенно глаза были очень знакомы.

Возраст Веры менялся, – на экране росли числительные, указывая на её взросление. А Лера так и не появлялась. Становились старше и родители, о которых я совершенно ничего не знал. Я настырно всматривался в лицо, в глаза, в черты её отца. Но никак не мог понять, где же мог его видеть. Медленно отпивая пиво, я напрягал «мышцы памяти», – «вес упрямо не брался». Не разобравшись до конца, поставил на паузу. Допил пиво и пошёл в туалет.

Тасу спала в кресле, свернувшись калачиком, подложив одну переднюю лапу под морду, вторую странно вытянув.

Позже досмотрю. С какой целью Вера дала мне это видео?

Вышел из туалета, пошёл на балкон. Усевшись в любимое кресло, достал сигарету. Долго крутил её в пальцах, мял, клал между губ, потягивал без огня. И всё время думал. Мне захотелось разобраться, кто такие эти две сестры. Они очень сильно похожи одна на другую при первой встречи. Но потом понимаешь, насколько разные. Я не видел их вместе, – было бы интересно посмотреть на них, – мне кажется, они будут не похожи. Они и так погодки, в принципе это нормально в таком случае иметь лёгкое сходство. Даже близнецы бывают разные…

Мне кажется – я себе наживаю «горе от ума»!

Воспламенилась в руках зажигалка и подарила часть своего огня кончику сигареты, она же с треском, благодаря моим лёгким, потянула, порождённый этим соитием, дым, а он заполнил пространство под моей грудной клеткой. Задержав дыхание, я дал осесть смолам на стенках моих дыхательных резервуаров, а, затем медленно выпустил на свободу едкой струёй, постепенно растворившейся в пространстве балкона. Стало туманно. В этом тумане я сидел, пытаясь перестать думать. Я вспомнил мужчину с пузатым портфелем, как ему сегодня было плохо, как три недели назад он пил кофе с коньяком. Как смотрели его глаза на меня с надеждой. Вспомнив, в какую больницу его отвезли, решил навестить.

II

«Что я здесь делаю?» – Такая мысль у меня возникла, когда я стоял возле регистратуры, пытаясь объяснить старшей медсестре, зачем я сюда пришёл. Сейчас подумал, что напрасно выпил бутылку пива, теперь от меня пахло, пусть лёгким перегаром, – надо было хотя бы кинуть в рот жвачку, но у меня не было её при себе.

– Молодой человек, вы кем являетесь этому мужчине? – Спросила у меня медсестра. – У человека инфаркт! Вы это понимаете?!

– Девушка, я знаю! Я вызывал скорую помощь…

Мимо проходил врач.

– Что здесь происходит?

– Молодой человек хочет посетить больного… – поспешила доложить медсестра.

– Ну, так какие проблемы? Пусть посещает. – Сказал врач, посмотрев сначала в глаза старшей медсестры, – гордо отстаивавшей покой больного, – перевёл взгляд на меня.

– Но он, – медсестра указал в мою сторону жестом головы. – даже имени человека не знает.

– Как же вы собираетесь навестить человека, которого не знаете? – Обратился ко мне врач, но так, как был озадачен своим делом, то быстро глянув на меня, снова уткнулся в бумаги.

– Просто знаете, так получилось, – начал я объяснять. – Вышел я сегодня на прогулку. И пока брёл, куда глаза глядят, увидел столпотворение, – люди, человек десять, окружили одну из лавочек. Подойдя, я увидел, что на лавке лежит и еле дышит мужчина. Никто не вызвал скорую…, никто не подал ему воды… у мужчины были в кармане таблетки, но он их не смог достать. Все только причитали, – кто-то назвал его алкашом, а он не алкаш… я успел только спросить, в какую больницу его увозят.

– Это не из двадцать пятой палаты? – Теперь врач обратился к старшей медсестре, а та, лишь успела кивнуть головой. – Ну, ладно, добрый самаритянин, пойдём. Если бы он был в реанимации, до сих пор, то, конечно, туда ни ногой. Халат наденьте. – Указательным пальцем, ткнув на вешалку, он перевёл глаза на мои ноги. – И бахилы у Оксаны Николаевны возьмите. Только побыстрей, у меня ещё куча больных! – Потрусив историями, врач попытался дать понять, что его слова подтверждены на бумаге. Я поторопился.

Пройдя по коридору, дважды повернув направо и один раз налево, мы оказались в кардиологическом отделении. Не люблю я находится в больницах, они на меня нагоняют, чувство похожее на депрессию. Почему похожее? – Просто я никогда не страдал депрессиями и могу сказать приблизительные ощущения. Я наблюдал, как моя бывшая жена, – однажды такое случилось – я женился… – впадала в осенние депрессии, которые сопровождались загулами – ей в эти моменты, как кошке по весне, а ей по осени, не хватало любви или, попросту говоря, тянуло где-нибудь потрахаться. На её лицо было страшно смотреть, казалось, весь мир перед ней виноват, а я, в особенности, я, вдруг, переставал быть для неё мужем, – а она такая ах… «какая жена»! Но были более страшные моменты, когда депрессия становилась скрытой. Она улыбалась, по дому летала, как бабочка, вечером бежала «попить кофе с подругами», приходила поздно ночью домой, более цветущая… – позже я стал понимать, что поспособствовало её цветению и мне делалось не по себе, делалось противно. Как-то она ушла гулять и пришла всех ароматов (смесь курева, алкоголя и потрахавшейся человеческой сучки). Короче, брак продлился пять лет, – зачем? – не знаю. Почему я вспомнил о ней, никто больше из моих приближённых в депрессию не впадал. А я, глядя на больничную атмосферу, чувствую дискомфорт, и «свинец наливает ноги», где-то под коленками. Особенно, когда вижу капельницы, катетеры и прочее, введенное в тело. Даже слово больница говорит, что в ней болеют, а не лечатся. Я сжимаюсь и тихо следую за врачом, который ведёт меня к больному.

В палате было три кровати или койки, как в больнице принято называть, у каждой кровати тумбочка, на всех один стол, рядом стул и раковина. Выглядит, на мой взгляд, всё очень печально. Недавно в больнице сделали плановый ремонт, то есть всё на скорую руку, говорить о высоком слове дизайна и мысль не приходит, так – чистенько. Да и то, слава богу! Заходил в частные клиники, – если не принюхиваться, то сразу и не замечаешь, что попал в больницу, – схожесть с центром красоты. Почему больницы не приведут в порядок таким же образом, чтоб хотя бы впечатление оказывалось не агрессивное. С нашими больницами не поспоришь на тему: кто более подавляющий.

Одна кровать была пуста и зияла голой ничем не застланной сеткой. На этой кровати лежал скрученный роллом матрац.

– Я думаю, дальше разберётесь, – оборвал мои мысли врач.

– Спасибо!

– Только недолго. И…, я думаю, вы терроризировать никого не будете? – Врач усмехнулся и ушёл по своим делам.

«Можно сказать, я похож на мучителя?! Хотя истинные маньяки и серийные убийцы, именно, самой, что ни на есть, заурядной внешности».

В палате было двое больных, один лежал, разгадывал кроссворд и на меня посмотрел лишь еле заметным, полным отсутствия какого-либо интереса, взглядом. Второй лежал, отвернувшись к стенке, он никак не реагировал на моё появление в палате. Я решил заговорить с человеком, который водил карандашом по клеткам, пытаясь достать нужные слова из своего запаса.

– Простите, пожалуйста! Ваш сосед спит? Не знаете?

– Не знаю! – Коротко начал человек, но от своего увлечения не отрывался, продолжал считать клетки. – Наверное, спит, если не реагирует. Хотите, подождите, когда проснётся, хотите, попробуйте разбудить.

Будить я человека не хотел, в моей голове возникла мысль: «а может я напрасно пришёл?»

Я взял стул, поставил возле кровати и сел. Изредка человек с кроссвордом бросал на меня косой взгляд, затем, то ли не выдержал, то ли ему на самом деле понадобилось выйти, – глубоко вздохнув, он встал с кровати и покинул палату. Прошло минут пятнадцать, – я посматривал на часы, периодически поднимая руку – единственное движение, которое, мне казалось, я делал. Я начал чувствовать себя идиотом. Просидев ещё немного, почувствовал, как моя голова тяжелеет. Я очнулся, когда моя голова пыталась подбородком лечь на грудь, – я уснул. Человек уже не спал, а лежал и рассматривал меня.

– Спасибо вам! – Встретил меня словами мужчина. – Я помню вас, хоть мне и было не до того, чтоб кого-то рассматривать, но вас я помню.

Я лишь кивнул головой.

– Я тут вам принёс фрукты.

Человек посмотрел на пакет.

– Вы единственный мой посетитель… ну, за исключением врачей и медсестёр. Они меня не забывают. – Как вас зовут?

– Макс…

– Просто Макс?..

– Просто Макс.

– Не совсем ли просто?..

– Я не считаю, что просто, – я считаю – это удобно и по душе.

– Я, знаете ли, другого времени человек и представился бы вам: Николай Сергеевич, но вы во мне что-то переключаете. Я вот смотрю на вас, вы мне кажетесь, может я ошибаюсь, не причастным к современной молодёжи…

– Ну, мне далеко не всё нравится, чем увлекается молодёжь, наверно потому у меня нет таких друзей, с которыми я пускался бы во все тяжкие…

– Николай. – Ко мне протянулась весьма крупная и крепкая рука. И я ответил тем же.

Сейчас передо мной был совсем не тот человек, которого я видел три недели назад в кафе, – это был тот же человек внешне, но внутренне совсем другой.

– Знаете, Николай, а я вас видел три недели назад…

– Где?

– В кафе «Каштан».

– Да, припоминаю. Нет, вас я не помню, а как был там, помню. Вы же не подумайте ничего…

– А я и не думаю, – оборвал я Николая.

– Я редко хожу по всем этим местам.

– А мне там нравится. Захожу частенько, посидеть. Там редко бывает много народу, – это может и не на руку владельцу, но мне это очень подходит. Не люблю шум. Его на работе хватает.

– А кем вы работаете? – Спросил Николай.

– Экономистом в одной фирме, по совместительству бухгалтером, там же.

– Ну, и, как? – Без заискиваний задал вопрос Николай.

– Я изначально не любил эту работу.

– Почему же тогда работаете? Почему не смените?

– Бог его знает… Наверно, не решил пока на что-то сменять.

– Никогда не решите, если резко не сорвётесь.

– А что потом?

– Потом? Оно придёт само. Я так понимаю, вы неженат?

– Был, – развёлся. Сейчас с девушкой живу.

– Важно то, что вас, Макс, по сути, не сковывает быт. – Он сделал паузу, затем продолжил. А я думал: к чему всё это? А с другой стороны, ну о чём нам ещё разговаривать. – Я всю жизнь проработал преподавателем… – я на это не заметно улыбнулся, но был замечен. – Вы улыбаетесь…

Я же поспешил дать ответ:

– Когда я вас увидел, так и подумал, что вы преподаватель.

– Так вот, большого удовольствия я не получил от жизни, – как бы печально и нелепо это не звучало. Да, я сказал: от жизни, не от работы, потому, как мы отдаём своей работе большую часть времени. И теперь, как вы думаете, Макс, – на моём имени, он делал всегда паузу, словно ему было не по себе, – стоит тормозить?

Николай ждал от меня ответа, а я просто слушал его. Сказать мне было нечего, но глубоко в себе я соглашался с ним. Он же продолжал:

– Чем вы раньше начнёте менять свою жизнь, тем больше у вас будет шансов стать счастливым. – Я вспомнил, как мы с Верой разговаривали про счастье, когда Николай разбавлял кофе коньяком. И вспомнил, что я думал о себе – оценивал уровень своей счастливости.

– Пока вы молоды, вам это будет казаться пустяком, – подумаешь работа, главное личная жизнь. Но и она напрямую оказывается связанной с вашей работой. Я тоже думал, призвание – пустяки, важно то, что я перед страной чист, а выходит так, что я стране своей не нужен. Нами пользуются, Макс, и мы должны допуская это, доставить себе удовольствие, хотя бы маломальское, а желательно, как можно большее.

По большому счёту сказать, Николай прав, мы много времени тратим на ненужное. Ну, а даже если я брошу работу, что дальше? Чем я займусь?

– Вы кем-то сильно хотели стать?

Мне кажется, уже поздно становится тем, кем я хотел стать. Там учатся, по сравнению со мной, дети. Вот я сейчас туда припрусь…

– Напрасно вы так думаете! – От этого возмущения я напрягся… – я не читаю мысли, даже если вы там что-то и подумали – это чистой воды совпадение, но учиться никогда не поздно. Ведь вы об этом подумали? Я наблюдал за одним студентом. Не сказать, что мне моя работа совсем не нравилась, просто большие желания мои были в другом направлении. А студенту тому было семьдесят два года. Поступил он в наш институт на филологический. Хотел ли он открыть для себя большие знания русского языка и литературы? – Глядя на него и с ним общаясь, я понимал, что старик был достаточно начитан и, к примеру: «Войну и мир» мог пересказать чуть ли не наизусть. Мы с ним сдружились, и он меня приглашал в гости. Его дом, в прямом смысле слова, был завален книгами. Какого автора там только не было… – можно найти на любой вкус. Я спросил его что он любит читать больше всего, – он ответил: книги. Если вот так, просто не зная человека спросить об этом и получить такой ответ, то для себя поймёшь, что человек вообще в руках книг не держит.

– А что же всё-таки побудило его пойти вдруг учиться? – Форсировал я.

– Сейчас всё будет. – В момент этих слов я подумал, что засел здесь надолго. – Или вы спешите?

– Нет-нет! – Как мистика какая-то. Но скорее всего, чисто профессиональное, а не чтение мыслей.

– Оказывается, старику не хватало в жизни побыть студентом. Да, кстати, такое бывает, – человек закончил пять классов, дальше война, нужда, необходимость работать с малых лет. Но он не выпускал из рук книги. Позже пошёл в вечернюю школу. А в институт поступил, будучи стариком. Он был счастливым человеком. И, наверное, как все счастливые люди, он, совершив свой путь, лёг спать и не проснулся. Хоть умер он, так и не окончив институт, но я думаю, что всё же он путь совершил. Я узнал, что у него большая семья – семеро детей, шестнадцать внуков и три правнука. А ещё поразился тому, что они знали меня и все книги, которые собрал старик, отдали мне. «Отец, ещё при жизни, рассказывал о вас, настаивал на том, чтоб библиотеку вам отдать.» – Говорил старший сын.

В палату вошла медсестра.

– Молодой человек, больному нужен покой.

– Я себя превосходно чувствую. – Улыбаясь медсестре, сказал Николай.

– Знаем мы вас таких. Днём бодрые, а ночью откачивай вас.

– Может, я и правда пойду?

Николай глянул на меня, проникновенным взглядом, точно, он желал уйти со мной. Он достал ручку и блокнот. Что-то в нём написал, вырвал лист, свернул и отдал мне.

Я шёл по улице и думал обо всём, что говорил мне Николай. Довольно странная беседа вышла. Хотя для человека его возраста, подобные разговоры уместны, а если он ещё живёт один, становится понятным то, что во мне он нашёл человека слушающего.

Взглянул на часы, – было полшестого.

Подумал о том, что мой отпуск подходит к концу. Ещё какие-то четыре дня. Но если я сейчас брошу работу, чем займусь?

Наша фирма ничего не производила. Фирма занималась самым банальным и самым вредным: спиртные напитки, табачные изделия. Закупали довольно крупным оптом и продавали более мелким, – развозили по малым оптовым складам и по некоторым местам розничной торговли. Правда, захватили рынок на две области. Моя задача? В подробности вдаваться не буду. Но скажу, что ничего интересного в этом нет. Бывает мне даже снятся цифры и не сданные отчёты. «…вот получишь специальность и становись, кем хочешь…» – это слова родителей. Может и настал тот момент.

Я сунул руку в карман и вытащил листок. Николай дал свой номер телефона. Мне вспомнились его глаза, но кого они мне напоминали, я вспомнить не мог. Нет, отец Веры тут ни при чём.

III

Что хотела сказать Вера, отдав мне флэшку? – Я понять не мог. Может во мне не хватало дедукции. Просмотрев больше половины видео, я не видел цели смотреть дальше, но что-то мне подсказывало, что я должен досмотреть до конца.

Просмотрев два часа съёмки, я лишь видел, как взрослеет девочка. А завершением видео, стал выпускной. Далее – шипение и рябь на экране. Я собрался было выключать, но неожиданно последовало продолжение. Я же уже обрадовался, что всё, насмотрелся, но нет, опять. В кадре появилась Вера. Она сидела за столом. Эту Веру я уже знал. Было видно, что этот монолог она записала недавно: «Привет, Макс! Тебе всё это, может, показалось странным, а прослушав меня, возможно запутанным, а возможно, услышав мною сказанное, ты и вовсе не захочешь париться по этому поводу. Много времени я не займу. И так я начинаю: «Может быть ты и не понял суть видео и сказал про себя: – к чему это? – Но смысл есть. Я думаю, ты заметил, что вторая девочка так и не появилась. Моя сестра об этом видео знает, но лишь на папином кинопроекторе. Не знает, что я его переформатировала. Нет, не подумай, я монтаж не делала. Приписала только себя вначале и в конце. Почему Лера до сих пор не задалась вопросом? – Непонятно. Она всегда была более наивной и принимала жизнь, как удовольствие. Я тоже сторонница такого взгляда, но не на всё же надо так смотреть. У нас были разные споры, как и у всех детей, но мы вполне друг с другом ладили. Нам, бывало, попадало по первое число за наши неожиданные, горячие разборки и мы стояли по разным углам. Нас ставили в разные комнаты потому, что в одной комнате мы продолжали дебаты. Лера всегда выходила из угла первой, а я продолжала стоять. Родители говорили: – Вера у нас будет стоять «пока рак на горе не свистнет». Ко мне не раз подходили для разговора, но я молчала. Была я весьма упёртым ребёнком и, наверно, такой и осталась. Мне и сейчас говорят: – когда ты повзрослеешь? – Но я давно повзрослела. Только родители не хотят признавать это. Для них повзрослела Лера, которая научилась во всём с ними соглашаться. Я так не могу. Я люблю свою сестру! И родителей люблю! Просто хочу кое-что объяснить, поэтому перед тем делаю такое вступление.

Хотелось бы, чтоб ты заметил в этом видео определенные недостатки, и кто на самом деле на нём. Но даже, если ты не заметил, то я расскажу».

Лера говорит на Веру, что она ребёнок, а Вера говорит на Леру, что она дитё. Я улыбался. А Вера на видео продолжала: «Да, у меня есть сестра…» – Вера, на тот момент, и представить себе не могла наших с Лерой отношений. А если я не знал о существовании её сестры, то какие недостатки я должен был заметить на записи? Вера решила мне забить голову? – «…я тебе, Макс, про неё ничего не рассказывала. Да нам и без того было о чём поговорить. Я не смогла тебе всё рассказать при встрече. Оставив тебе брелок, я оставила тебе ответ на вопрос, почему я уехала и, куда. Я в какой-то момент хотела большего от тебя, но так сложилось, мы остались друзьями. Сейчас я этому рада потому, что у меня кроме тебя больше настоящих друзей нет.

Я родилась в Амурской области в одном маленьком городке, который называется Сковородино. Папа работал на железной дороге, а мама на почте. А родилась я не одна. Следом за мной вышла на свет моя младшая сестра, – разница у нас получилась чуть больше пяти минут…“ – Но, а как же год разницы между Лерой и Верой? – молча рассуждал я. „…многое мне не известно, но кое-что я накопала. Дело в том, что спустя год родители решили поехать на заработки. Накопив ранее денег, сделав документы, они нас с сестрой оставили на попечение бабушке с дедушкой (мамины родители) и уехали в Грецию. Договор был таков, что через полгода они вернутся. Когда они уехали второй раз на полгода, поездка затянулась. От них не слышно было ничего, – ни писем, которые регулярно из почтового ящика доставала бабушка и демонстративно вскрывая конверт, нас при этом беря на руки, с дедушкой читали по очереди, ни звонков по телефону, которые совершались еженедельно.

В Греции первые полгода, родители работали на виноградниках. Потом папе предложили работу в одной строительной компании, а мама пошла работать сиделкой. Подробностей я не знаю, поэтому говорю обрывками.

Родители тогда не вернулись…

Время шло, тишина продолжалась. Бабушка ходила словно безликая, а дедушка её успокаивал, сам же был не на месте. «Вот так съездили на заработки! Говорил – на север надо было ехать, наша земля, как ни как!» – Причитал дед, думая, что бабушки не было рядом. Но она услышала, он тогда стоял на кухне, мыл посуду. Услышав за спиной движение, обернулся, – бабушка стояла и плакала; вытер руки, поспешил её обнять. Мы с сестрой сидели за столом на кухни. Дедушка нам налил молока, поставил тарелку с пряниками, сам занялся посудой. Я помню, как сестра смотрела на них и у неё катились слёзы. Я не думаю, что она плакала по той же причине, что и бабушка, – мы не думали, где родители – это я могу сказать точно. Когда родители приехали первый раз из Греции, мы с сестрой смотрели на них, как на чужих людей, – такое бывает у детей. Мама, конечно, расстроилась, а что она хотела…?

Прошёл год – год тишины в нашем доме. Дедушка поначалу не включал телевизор, потом смотрел очень тихо. Бабушка молча занималась домашними делами или тихо вязала в своём кресле. Нас на произвол судьбы не оставили. Сестра чаще была рядом с бабушкой, а я не отходила от деда. Сестра что-то вязала, – её учила бабушка. Я этим не интересовалась, мне нравилось наблюдать, как дед занимался своими делами, читал, смотрел футбол. Все будто смирились с пропажей. К кому обращаться? – Никто не знал.

Но вот раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Бабушка с дедом переглянулись, и дед пошёл к двери. Раздались возгласы, – дед кого-то приветствовал, тот приветствовал деда – оба радовались друг другу. Приехал родной брат дедушки, – старший, разница у них в пять лет. Он знал обо всём. Тогда у них был долгий разговор в закрытой кухне. Чем он закончился, я не знаю! Помню только, что дедушка со своим братом стали уезжать куда-то рано утром и приезжать поздно вечером. Сестра продолжала не отходить от бабушки, а я маялась без деда, иногда заглядывая, чем занимается бабушка. Так прошла неделя. А может и больше. Я дедушку видела лишь утром.

Для нас с сестрой остались одни загадки. Но на то время мы никакими вопросами не задавались.

Прошёл ещё один год. Однажды вечером мы, как обычно, сидели при своих делах. Я сидела рядом с дедушкой, он слушал новости. Я, обхватив дедову руку, сидела, прижавшись к нему. Вдруг он тяжело задышал и схватился за грудь. Я испугалась. Стала спрашивать дедушку, что с ним случилось, но он не отвечал. Я позвала бабушку. Она побросала спицы и начала приводить деда в чувства, но он оставался всё в том же состоянии. Бабушка схватилась за телефон, вызвала скорую помощь. В трубку она с чем-то согласилась и побежала на кухню, принесла коробку с лекарствами. Что-то достала и попыталась положить деду в рот. Я всё, что сейчас помню, это беготню по дому, – приехали люди в белых халатах. Мы с сестрой сидели, прижавшись друг к дружке, – сестра дрожала и у неё катились слёзы. А я подумала: «Почему у меня нет слёз? Мне что, совсем не жалко дедушку?» – Жалко! Просто меня тогда словно сдавили, я сидела тихо и беззвучно. Наверное, из-за того, что сестра наплакалась, она быстро увлеклась своими заботами, а я ещё долго сидела, словно в туманном «Альбионе», боясь пошевелиться. Дедушку увезли в больницу. Бабушка пообещала, что он скоро приедет домой, но он всё не ехал. Наша бабушка никогда не носила на голове платки, а тогда повязала платок чёрного цвета и, я не помню, чтоб она его снимала. Достала из фотоальбома дедушкин портрет и уголок перемотала чёрной бархоткой. Я не понимала всего этого тогда, лишь чувствовала, что случилось что-то неприятное, отчего сильно щемит в груди и становится невыносимо грустно.

Я не задала ни одного вопроса бабушке. Я видела, как ей плохо, что она часто плачет на кухне, пытаясь не показать этого нам. Но мы приходили и обнимали её, она обнимала нас и говорила, что всё будет хорошо. Но хорошего ничего не было. Приехала старшая сестра нашей мамы, тётя Нина. Бабушка о чём-то её просила, тётя, кивая, соглашалась с ней.

Мне было три года, когда я первый раз полетела на самолёте. И мне было не понятно почему с нами не полетели бабушка и моя сестра.

Вот так, покинув Амурскую область, я прилетела на Украину.

Я пыталась спрашивать у тёти, почему мы оставили бабушку с сестрой, но меня сразу же старались отвлечь. Видя такую реакцию, я перестала задавать вопросы и стала просто жить. Однажды тётя меня посадила рядом с собой и сказала: «Хочешь, называй меня мамой…», – так как я свою маму не помнила, то особого труда мне это не составило.

У моей тёти была дочка – моя двоюродная сестра. Она моложе меня на один год. Мы с ней оказались очень похожи. Лера сразу пошла мне навстречу, обрадовалась мне, и мы стали ещё и очень близкими. Это моей тёте и её мужу понравилось.

Да, Макс, на записи моя сестра Лера. Я знаю, она к тебе неравнодушна и не решалась со мной об этом заговорить. Она думала, что у нас с тобой роман, но я ей сказала, что мы с тобой просто друзья и, если она хочет, пусть действует.

А я уехала в Амурскую область. Хочу для себя решить загадку моей жизни. И на тебя хотела положиться, как на друга. Постарайся, чтоб эту запись не видела Лера. Спасибо тебе, Макс!»

Экран потух, а я ушёл на балкон. Время было два часа ночи. Уселся в кресло, закурил, сделал глубокую затяжку, глядя сквозь стекло в ночное небо, выпустил дым.