Читать книгу В поисках отражения луны - Витэль Багинский - Страница 9

I

Лера ушла на работу, а я провалился в сон и проспал ещё часа три. Проснулся от свежего воздуха. Лера оставила открытым окно. Глаза легко открылись, а в голове было ясно. Я почувствовал себя просветлённым человеком. В голове всё лежало на своих местах. Встал и пошёл в душ. Когда мылся, поймал себя на мысли: – чёрт возьми, я пошёл сразу в душ, не на балкон, – на балкон я обычно выходил курить. Днём иногда, просто выходил посидеть и попить кофе. Но утром обязательно шёл на балкон курить, причём ещё до того, как пойти в туалет.

После душа я сварил себе кофе, налил в кружку и сел за стол на кухне. Надо подумать о планах на сегодняшний день. Во-первых: бизнес-план, – какое дело он будет представлять и, пусть это будет записано в «важное». Во-вторых, следует позвонить Николаю и договориться о встрече, или же, смотря по ситуации, обойтись телефонным разговором. И занести это дело в список срочных дел. Также в список срочных дел войдёт третье, и это будет звонок шефу, – нужно решить вопрос о своём увольнении в первую очередь.

И начал я со звонка Сергею Николаевичу.

Наш разговор затянулся надолго. Я думал, что увольнение с работы может стать проблемой, но не думал насколько сложной… Дело всё в том, что Сергей Николаевич долго искал бухгалтера и экономиста. Сергей Николаевич – это друг моего отца, они даже бывает, ходят в сауну, устраивают пивно-таранковые посиделки с паром и вениками. Но об их дружбе я узнал, когда устраивался на работу. Почему-то я ничего про своего шефа не слышал от отца в детстве. Но он сказал, что дружат они уже давно. Отец и порекомендовал ему меня. Тот согласился взять новоиспечённого специалиста без опыта работы с испытательным сроком на три месяца. Его слова передал мне отец: «Пусть проведёт квартал и сделает отчёт. А я посмотрю, как он справится!». Я справился. Хотя было нелегко. Сергей Николаевич был мною доволен. Он был доволен пять лет и мысли со мной расстаться, у него не возникало. Конечно, ему сложно было об этом разговаривать.

– Ну, приезжай уже в офис. Все равно тебе надо заявление писать…

Я оделся и отправился на работу. По дороге позвонила Лера. Я сказал ей, что еду на работу писать заявление.

– Ты уже всё решил?

– Да! Бесповоротно!

– Так и куда ты теперь?

И я рассказал Лере о своём депозите.

– Ну, тогда дерзай… – слышно было, как Лера за меня порадовалась. – Ладно, Макс, я потом ещё позвоню, – меня зовут.

– Давай, удачи!

– И тебе удачи! – Также быстро, как Лера всё протараторила, пошли гудки.

Вот я и добрался до офиса. С утра ни разу не курил, но сейчас достал пачку сигарет и выкурил две подряд. Перевёл дыхание, глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух.

Войдя вовнутрь, я оказался под лавиной приветствий, мужских рукопожатий, женских взглядов и улыбок. В принципе, следует сразу идти в отдел кадров по такому вопросу, но мне к Сергею Николаевичу, поэтому и нервы шалят.

Принял он меня без тормозов. Секретарю было наказано никого не впускать. Просидели мы в его кабинете без малых полтора часа. Выпили по три чашки кофе и, чуть больше, выкурили сигарет, – это я решил курить меньше. Он всё пытался добиться от меня ответа, почему же я ухожу. Я ему сказал, что хочу двигаться самостоятельно. В каком направлении, пока не знаю, но твёрдо уверен – пора. Сергей Николаевич никак не мог взять в толк, как так можно идти в неизвестность?!

– Да поймите, если не сейчас, то не знаю когда! Да, никогда!

– Ну, хорошо, бог с тобой, уйдёшь, но давай постепенно…

– Нет! Я уже решил!

Наступила тишина. Мы долго ещё сидели и о чём-то каждый думал. Смотрели в окно, пили кофе и молчали.

– Кого посоветуешь? – Прервал молчание шеф.

– Антона Дюжина.

– А дела, как быстро передашь?

– С Антоном потребуется пару дней.

– Ну, ты хоть в этом не горячись! – В сердцах возмутился Сергей Николаевич. Видно, было, что у него что-то из сердца вырывают. – Пиши заявление своё и десять дней поработай с этим Антоном.

Я достал готовое заявление из портфеля и положил на стол.

– Ох, у него уже и это готово. Видно, ты всерьёз надумал!

«Нет,» – подумал я, – «так пошутить решил… работу „ради прикола“ бросить!».

Офис я покинул с лёгкой душой.

Следующим по плану был звонок Николаю. Я достал телефон, листок, на котором был записан его номер. Набрал и стал ожидать ответа.

– Алло. – Долго ждать не пришлось

– Николай? – Последовала короткая пауза.

– Да, это я! А кто интересуется?

– Макс. Помните меня? Я к вам в больницу приходил.

– Ах! Конечно, помню! – Голос резко поменялся. Стал энергичнее.

– Как вы себя чувствуете?

– Я дома. Меня не хотели отпускать. Но я настоял. Попросили подписать кое-какие бумаги, после этого я отправился домой. И, признаться честно, чувствую себя гораздо лучше.

– Я рад за вас!

– А знаете, что, приезжайте ко мне в гости. Я вас чаем попою с вареньем земляничным. С детства это варенье люблю, и ежевику. – Потом он сделал паузу. – Если вам, конечно, удобно. Мне бы хотелось вас увидеть.

– У меня полно свободного времени. Говорите адрес.

– Улица Чехова, дом 117. Квартиры никакой нет, – живу на земле.

– Хорошо. – Я улыбнулся в трубку и почувствовал то же в ответ.

Вызвал такси и направился по адресу.

II

Николай встречал возле калитки. Глядя на него сейчас, не подумаешь, что недавно был сердечный приступ. Человек держался бодро и уверено. Возникало такое впечатление, будто он готов пуститься в пляс или побежать стометровку.

– Вы прекрасно выглядите, Николай! – Сделал я комплимент, пожимая руку.

Мы вошли во двор. Простой дворик. Много деревьев, поверху тянется виноград, отгороженный палисадник, по двору расставлены горшки с цветами. Один стол весь ими заставлен. Рядом лежат инструменты для ухода за грунтом, стоит брызгалка, рядом со столом лейка. Летняя кухня напротив входа в дом, сарай и гараж. Отдельно расположена квадратная беседка, в ней стол. Рядом с беседкой стоит самовар, бог знает какого года, с возвышающейся трубой, – в нём, явно, воду кипятят на дровах.

– Пойдёмте в дом, Макс, – я заметил, что Николай уже не делал остановок на моём имени. – Посмотрите, как я живу.

Не имел я интереса к чужой жизни. Я пришёл человека навестить, узнать, как его здоровье. Есть люди, которым это всё, как будто нужно. Если они ничего не увидят, не узнают: не переживут. Я этого и не люблю, а кто-то, опять-таки, равнодушен, мне же становится не комфортно.

– Может мы на улице? – Торопился я убедить хозяина.

– Нет-нет! Пошли… Успеем на улице!

Когда мы вошли в дом, я изумился чистоте, которая там была с самого порога. Мы разулись в просторной веранде с большим окном, в Советском Союзе такое окно называли «итальянским». На веранде стоял журнальный стол и два кресла. Одну стену занимал книжный шкаф, битком набитый предназначенными книгами. На столе лежал кроссворд с карандашом. Но мы двинулись дальше и вошли в прихожую. Достаточно просторная, без лишних затей. Вешалка, тумбочка, стул и зеркало на стене. И снова книжный шкаф, также набит, как и тот, что стоит на веранде. В прихожей было пять дверей, две из них предназначались, по всей видимости, для ванной и туалета, одна вела на кухню, одна в зал, и пятая дверь вела туда, откуда мы вошли – в веранду. Все двери, кроме ванной и туалета, имели прозрачные стекла. Николай предложил проследовать в зал. И у меня сразу сложилось впечатление, будто я попал в библиотеку. Но помимо книг, в большом количестве, были развешаны и расставлены фотографии и картины. Ещё в зале стоял кожаный диван, а рядом журнальный столик. Диван, в одном месте, особенно продавлен, видимо, здесь чаще сидят. Как и подтвердилось моё предположение сейчас, – Николай сел именно на то место.

– Присаживайтесь, Макс! Вот так я живу. – Николай развёл руками.

– Эти книги, они все от того самого студента…?

– Да, – он сделал паузу и продолжил, – часть книг у меня были свои, но основную массу представляют именно его книги.

– А картины?

– Картины – это работы брата! Он, глядя на деда, начал писать. Но дед наш прославился, а брат мой так и застрял в четырёх стенах своей мастерской. Двоюродный брат ему всё время говорил, что тот ерундой занимается, но он настырно продолжал. Наш двоюродный брат, хотел деньги всего мира заработать, даже заграницу для этого поехал, но погиб, или без вести пропал… Один чёрт… Они тогда вместе с женой в Грецию поехали и не вернулись.

И тут мне стало интересно.

– А дети у них были? – Спросил я, подумав о Вере.

– То ли две девочки, то ли два мальчика. Не помню. – Николай сделал паузу. – Я вообще, практически об этой истории, только и знаю, что двоюродный брат с женой пропали и не вернулись. Мы с ним и так редко общались, а как этот случай произошёл, мне и подавно о его семье ничего не известно. До меня, практически, что ли слух дошёл.

Николай посмотрел на меня, заискивающе.

– А что вам так, Макс, стала интересна эта история?

Я взглянул на Николая. Молча. Помню, как у меня прокрутилась в голове видеозапись Веры, – быстро, даже молниеносно. Я встал с дивана и пошёл к стеллажу с книгами, провёл по корешкам рукой. В доме стоял библиотечный запах.

– У моего очень хорошего друга, – начал я, – произошла одна неприятная история, которая в корне изменила её жизнь. – Я повернулся к Николаю. Он внимательно смотрел на меня, чуть прищурившись и сдвинув брови. – А может, всё так и должно было идти и ни что не изменяло жизни ход, а всё это и являлось самой жизнью. У неё точно также пропали родители, уехав на заработки в Грецию. Я не знаю, может это чистой воды совпадение, – история вашего брата и её родителей, возможно одна и та же история, а, возможно и нет. К тому же вы говорите, что ничего о жизни своего брата толком не знаете. – Я снова задумался. Николай мне не мешал, лишь смотрел на меня и чего-то ждал. – Но мы можем и покопаться. Постойте, – меня вдруг осенило. – А где жил ваш двоюродный брат?!

– В Амурской области. Я тоже там какое-то время жил.

– Но они тоже оттуда. Я город не помню. Название на посуду похожее… надо вспомнить…

– Мы жили в Благовещенске… – Сказал Николай. – Это, конечно, на посуду не похоже. А свою историю вам рассказать могу.

Я в согласие покачал головой и уселся обратно на своё место.

– Но сначала приготовим чай. – Николай встал с дивана и собрался выйти из зала, но остановился в дверях, повернулся ко мне. – Может, вы что-то покрепче будете?

– Нет!

– Тогда чай с вареньем.

Я остался один в комнате, заполненной словами, предложениями, фразами, цитатами, рифмами, известными и безызвестными именами. Я сидел и рассматривал полки с книгами. Стеллажи стояли по-над всеми стенами. Меня заинтересовали другие места. Я аккуратно встал и заглянул в комнату по соседству. И, как ожидалось – там тоже были книги! Интересно, эти все книги прочитаны, ну, скажем, предыдущим хозяином.

– Вы удивляетесь этому количеству книг? – Неожиданно прозвучал голос Николая за моей спиной. Я обернулся. Николай принёс на подносе чашки, блюдца и ложечки, три вида варенья в пиалах и свежий нарезанный хлеб.

– Мне просто интересно, всё это кем-то одним прочитано? Например…

– …их хозяином до меня? – Николай поспешил завершить вопрос, не дав закончить его мне. А я только покачал головой. Николай продолжал: – Не знаю. Мы можем лишь поверить чьим-то словам. Хотя не думаю, что Афанасий Степанович обманул. Но он прочитал не только свои книги. А я… – Николай оглядел полки. – Я не прочитал ещё и третьей части. Честно говоря, я не читаю всё подряд, как это делал Афанасий Степанович. Здесь есть книги, которые мне совсем не интересны. Но есть весьма привлекательные экземпляры. Я сейчас. – Николай снова убежал.

Не успел я задуматься, как Николай пришёл. На этот раз с двумя чайниками. И опять удалился. Принёс две вазы, в одной печенье, в другой бублики. Разлив чай по чашкам, уселся на диван.

– Я вспомнил город, – начал Николай. – Который названием похож на посуду. Сковородино. Правильно?

– Верно! – Улыбнулся я и взял чашку с чаем.

– Мы жили в Благовещенске тогда. Нас было в семье четверо детей. Самый старший из нас, Лёня, родился он в 1926-ом году. В 1930-ом, родилась Галина, после неё сразу в 1931-ом на свет появилась Анна. Я самый младший, – родился я в 1940-ом, и, время было уже не весьма простое. До войны оставалось семь месяцев.

И вот сорок первый год. Наша семья прожила вместе ещё одну зиму и весну. Летом отца мобилизовали, и для нас началось трудное время, когда в сорок втором пришла похоронка, – отец погиб – их отряд попал под минометный обстрел. Мать еле справлялась. Шутка ли, четверо голодных детей. Если бы не старший брат, мы все умерли бы с голоду. То он ни понятно, откуда приносил продукты, то какую-то одежду. Даже привёл как-то козу. Мать очень сильно обрадовалась. Всё-таки, как не крути, постоянно в доме молоко.

Наш дом находился неподалёку от железной дороги. В тех краях печи топили дровами, если до войны с топливом проблем не было, то во время войны собирали, что придётся. Часто это были сырые дрова, а порой и вовсе не дрова, – всё, что попадалось, шло в печь. Паровозы – вот что стало нашим спасением – уголь, на котором они ходили. Брат с сестрами (я был ещё мал) ходили на железную дорогу с мешками и воровали это самое паровозное топливо. Часто приходилось убегать. Бывало, бежали вместе с мешком, а бывало, бросали и приходили домой ни с чем. Но однажды в нашем доме появился ещё один житель. Брат привёл мальчишку, лет пяти, возрастом. Мать сначала осерчала, но, когда увидела, что мальчик не по годам пронырлив, успокоилась. Малец, по правде сказать, и не знал какого он возраста. Уже, как год он выживал сам, старался ночевать там, где было теплее, искал места, где могли накормить и быстро старался сбежать. Когда он пришёл к нам, то почувствовал себя, как дома. Во всём старался помочь. Если брат куда-то шёл, чтобы что-то добыть, не сидел, отправлялся с ним, – и при этом не был везде мешающим хвостом, но, бывало, брал на себя гораздо больше и отличался настырным характером. За него стали все переживать потому, что лез часто на рожон.

И вот случилась беда. Очередной раз они пошли за углём. Набрали два мешка и, принялись тащит. Ноша оказалась в тот раз слишком тяжёлая, и нести её было неудобно, передвигались медленно. Их заметили. Следовало всё бросить и бежать домой. На такой случай была особая дорога, куда и побежали сразу сёстры. Филя же, так звали найдёныша, вцепился в мешок и не хотел его отпускать. Лёня уговаривал его всеми силами, чтоб тот бросил ношу. Погоня была близка. И в тот момент, когда Филя согласился с Лёней, бросив чёртов мешок, побежал за ним. Лёня двигался чуть впереди и периодически оборачивался на Филю. Тот старался не отставать. Им пришлось перелезать через вагон. Старший брат быстро спрыгнул, пересёк соседнюю линию и его окатило потом. Сзади него уже мчался состав, а когда он обернулся, то увидел перерезанного пополам Филю.

Лёня бежал тяжёлыми ногами, с глаз градом лились слёзы, он не помнил, как очутился дома. Для всех, гибель Фили, была большим ударом. Брат с сёстрами две недели не ходили за углём. Топили, скудными остатками, а бывало, вовсе не топили, экономили, – оденемся и сидим все вместе на одной кровати.

Лёня мечтал художником стать. Говорил: «Вот война закончится, уеду в Ленинград, поступлю в художественное училище». Но до этого конца надо было дожить.

– А немцев, как пережил город?

– Немцев в Благовещенске не было. Там сначала воевали с Китайцами, потом с Японцами. Слышали о так называемой Российской фашистской партии?

– Нет!

– Ну, так вот она была. В тридцатых годах накалилась обстановка за Амуром – в Маньчжурии стали вновь активно действовать японцы, захватившие её в 1932 году. Они консолидировали свои усилия с русскими эмигрантами для захвата власти на территории Амурской области. В ходе войны, Благовещенск отправлял по всем фронтам мобилизованных и добровольцев. А в 1945 наша армия разгромила места японской дислокации на территории Маньчжурии. На набережной стоит памятник – «бронекатер».

Честно говоря, я мало что о войне знаю. Из учебников истории кое-что. И то, в такие подробности не вдавался. Говорят, что мы воевали не только с немцами, но и с итальянцами, и, конечно же, с японцами в то время. А вообще это очень страшно. Кому-то, что-то надо, а большинство от этого страдает. Как, например семья Николая, а сколько ещё таких семей.

– Мы, чтобы выжить, – продолжал Николай, – много чем занимались. Летом мы собирали гвозди.

– Гвозди?!

– Да, гвозди. Собирали везде. Чаще по старым заброшенным сараям, избам. Где, какая доска попадётся, тащили домой, гвозди вытягивали, дерево на топку складывали. Затем гвозди прямили, чистили, сортировали по размерам, заворачивали в газеты или связывали бечёвкой и несли на рынок продавать. Уже можно было за эти деньги купить крупы, муки, кусок хлеба.

Позже Лёня придумал кровати железные собирать. У отца кузня была. Когда он на войну ушёл, она закрытая стояла три года. Лёня тогда подошёл к матери и попросил разрешения открыть кузню. Мать задумалась и долго сидела в мыслях, с её глаз текли слёзы, а лицо оставалось неподвижным, словно застыло в том промежутке времени. А может, и само время тогда замерло, и земной шар перестал вращаться. Ясное дело – она вспоминала отца. Потом она посмотрела в глаза своего старшего сына и сказала, что он сильно похож на своего отца и, как она всех нас любит. Мы все плакали, но были счастливы потому, что были вместе.

Лёня открыл кузню, все вместе навели там порядок. Когда была сделана и продана первая кровать, нам показалось, что мы стали богачами. Конечно, на фоне пережитой нищеты…

Николай разлил чай по чашкам, снова накрыл заварник полотенцем и, усевшись поудобнее, продолжил:

– Важно ли всё это помнить? Как вы думаете, Макс? – Николай вдумчиво посмотрел мне в глаза. Такой взгляд явно ждёт ответа, который согреет душу. Я задумался.

Ведь с одной стороны, за прошлое цепляться нет смысла, если оно нас не учит быть настоящими, другое дело, когда благодаря определённым воспоминаниям мы ценим каждый миг, прожитый сегодня. И совсем иное, когда человек безразлично относится ко всему, что проживает, он, как пустая болванка, без мозгов и без сердца.

– Я думаю, такое забывать нельзя ни в коем случае.

– Хорошо, что вы так рассуждаете, Макс. Сегодняшнее поколение живёт одним днём.

Опять одна и та же тема рассуждения поколений о поколениях. Ещё классики писали. Вспомнить Михаила Юрьевича с его «Героем нашего времени», как старики хаяли молодых. Им просто не живётся больше на полную катушку, а созданное новое за гранью их понимания. А плохие представители были во все времена.

– Не подумайте, Макс, что я сейчас рассуждаю, как все старики. Нет. Знаете, когда мы боролись за жизнь, то не думали, что чем-то отличаемся от предыдущих поколений, – все были равны, – как в истории с Филей. Сейчас молодёжь имеет всё и в то же время им без конца чего-то не хватает.

– А потом, что было с вашей семьёй?

– Мать боялась, что Лёня на войну уйдёт. Боялась, что его мобилизуют. Боялась, что уйдёт добровольцем. Если бы Лёня ушёл, мы не смогли бы выжить без него. А возраст у брата был призывной. Повестку тогда ему принесли. Мать тогда взмолилась всеми силами.

«У нас таких много». – Холодно ответил майор, когда Лёня пришёл в военкомат.

Так вышло, что у брата в документах год рождения написан не 1926, а 1927. И призвали его в 45-ом. Произошло чудо. Когда брат пришёл очередной раз к военкому, все радовались, но не тому, что пришёл Лёня, а тому, что объявили конец войне. Брата признали кормильцем семьи и освободили даже от службы в армии. Я не знаю, какие там силы, – Николай указал пальцем в небо, – распорядились, но мать весь день ходила, шевеля губами, осеняя себя крестом. Лёня ей говорил: «Мама, ну прекрати ты уже, всё хорошо…». А она на него посмотрит и слезу пускает.

Война закончилась. В Благовещенске мы пожили ещё года два. Было нелегко, но удалось скопить денег. И мы уехали в Ленинградскую область. Меня с сёстрами отправили учиться в школу, а мать с Лёней пошли работать в колхоз. Лёня освоил трактор, а мама стала дояркой. Так мы дожили до 51-го года.

– А в Благовещенске кто-нибудь остался?

– Мать говорила, что там жил родной брат отца, которого застрелили японцы, по-моему, в 35-ом. У него был один сын. Тот самый двоюродный брат, который потом пропал в Греции. Но как-то так вышло, что с ними мы не поддерживали тогда отношений. Лишь, когда надумали уехать, пришла тётка. Мы не знали, кто она, а мама её сразу узнала, они долго разговаривали. О чём, мы не знали. Мать нам рассказала, что это жена нашего дяди Жени, брата отца. Она вышла замуж и была на сносях. Тогда она попросила забрать с собой её сына и дала на него денег. Наша мать долго сомневалась, но потом согласилась. Он поработал какое-то время вместе с Лёней в тракторной бригаде, потом уехал в Ленинград и устроился там на какой-то завод. Он к нам иногда приезжал.

В колхозе за матерью один бригадир ухаживать стал. Мать поначалу противилась, мол, не до того, но ей Лёня сказал, что так и так, человек ведь хороший, а она ещё молодая женщина. И жизнь продолжается. Бригадира этого звали Дмитрий Иванович. К Лёньке относился с большим уважением, к нам, как к детям своим отнёсся, а мать нашу полюбил до безумия, – от того и Лёнька на мать давить стал, чтобы та замуж выходила. Мама тоже чувства стала к дяде Мите питать. Она поменялась сильно, стала себя вести, как женщине подобает, мы её такой никогда не видели. Так и вышла за него замуж.

У Лёни с маминым замужеством возможности учиться появились. Дядь Митя сам как-то Лёньке говорит: «Лёнька, а ты учиться-то хочешь?» – Конечно, брат хотел учиться, только на его плечах семья наша большая лежала, пойди он учиться, но семье туго пришлось бы. «Я художником стать хочу, как дед мой знаменитый». – Отвечал Лёня. «Дааа! Наслышан я о твоём деде! Ну, так, стало быть, пора и тебе в «колесницу знаний» становиться. Мы с твоей мамкой справимся без тебя.» Лёнька взглянул на него с каким-то сомнением. «Ты чего это, во мне сомневаешься, что ли…?» – начал было серчать дядь Митя. «Нет!» – поспешил успокоить его мой брат. «У меня то и школа не закончена…». Дядь Митя на это заулыбался. «Ах, ты об этом! Ну, иди в вечернюю школу, там вон любого возраста берут. Сейчас время у нас такое, – всех доучивать надо!»

И Лёнька, проучившись два года в вечерней школе, уехал в Ленинград и там поступил в художественное училище. Ну, а ещё так вышло, что рядом двоюродный брат с ним жил. Донимать его стал, что Лёнька типа ерундой занялся, – художником стать решил. Мой брат на него не обращал внимания, лишь вскипел: «Слышь, Юра, ты меня в край доставать начал. Если ты решил всю жизнь заводу отдать, я, что, к тебе, как к великому пролетарию прислушаться должен?» На то время, те, кто трудился на заводах, в особом почёте были, они главное благо для страны Советов делали. «Вот ты, как заговорил?» – Начал Юра и, Лёня понял, что сказанным сделал большую ошибку. Великим дружелюбием Юра не отличался и в дружбу с Лёней никогда не впадал. Зато партбилет на руках имел, и отличия в партии имелись, потому прислушивались к таким, как Юра там на раз. Лёне предлагали комсомольцем стать, но он отказался, поэтому и прицепились к нему с особой тяжбой, когда Юра на него накапал. Комиссар хорошей девушкой оказалась. Она позвала к себе Лёню, и у них состоялся долгий разговор перед тем, как его вызвали на собрание. Елизавета настояла на его вступлении в ВЛКСМ. И долго объясняла, что и, как правильно говорить на собрании. В противном случае полетела бы Лёнина учёба к чертям собачьим. Да, Елизавета, как подобает комиссару, на собрании была весьма строга. Лёня, хотел под землю провалиться, но держался до последнего и сделал всё, как велела Елизавета. С Юрой Лёня больше не общался, хотя встречались они часто мимоходом на улицах Ленинграда, отворачивались и шли каждый своей дорогой. Лёня стал комсомольцем и стал регулярно видеть Елизавету. Они часто после собраний шли вместе домой. С каждым днём эти прогулки становились продолжительнее. И, в конце концов, Лёня признался в любви Лизе. Она долго на него молча смотрела и, наконец, сказала, что полюбила его уже давно. Не переживала бы так сильно, когда ему грозил вылет из училища. Лиза призналась ему, что на самом деле органически не переваривает сексотов12, и чувствует к ним отвращение, но поделать с этим никто ничего не мог – меры контроля.

Спустя какое-то время Лиза и Лёня поженились.

Свадьбу сыграли в колхозе. Мама рада была до беспамятства. Дядь Митя со свадьбой сильно помог. Гуляли всем колхозом.

Мамка беременная тогда была, – со дня на день должна была родить, и дядь Митя за неё переживал сильно, уж больно мать радовалась за сына и песни пела. Слава богу, свадьбу отгуляли, а через два дня мама родила Стёпку. Сёстры от малыша не отходили, – с няньками братцу повезло. А дядь Митя на повышение пошёл, его председатель своим замом поставил. Сказал, что, когда на пенсию пойдёт его на своё место рекомендовать будет.

Лёнька, когда училище окончил, в музей работать пошёл. Лиза беременная была и носила двойню, но они этого ещё не знали. Она настаивала, чтоб Лёня в академию поступал, но он противился, говоря, что им тогда трудно придётся. Но она настояла. Когда неожиданно вместо одного ребёнка родилась двойня, да ещё девочки, Лёня бросил учёбу в академии.

Да и сёстры мои тогда быстро замуж повыходили. В колхозе жить остались.

Чай что-то совсем остыл.

Я посмотрел на часы, было 19:35.

– Я вас совсем задержал.

– Да поздновато уже! – Я удивился, почему мой телефон молчал. Лера давно дома, и должна была уже не раз позвонить. Я достал телефон, он был выключен.

– Проблемы? – Николай посмотрел на мой телефон и на меня.

– Николай, давайте я, потом ещё к вам приеду…

– Конечно!

III

Запустив телефон, я увидел кучу пропущенных звонков. Два из них от отца и семь от Леры. В такси набрал Леру.

– Макс, у тебя всё в порядке? Почему телефон выключен? Ты где? – Лера засыпала меня вопросами, но она не злилась.

– Я не знаю, почему телефон выключился. Я был у Николая. Сейчас еду домой.

– Хорошо! Я жду тебя, приезжай быстрей!

Я ехал и думал, – зачем мне весь этот рассказ Николая? Но меня что-то тянуло к нему. Я чувствовал, что должен дослушать его до конца.

Дома мы с Лерой спокойно поужинали, я рассказал ей, как прожил день, она немного о своей работе. Потом мы сделали кофе и сели смотреть какой-то фильм о молодом писателе, отдыхавшем в Париже, который мечтал попасть в его любимое прошлое. Фильм оказался интересным, лёгким и чуть-чуть развеял мысли. Но, когда мы легли спать, я ещё полночи ворочался. Сказать, что я думал о чём-то определённом – нет, просто день, скорее всего, был слишком насыщен. А Лера, почитав книжку, тут же уснула.