Читать книгу Черти на том берегу - Витэль Багинский - Страница 12

(«Почта памяти»; Труба на крыше)

Проснувшись за письменным столом, Святик с большим трудом и адской болью в шее поднял голову, оставляя её в том же положении, в котором она лежала на столе. Плечи затекли не меньше, и в пальцах стало покалывать. Посмотреть прямо было невозможно – позвонки, точно, срослись вместе и приросли к основанию черепа, при этом, словно, внимание всей нервной системы сосредоточилось на шее. На часах, на которые только и оставалось смотреть, стрелки указывали одновременно на цифру семь, а солнце, изливающееся в окна, старательно доносило о наступившем утре. Наконец.

Именно так и подумал Святик: «Наконец…».

Окончание бесконечной ночи можно было сравнить с долгожданной свободой из тюремного заточения. Опять-таки, Святика никогда не заключали, но ощущения его были далеко не из приятных, стоило ему лишь о том подумать, по телу пробегал мороз, и сводило под коленками, наваливалась паника. Ему очень не хотелось бы оказаться на скамье подсудимых, – представляя это, он был уверен, случись так – он неизбежно загремит в тюрьму. Наверное, это очередная фобия, так как в тюрьме он боялся умереть. Если поковыряться в голове хорошенько, Святик мог бы сказать, что проще найти себя сумасшедшим, нежели признать нормальным, глядя на малое количество здравых мыслей. Но возможно такой, как раз, и должна быть норма? Чёрт его знает.

Короче, хорошо, что ночь прошла. На часах – 6:35. Теперь бы домой и в душ. Душ – это самое вожделенное желание. Но наступил ли конец неожиданностям, – Святику оставалось лишь предполагать.

В дверь постучали.

Шею понемногу боль отпускала.

Правому глазу что-то мешало, – не понимая, что, Святику не удавалось освободиться от назойливой помехи. Стараясь размять залежавшиеся шею и плечи, он медленно и тем, и другим вращал. Каждый раз, когда голова смотрела вправо, что-то мешавшее глазу становилось настырнее…

…в дверь постучали снова…

Святик уже встал из-за стола, ощутив, как его ноги затекли не меньше прочих частей тела. Сделав очередной оборот головой, он заметил нечто длинное и тонкое, зацепившееся ему за волосы, щекоча бровь и глаз, спускаясь на плечо. Ухватив нечто, Святик стянул с себя длинный волос – тёмный и толстый… Он вспомнил вчерашних лошадей, сначала животных, потом костюмированных.

«Конский, что ли..?» – Подумал Святик.

Стук в дверь раздался опять.

– Да, иду… – Занервничал Святик, отвечая, а встав, кинул волос на стол.

– Вы всё ещё в кальсонах или можно войти..? – Прозвучал женский голос, заставив Святика растеряться и осмотреть свою внешность.

«Ну, мои штаны, в принципе, явно приличными не назовёшь…» – осудил мысленно свой туалет Святик. А не найдясь с неоспоримым ответом, просто сказал: «Входите…», распахнув настежь дверь. Тут же взъерепенился кот, поднялся странно на задние лапы, и быстро ушёл прочь. Кот, наверняка, проспал всю ночь под дверью. И на пороге этой же двери стояла Любовь Герасимовна.

Святик смутился.

А ведь голос именно тот, что прозвучал днём раньше в телефоне. Как так? – Оставалось лишь подумать.

Святик поднял левую руку, затем за ней – правую. Разводя свои конечности, скорчив по-идиотски пальцы, не понимая, что делает, он ляпнул вопросом, точно, лошадь на землю из-под хвоста:

– Вы, что, того..?

Осознавая свою реплику уже на многоточии, Святик поспешил исправиться:

– На самом деле?… – Но и тут видя неудачу в ретировке, добавил: «Ну…» – чем окончательно растерзав себя, как филолога, решил молчать.

Пауза затянулась. Любовь Герасимовна вдруг стала улыбаться, отчего у Святика запекли щёки и уши, и странно забилось сердце, вскипятив кровь в животе… Таких ощущений он не переживал никогда.

За окном послышался крик кота, Любовь Герасимовна озабочено посмотрела вокруг себя, а одновременно с ней из-за её спины показалась «золотая» голова Елисея, его брови образовали «крышу» над округлёнными глазами. Он глянул на бабушку, тут же побежав на улицу.

Вызванные ощущение – незнакомые для Святика, – исчезли вместе с умчавшимся прочь Елисеем, лопнули, скорее, как мыльный пузырь, где-то внутри заставив вздрогнуть.

Любовь Герасимовна теперь смотрела на Святика, тем – прежним немым взглядом.

– Так вы говорите? – Выдавил из себя уже внятный вопрос Святик. А Любовь Герасимовна отрицательно покачала головой, не заставляя мучиться в догадках своего гостя. Её рука поднялась в сторону убежавшего внука.

– Это говорил Елисей?

В ответ последовал кивок головой.

– Но вы всё слышите…

Снова кивок в ответ.

– Так как же…? – Святик впервые искал затерявшиеся слова.

Любовь же Герасимовна теперь кивнула вопросительно.

– Да я вот… вашего внука…

Святика перебил отрицательный жест указательным пальцем. И он на это смутился, словно, окончательно, промолчав в замешательстве с минуту-две.

– А кто? – Тихо произнёс спустя время.

Далее последовали примитивные жесты, чтоб понял Святик, – жесты, которыми оперируют все простые люди.

– Сын что ли?! – Будто не своим голосом прозвучал Святик…, получив вновь ответ.

– Ну, и ну… А почему Елисей сразу с вами общался, как с бабушкой…

На это Любовь Герасимовна махнула рукой.

Вбежал взмыленный мальчишка, таща на руках всклокоченного кота. Тот, прижавшись к Елисею, таращился на гостя.

Входя в комнату Любовь Герасимовна сделала несколько жестов руками.

– Бабушка спрашивает: почему вы ходите в кальсонах?

Святик посмотрел на себя, и перевёл взгляд на мальчишку.

– Скажи, что я сам не знаю, как так вышло.

Любовь Герасимовна покосилась на Святика, и он вспомнил, что она слышит, – извиняясь, прикрыл глаза.

– Ты почему маму бабушкой называешь?

Елисей быстро посмотрел на Любовь Герасимовну. Она ему улыбнулся еле заметно.

– Чтоб вас не травмировать…

– Ах, значит, теперь я должен был, по-вашему, отреагировать спокойно…

Любовь Герасимовна замахала руками.

– Я бываю резкой. Не отрицаю. Если вас это задело, то прошу простить меня. Так всё-таки, зачем вы ходите в неприличной одежде? Ведь в кабинете произвели впечатление довольно воспитанного молодого человека…

Святик хлопнул себя по ногам.

– Сам, признаться, не знаю, как так вышло.

Любовь Герасимовна состроила на лице выражение спорной брезгливости. И тема данного вопроса на этой ноте была закрыта.

Пробежавшая мысль о кабинете заставила вспомнить ящик.

– Помните ящик в кабинете?

Руки вновь поднялись, замерев в воздухе, как если бы способный говорить, приоткрыл рот для вступления, но цепляясь за какую-то мысль. Любовь Герасимовна долго ждать не заставила.

– Это затея моего отца. – Сказанное Елисеем завязло в молчании. Святик стал думать: когда отец этой женщины был с ней рядом?

– Вы, наверное спросите о моём отце… А точнее, нашей совместной с ним жизни…

Не считая данную ситуацию сверхъестественной, а просто логическим мышлением, Святик согласился с выводами.

– Я встретила своего отца спустя несколько лет после смерти матери. Он пришёл за мной в интернат, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Вернее, он пришёл не сразу. Причины их разрыва с матерью я не знала, как не знаю и по сей день. Мне было три года, когда отец куда-то уехал. И вот он вернулся. Каким образом он узнал, где я и о случившемся с матерью – мне оставалось лишь размышлять, – отец от вопросов увиливал. Такая себе, знаете ли, черта, – видимо от него Елисею досталась. – Переведя жесты, Елисей посмотрел на мать с возмущёнием. Святик соглашаясь, улыбнулся. Она продолжала: – Откуда-то появился человек с тем самым ящиком… он достал из него письмо, а ящик попросил себе. Я не протестовала, да и, зачем он мне. Письмо развернула, когда незнакомец ушёл.

Текст содержал в себе извинения человека называющего себя моим отцом. Он не объяснял никаких причин своего исчезновения, лишь просил разрешения прийти, и если я того захочу – забрать меня к себе. А мне и сомой сидеть в приюте было не комфортно. Когда все находили себе друзей, я до последнего оставалась одна, что и привело к неприятностям. На меня стали косо смотреть – поначалу, затем говорить оскорбления, и, в конце концов, дошло до рукоприкладства. Так что там мне делать было нечего. Я согласилась.

Вернулся тот же человек, что приносил ящик. Он же сказал, что займётся оформлением документов. Выглядел он странно. Вроде, как все, но смотрел он по-другому, – будто видел плохо. Очков он не носил, но глаза… понимаете, так бывает, когда человек одновременно смотрит сквозь вас, только при этом ещё вас же и осматривает для изучения.

Далее об отце: это был уже старый человек – он был на много старше моей матери. И ему отказали бы также, как и бабе Вале. Но имелось различие между ними – за бабой Валей не стоял настолько сильный человек, как за моим отцом. Да, этот человек не имел тогда ещё той силы, что сейчас… Но уже тогда он добился многих успехов. Отец в письме попросил моего ответа – каким бы он ни был. Поэтому человек вернулся. Персонал улыбался ему во весь рот, точно был то министр. Мне после его визита принесли толстую чистую тетрадь, когда я попросила всего один чистый лист. Человек мог забрать меня не передовая письменного ответа – просто, устно, на словах. Ведь документы у него были уже на руках. Оставались формальности. Спустя два дня я увидела отца. Престарелый человек сидел в машине, он ждал, когда я выйду с вещами. Хотя, какие там вещи – они уместились в один небольшой кулёк.

Отца я видела редко. Чаще виделась я с его другом.

Отец был слаб, и так как хотел для меня хорошей жизни, невзирая на свою слабость, задумал забрать меня из интерната. А я, когда выросла, поняла, что если бы не его друг у него не вышло бы ничего.