Читать книгу Сумерки берлинских идолов - Влад Евгеньевич Ревзин - Страница 5

Карл Кюла, голый, как Адам до грехопадения, стоял у неплотно закрытых штор, курил и поглядывал в щель на город.

Из окна в сторону центра уходила широкая, монументальная улица. Винные погребки, где постоянно горит свет, под тяжелыми фасадами, черные, с осыпавшейся штукатуркой стены с рельефными завитками и геральдическими знаками. Район старых денег: одна улица переходит в другую. Застроены домами, похожими на старинные громоздкие сейфы. Дома набиты потускневшими от времени ценностями и антикварной мебелью.

Дальше, – невидимые с этого расстояния, громоздились бетонные новостройки, а где кончались они, улицы упирались в мокрые сады.

А еще дальше, – начиналась прусская равнина, и ее дыхание прижималось к стеклам многочисленных берлинских окон.

– Что-то не так с Берлином, – сказал он в тяжелую парчу занавеси.– Три года назад город отчаянно веселился. Беззаботный, пьяный, – танцы, песни. Сейчас веселятся только на Курфюстендамм и вокруг Торгового дома. На Куудам рекой льется шампанское, на

окраинах пьют желудевый кофе, и ненавидят прожигающих жизнь богачей. В Веддинге происходят кровавые стычки между ротфронтовцами и штурмовиками СА, а в Эльдорадо по столам прыгают голые негритянки. Все ненавидят всех. Особенно социал-демократов.

Кюла затушил сигарету в мраморной пепельнице, и повернулся к постели.

На смятых простынях, не затратив труда прикрыть наготу, лежала женщина, курила и смотрела в потолок.

– Кризис, – сказала она равнодушно, пуская кольца дыма.– Йоганн говорит, вся Европа в том же положении.

Карл Кюла сел в кресло у роскошной напольной лампы, и закинул ногу за ногу.

– А где сейчас твой богатый и влиятельный муж?

– В Риме. Уехал до конца недели. Можешь остаться здесь. Прислугу я отпустила в деревню.

Она похлопала ладонью по пустому пространству рядом с собой.

– Иди-ка сюда. Отдохнул?

Карл содрогнулся, но покорно поднялся, прыгнул и упал рядом с женщиной.

– Барбара, ты помнишь?

– Ну, не сейчас. Ты все испортишь…

Карл Кюла трудился над массивным телом любовницы в поте лица.

Он двигался ритмично и безостановочно, как сцепное дышло паровоза, разглядывая тело под собой. Массивные груди разъехались в стороны, светлые волосы разметались по подушке. Она повернула лицо в сторону, и профиль римского патриция казался наполненным божественным вдохновением.

Типичная германская белая лошадь, подумал Карл. Фасад насыщен благопристойностью, а внутри, – похоть, разврат и ложь.

Женщина застонала, подняла большие, тяжелые бедра и стала на полумостик. По телу пробежала молния, она упала на постель и протяжно выдохнула.

Слава Господу, хоть с этим все в порядке.

Бедра еще какое-то время вздрагивали, она смотрела в его лицо, и благодарно улыбалась. Карл какое-то время оставался неподвижен, – потом, как солдат, подкошенный пулей, упал набок, изображая опустошение.

Она жарко дохнула ему в лицо:

– А ты хорош сегодня…

– Плохой комплимент, – вяло сказал он, не открывая глаз.

– Да, ты прав. Ты всегда хорош, – особенно, когда молчишь.

Барбара принялась говорить глупости. Что бы они могли предпринять за те три дня, что оставались до приезда мужа, как вкусно можно пообедать, заказав обед из Астории.

Он выждал десять минут и опять приступился к своему.

– И что же химический барон делает в Риме?

– Пфу, – она надула губки, как, без сомнения, делала это в детстве, когда не могла ответить на вопрос «Сколько будет 2+2». – Ну, зачем тебе это? По делам. Какие-то контракты.

– Барбара, мне нужны деньги.

Она шлепнула его по бицепсу.

– Сколько? Я буду платить тебе, – каждый месяц.

И засмеялась, вульгарно, словно шлюха в дешевом борделе. Но почувствовать себя шлюхой она заставила его, Карла.

Он молча встал, потянулся за рубашкой.

Женщина полюбовалась его атлетической фигурой. Широкие плечи, узкие бедра, высокий, – больше метра и восьмидесяти пяти, – и ни капли лишнего веса. Спортсмен, боксер какого-то там разряда.

– Ты похож на древнего германского бога, – прошептала Барбара сексуальным голосом.– Послушай, приедет Йоганн, я тебя с ним познакомлю. Приглашу тебя на обед. Или можем, как бы случайно, столкнуться в ресторане. Спросишь его, о чем хочешь…

– Тогда мне придется спать с ним, а не с тобой, – мрачно ответил Карл, завязывая галстук.– Я бы предпочел тебя, знаешь ли…

– Ну чего ты хочешь? – женщина повысила голос.

Он уже натягивал брюки.

– Ну прекрати. Зачем тебе штаны?

Он застегнул пояс, присел на край кровати и нежно погладил ее волосы.

– Дорогая Барбара. Я должен узнать один секрет твоего мужа, понимаешь. Мне нужна формула лекарства. От головной боли. Если я получу эту формулу, моя фабрика займется выпуском аналогов, а мои аптеки наполнятся конкурентным товаром.

Она села и поджала колени.

– А когда узнает Йоганн, я пропала. И ты тоже.

– Почему он должен знать?

– Откуда ты все это взял? – спросила Барбара, глядя на любовника с подозрением.

– Мейне либе, мне нужны деньги. И мне нужны новые разработки.

– И что ты хочешь от меня?

– Одним глазом посмотреть в папку с разработкой. Десять минут в его кабинете.

– Он все важные бумаги хранит в сейфе…

– Так открой мне его.

– Но я не знаю, как его открыть!

Глупая же ты кобыла, – это, конечно, он сказал не вслух.

– Только вчера ты упоминала свои украшения. Они ведь в сейфе, не так ли?

– Да, но…

– Кажется, ты не хочешь меня больше.

В маленьком плотоядном мозгу Барбары боролись два страха. Опасение потерять наглого красавца, образец мужской плоти, и ужас перед мужем, который не простит предательства.

Карл хорошо понимал, что творится в душе сладострастной одалиски.

– Да о чем мы говорим? Десять минут, – и трое суток блаженства! Жизнь дается один раз! Или, может, он лучше меня?

– Он вообще никакой.

Его грубый напор, кажется, возымел действие. Глаза Барбары наполнились слезами.

– Меня используют, как ширму. Вот так.

– Погоди. У него есть другая?

Теперь она смотрела в сторону.

– Стоп! Он что, педераст?

Барбара засунула нос между голыми коленями и всхлипнула.

Карлу вдруг стало жалко эту надменную, лощеную берлинку, – было ясно, богатство и все, что можно купить на деньги, не дали удовлетворения в самом любимом деле жизни, – постели.

– Контракт, – сказала она глухо и подняла мокрое лицо.– Я корчу из себя довольную супругу, Йоганн живет в свое удовольствие.

– Прости.– Он покачал головой.– за ту шутку, чтобы спать с ним вместо тебя.

– Он бы не отказался, – зло сказала Барбара. -Иногда мне хочется покончить с этим. Рассказать всем, как живу, или отравиться… или отравить его.

– Так будь горда, что каждый раз, когда мы… ты делаешь из него идиота.

Она вскочила. Громадные груди метнулись из стороны в сторону:

– Идем! Дай мне халат!

Он взял ее за талию, прижал к себе и поцеловал.

– Майн Цукеркнохен, я никогда не предам тебя! И никто ничего не узнает! Обещаю!

Кабинет химического барона, как и положено, дышал довоенным консерватизмом. Бегемотоподобный стол, тяжелые шторы, кованые светильники-бра с прямоугольными абажурами. Неяркий свет упал на толстый турецкий ковер.

На стене висела картина, кажется, Альбрехт Адам. Лошади у крыльца, неплохо. И дорого.

Хозяйка дома выпустила его руку из своей, запахнула кружевной халат, и решительно направилась к книжным полкам. Она протянула руку к одной из книг, нажала на корешок и за книгами открылась дверца сейфа.

– Вот здесь спрятана игла, на ней яйцо, а в яйце его смерть, – мстительно сказала женщина.

Не совсем точная цитата, подумал Карл.

Барбара отщелкала круглой рукояткой с делениями нужные цифры и открыла сейф.

– Здесь куча бумаг.

– Давай, я посмотрю.

Он осторожно оттер величественную любовницу в сторону и запустил руку в сейф. Бумаги, бархатные коробочки, несколько толстых пачек, – марки, доллары, фунты, пачка ценных бумаг…

Карл взял несколько верхних документов и протянул Барбаре.

– Включи, пожалуйста, настольную лампу. Я посмотрю эти.

Пока она поворачивалась, тянулась к выключателю и укладывала листки на зеленую кожу стола, Карл Кюла ощупал дно сейфа. В дальнем углу лежало то, для чего он в течение последнего месяца играл Ромео при девяностокилограммовой Дездемоне. Ухватив «это» указательным и средним пальцами, он ухитрился опустить его в набедренный карман, повернуться к хозяйке, и обворожительно улыбнуться.

– Знаешь, мон шер, а ведь ты права. Твой муженек не такой дурак. Здесь нет лекарственной документации. Только деловые бумаги. Мне жаль, что я тебя расстроил.

Она растерянно развела руки:

– И все это зря?

– Получается так… знаешь, дорогая, уже поздно. Лучше все вернуть на место, закрыть сейф и постараться забыть о нашей маленькой шалости.

Она беспомощно смотрела на него.

– А мне так захотелось помочь.

– Ты и помогла. Теперь я тебе помогу убрать здесь все, и ты станешь провожать своего мышонка. Мышонку надо отдохнуть. У нас ведь встреча завтра?

Барбара коровьими глазами осмотрела его ловкую фигуру. Подошла ближе и положила ему руку куда-то под пряжку ремня.

– И ты думаешь так просто уйти?

Голос дышал тяжелым, знойным желанием. Карл устало посмотрел на ее переносицу, где поблескивали мелкие капли пота.

– Что ж, – подумал он со смирением.– Эта божья коровка заслужила еще немного ласки…

Примерно через час, чувствуя сонную истому во всем теле, Карл Кюла сошел со ступенек особняка Йоганна Боудермюллера, покрутил головой, оглядывая обе стороны пустынной по этому времени улицы, и неторопливо двинулся к своей машине.

В воздухе чувствовалась влага. Ледяной дождь то начинался, то переставал, уже несколько дней. Но сейчас небо очистилось, и над островерхой крышей дома напротив взошла большая красная луна.

Карл завернул за угол и прошел вдоль каменной ограды, откуда кусты протягивали наружу скрюченные пальцы сквозь узорчатую решетку.

Его кофемолочный Форд Модель 18, с белым откидывающимся верхом, стоял в густой тени Сегенскирхе, -подальше от особняка Боудермюллера, чтобы не привлекать любопытствующих взглядов.

Когда он уже тянул руку к никелированной рукоятке, от ограды отделилась небольшая женская фигурка и преградила дорогу. Женщина держала в руке карманный браунинг, – красивая женская безделушка белого металла, удобно помещающаяся в женской сумочке или кармане штатской одежды. Милый блестящий аксессуар, если не знать, что тупорылая пуля калибра 6,35, выпущенная с небольшого расстояния, укладывает человека так же верно, как остроконечная пуля из винтовки Манлихера.

Отраженный свет дальнего фонаря в светлых глазах мерцал, словно два светлячка на неровной морской глади. Черные волосы тускло отсвечивали под луной.

– Негодяй, – сказала брюнетка срывающимся голосом.

Вот женщина, наскоро подумал Кюла, переводя взгляд с мерцающих глаз на еле видимое отверстие ствола малыша-бельгийца. Мой идеал, – невысокая, стройная, грациозная, – не женщина, а пантера с голубыми глазами. Смуглая кожа, короткая стрижка в стиле Чикаго.

Убъет она меня сейчас, ко всем чертям, и все…

Он выставил ладони, как будто они могли защитить от летящей пули.

– Давай не будем делать глупости, Хельга, – сказал он умоляюще.– Я люблю тебя, и ты это знаешь.

– Ты спишь с этой коровой!

Узкий плащ подчеркивал гибкую фигуру с идеальными пропорциями фарфоровой пастушки. Странная штука жизнь, – приходится делать не то, что хочешь…

– Это не значит, что я ее люблю! Да я и не сплю с ней! Меня пригласил Йоганн, ее муж. По делу.

Она зло усмехнулась:

– Ты нужен Боудермюллеру так же, как министру финансов советы сельского счетовода. К тому же мужа Барбары нет в Берлине.

– Что я тебе и говорю. Случилось недоразумение! Ему пришлось уехать, а я, несолоно хлебавши, покинул его дом…

– Пробыв там почти четыре часа?!

– Ты что, все это время стерегла меня здесь?

Ее рука с пистолетом задрожала.

– Я здесь всего лишь десять минут. Чтобы сказать тебе, как я тебя ненавижу…

– А я тебя нежно люблю, как не любил никого.

Как и следовало ожидать, ее хватило на минуту. Через шестьдесят четыре секунды женщина лихорадочно прятала пистолет в карман плаща, – словно стыдясь этого инструмента неудавшейся мести. Потом она замерла, опустив голову и горько всхлипывая.

Карл подошел к маленькой брюнетке, осторожно обнял за плечи. По его телу прошла жаркая волна. Не то, чтобы он первый раз оказался под прицелом, но уже в третий и четвертый раз после подобных приключений пылал, словно вышел из турецких бань.

– Давай сядем в машину и поедем ко мне, – ласково сказал Карл. Его лицо возвышалось над черноволосой головкой, как морда овчарки над таксой.– Тебе надо выпить. У меня есть отличный Арманьяк. Ты совсем замерзла.

Уже в машине, глядя сквозь стекло, она сказала с неожиданной твердостью:

– Ты меня использовал. Чтобы познакомиться с Барбарой Боудермюллер. Это грязно и непристойно.

Карл Кюла искоса взглянул на свою пассажирку. А ведь она и выстрелить могла. Быть героем-любовником, оказывается, не всегда завидное амплуа. В это амплуа легко вплетается драматизм, а то и трагедия.

Уже полтора года Карл снимал маленький, но уютный, аристократически выглядящий домик на Акациеналлее, 39. На другой стороне улицы, через три дома, находилась клиника Dr. Weilers Kuranstalten. Здесь пятнадцатью годами раньше умер от сифилиса отец знаменитой Мари Магдалене Дитрих, звезды «Голубого ангела». Вестенд приобрел репутацию зеленого респектабельного района. Но не комфортность и тишина привлекли сюда Кюлу, а полное безразличие соседей друг другу, и более того, – желание скрыться от нескромных глаз за оградами и крепкими стенами.

В последнее же время, когда наци дрались с тельмановцами, а полиция била всех дубинками и стреляла в обе стороны, Вестенд казался тихим островом в теплом море.

– Идем, у меня тепло.

– Если ты хочешь, – сказала она тихо.

Машина подкатила к аккуратной живой загороди. В спутанных голых ветвях скрывалась калитка.

– Да, хочу, – сказал он мягко и коснулся ее локтя. Она отдернула руку, впрочем, не больше, чем на сантиметр.

За забором блестели белые стены двухэтажного домика. Отсюда, из машины, виднелась входная дверь с маленьким окошком, забранным мудрено заплетенной решеткой. Верхнюю ступеньку лестницы украшали два пупса с крылышками по обеим сторонам, – то ли купидончики, то ли ангелочки, из других отделов небесной канцелярии. Пупсы смотрели друга в недоумении, словно спрашивая себя: он что, – опять взялся за старое?

Луна поднялась высоко над крышей. Она все больше светлела и теперь казалась желтым кошачьим глазом, замершим над голыми деревьями.

Он опять положил ладонь на ее руку:

– Пойдем, – сказал Карл тихо.– Может, ты еще захочешь меня застрелить.

Он обошел выступающей перед черными крыльями бампер, открыл дверь и подал руку. Пришлось применить некоторое усилие, чтобы извлечь женщину из машины. Когда это удалось, он захлопнул дверцу, подхватил Хельгу на руки и понес к калитке.

Уже в доме она высвободилась из рук, вздохнула, сняла плащ, сняла платье и в одних чулках и лифчике стала подниматься по лестнице.

Она хорошо знала дорогу.

Карл вздохнул. Столь насыщенная сексуальная жизнь стала утомлять даже его.

Хельга наконец заснула. Она лежала, тихо дыша, словно ребенок, подложив ладошку под щеку. Черные короткие волосы сейчас не напоминали стиль Чикаго. Они были свободны, словно ветер взъерошил их, и так и оставил в беспорядке.

Он с опаской посмотрел на изголовье. Большое резное панно в виде морских барашков давно скрипело и стонало, и сегодня Карлу показалось, – близок час, когда ласковые женские ручки выдернут весь этот прибой из пазов; где, наверное, сотню лет он мирно набегал из левого края изголовья к правому.

Он осторожно встал, взял из кармана маленькую сигару, беззвучно спустился по лестнице. Вышел на крыльцо, осторожно прикрыв дверь.

Луна уже укатила в ту часть небосвода, откуда ее с Акациеналлее увидеть было невозможно. Карл зажег сигару от бумажных спичек, с наслаждением выпустил струю ароматного дыма.

Стояла тишина, будто он не находился почти в самом центре громадного, перенаселенного города, а оказался где-нибудь далеко от цивилизации, – на забытом богом островке.

По небу пробежала светящаяся полоска и исчезла за деревьями. Ветви, колеблемые слабым ветерком, тихо качались.

Он пожелал себе удачи. Помедлил, пожелал здоровья и покоя жене и детишкам. Еще помедлил, и добавил в список Хельгу. Сделал последнюю затяжку, с сожалением затушил окурок в латунной пепельнице.

Огляделся, и прежде чем уйти, погладил правого пупса по каменной голове, а потом повернул его на половину круга, – и теперь ангелочек высматривал что-то в кустах роз, растущих в маленьком садике.

В полдень следующего дня Карл Кюла сидел на скамейке на аллее Зимсонвег, с видом на Бранденбургские ворота и Рейхстаг. В Тиргергардене по аллеям гуляли птицы и няни с детьми. Старики кормили уток.

Солнце грело почти как в сентябре.

На аллее показалась чуть сгорбленная фигура пожилого мужчины в темном, он тяжело опирался на палку. Человек не торопясь двигался вдоль аллеи, заглядываясь на детей, играющих на лужайке.

Отличный образ, подумал Кюла с одобрением. Кто бы мог подумать, что этот унылый старикашка способен бесшумно убить человека на голову выше его, а потом протащить раненого товарища несколько километров.

Пожилой господин достиг скамейки. Немного поразмыслил, принял решение немного отдохнуть. Он сел на свободный край скамейки, и доска жалобно скрипнула под тяжелым телом. Старик облегченно вздохнул, откинулся на спинку. Трость он положил между Карлом и собой, вытянул ноги.

– Притомились, дедушка, – спросил Кюла с усмешкой.

– А ты попробуй, походи, – сгорбившись и шаркая, да с подушкой на пузе, да в этом пальто. Оно весит килограммов двадцать. Берлинские пенсионеры, – выносливый народ, скажу я тебе.

Карл скучающе посмотрел вглубь Зимсонвег.

– Ключ у меня.

– Это хорошо.

– Можно теперь узнать, от чего он?

Человек в черном пальто скрестил ноги.

– Теперь можно. Он от несгораемого шкафа.

– Понятно, что не от шкатулки с брошками одинокой фрау, Бруно. Где стоит шкаф?

– В подвале дома на окраине Берлина, между Фреденау и Штеглиц. Там фирма «Hoechst AG» хранит свои новейшие разработки. Лекарства от головной боли, антибиотики нового поколения, – и еще кое-что, в чем очень заинтересованы наши.

– Так мы отправляемся на грабеж?

– Сегодня вечером.

– А что это за дом?

Человек на другом краю скамейки хмыкнул:

– Павел, ты задаешь лишние вопросы, но так и быть… Образцы хранятся в лаборатории доктора Шредера, -правой руки Йоганна Боудермюллера, чью жену ты обхаживал так долго. Слишком долго. Именно Шредер есть мозг империи «Hoechst AG». Все новые разработки проходят его лабораторию. Химические волокна, пластик, лекарства.

– Лаборатория не охраняется?

– Лаборатория занимает громадный подвал под домом Шредера. Доктор одинок, жена умерла несколько лет назад. А Йоганн Боудермюллер, без своего мозга в деловые поездки не отправляется. И конечно, она охраняется. Снаружи. А внутри всегда есть люди. Работа над препаратами не прекращается, в три смены. Сколько там внутри, я не знаю.

– Так за чем мы охотимся?

– Образец препарата Е-285. Подробнее расскажу вечером, время будет. Теперь так. Нам нужны два армейских противогаза, сможешь раздобыть?

– Конечно. Я же химик. У меня на фабрике небольшой склад химзащиты, могло бы пригодиться французам под Ипром, в 15м году.

– Нам понадобиться только два. Встречаемся на Борнштрассе в половине двенадцатого, – приходи туда пешком. Машину, Павел, оставь за квартал, твоя телега слишком примечательна. Увидишь ремонтный грузовичок на перекрестке.

Собеседник встал и взял трость.

– Никогда не поверю, Бруно, что вы не сможете вскрыть какой-то там бронированный шкаф, – остановил его Кюла.

Старик в черном пальто пожал плечами.

– Тогда зачем я рисковал в доме миллионера Боудермюллера? Когда в лаборатории обнаружат пропажу, он своими руками вытрясет из женушки все подробности!

– Да потому, мой junger Freund, что шкаф этот, – фирмы «Сименс-Шуккерт». У него нет глупостей с часовым механизмом, который можно открыть, слушая щелчки докторским стетоскопом. И порох в скважину не засыпешь. Если замок открыли чужим ключом, или другим способом, -электрическая цепь замыкается, в соседнем полицейском участке на Кайзер Аллее звучит звонок. Технический прогресс. Так что, мой милый Павел, – будь вовремя, и с двумя масками.

Бруно повернулся и, шаркая подошвами, побрел прочь.

Кюла остался греться на солнышке, рассуждая о том, как ему повезло со старшим товарищем.

Потом он поднялся, осмотрелся, и пошел к машине, она осталась у ограды парка.

Сел в нее, завел двигатель и влился в городскую толчею.

Карл двигался от Потстдамской площади к Фридрихсхайн. Его Форд плыл в потоке автобусов, лошадиных повозок и мотоциклетов. Иногда движение замедлялось до голубиного шага. Тогда он смотрел по сторонам, – на тротуары, лавки и памятники.

Карл Кюла не считал себя сентиментальной тряпкой. Он жил в Берлине более восьми лет, и успел полюбить город. Но сейчас он с болью и разочарованием видел катастрофические изменения, которые принес экономический кризис. Тысячи безработных, выброшенные на улицы, слонялись в поисках еды. Нищие терлись у стен домов. Их становилось все больше и больше. Они сидели в покорном безразличии, а позади, в громадных зеркальных витринах громоздились дирижабли свиных колбас, громадные головки сыра, пирамиды консервов с паштетами и фруктами. На углу, в магазине «Модишер херр» безголовые манекены щеголяли смокингами. Котелки и безупречные фетровые шляпы каскадами висели на крюках. А под ними сидел нищий в офицерской форме, без ноги, и просил на кусок хлеба.

Форд пересек Шпрее через Паласбрюке.

Тут же он попал в гигантскую пробку перед Краухштрассе.

Форд стоял под сенью желтого трамвайного вагона, возвышавшегося над спортивной машиной, словно песчаный холм. Карл поднял голову и встретился глазами с пассажиром в темной шляпе, глядевшим на него сверху из трамвайного окна. Человек не старый, может, ближе к тридцати пяти. Пассажир жевал губами мятую сигарету и с вялым интересом рассматривал новехонький автомобиль. Когда он понял, что водитель Форда уставился на него, человек в шляпе едва кивнул, – то ли одобряя машину, то ли просто из вежливости. Потом колеса трамвая взвизгнули, и вагон сдвинулся с места. Карл еще раз взглянул на окно трамвая, но человек в шляпе уже не смотрел на улицу, а уткнулся в газету.

Карлу Кюла пришлось объехать Силезский вокзал по Лангештрассе, и здесь он попал еще в большую пробку.

Плакат на фонарном столбе, чуть выше уровня машины гласил, что на Херманшторплац Немецкая национальная народная партия Гугенберга проводит митинг. Объявление так же сообщало, что на митинг приглашен герр доктор Геббельс, для выступления и последующей дискуссии. До начала мероприятия оставалось более четырех часов, но поток людей, стекающихся со всех сторон столицы, уже мешал движению. Много было членов СА, рядовые эсэсовцы, многие, – с плакатами за Немецкую народную партию, – так что митинг предстоял жаркий.

Перед площадью творился настоящий бедлам.

Карл двигался в человеческом море, пытаясь достичь своей фармацевтической фабрики, и размышлял, – сколько же бедствий уже выпало и еще выпадет на долю немецкого народа.

Нет покоя в Германии…

Он все успел и двигался на встречу с Бруно без опоздания. В 11.10 он миновал кайзеровский почтамт, и пересек район Фреденау, с севера на юг.

Несмотря на то, что этот район уже более десяти лет считался частью столицы, и за это время здесь как грибы вырастали четырех- и пятиэтажные многоквартирные комфортабельные дома, в облике района все еще оставалось нечто деревенское. Это, даже в большей мере касалось и Штеглица.

Он оставил машину на Гёссиерштрассе, идущей от центра предместья к улицам Штеглица, и дальше пошел пешком. Здесь, как и десять лет назад, ложились спать рано. В домах почти не было светящихся окон.

Время Бруно выбрал удачное.

Сам Бруно сидел в кабине двухтонки «Опель Блитц», с парусиновым тентом над кузовом. Из кузова торчала складная лестница.

– Давай-ка, помоги, – он хрустнул рукояткой коробки передач, вылез из кабины и обошел грузовик. Махнул рукой.

– Толкаем его до вон того дерева. Дальше нельзя, охрана заметит.

Фонарь перед домом бросал беспокойный свет на большое дерево, в вышине шумела невидимая верхушка. На ветках осталось несколько забытых ветром пергаментных листочков, и сквозь неясные, мерцающие лучи дерево казалось таинственным существом из смутного сна.

Грузовик неслышно подкатил к толстому стволу и остановился, залитый качающейся тенью.

– Тяжелый, как баварец, – пропыхтел Бруно, отерев лоб рукавом темной куртки, плотно обтягивающей покатые плечи борца. Под рукавом заходили мускулы. Прижал палец к губам. Подтянулся и закинул тело в кузов. Сел на колено, вытащил из-за пазухи армейский бинокль и прижал к глазам.

Карл услышал, как он бормочет:

– Один прямо у дверей, другой ближе к окну.

Бруно убрал бинокль и поднял с дна кузова длинный предмет. Когда он поднял его двумя руками и прижал один конец к правому плечу, Карл понял, что это винтовка. Над затвором поблескивал цилиндр оптического прицела, на конце ствола угадывался еще один цилиндр. Похоже на глушитель.

Кюла пожал плечами. Стрелять из винтовки с оптикой через глушитель, и надеяться попасть в цель на таком расстоянии может только Бруно.

– Чмоф, чмоф, – два выстрела, с разрывом не более секунды, и не громче щелчка пальцами.

– Бери лестницу.

Лестниц оказалось две. Карл понял, почему, когда притащил лестницу к ограде. Каменная стена увенчивалась накрученной в спирали колючей проволокой.

– Одну прислоним тут, – бормотал Бруно сзади.

У него между лопаток, на манер солдатского ранца, на ремнях висел предмет, похожий на снаряд. Он споро взобрался по приставной лестнице, снял свой странный ранец, перегнулся через стену, почти невидимый для Карла, и опустил предмет вниз, внутрь двора. Слез вниз, забрал вторую лестницу, прикрепил ее наперевес петлями за спину и опять полез вверх.

Карл снизу наблюдал, как быстро удаляется его обтянутый черными тренировочными брюками зад.

Будто трубочист лез на рабочее место.

– Забирайся, – услышал он негромкий голос.– Когда будешь наверху, подтяни лестницу снаружи и брось ее в сад.

В саду чернели редкие деревья, пахло кладбищем и поздней осенью. Бруно уже возился у ступенек, ведущих в подвал. Сверху, на площадке, лежало тело. Второй часовой валялся у лестницы. Его висок украшала аккуратная дырка, под противоположной щекой натекла черная лужа.

Бруно небрежно отодвинул винтовку, охлопал карманы убитого.

– Старший тот, что наверху, – заключил он, поднимаясь.– Иди, проверь его карманы. Должен быть ключ от входной двери, или связка.

Карл взбежал по ступеням, покрытым черной листвой.

Второй часовой привалился к боковой колонне, словно решил спрятаться от ветра и закурить, а оружие на минуту отложил в сторону.

Ключ нашелся в кармане армейской шинели.

Когда он вернулся к Бруно, тот возился со своим таинственным снарядом. К сужающейся части он уже подключил длинную гофрированную трубку.

– Что это? – прошептал Карл.

– О-Salz. Слезоточивый газ. Помоги мне.

Хлорацетофенон, добавил Кюла про себя. Хорошее средство, чтобы заставить кого надо не вмешиваться в твои дела.

Кюла подхватил баллон – снаряд, и оба поднесли конструкцию к стене.

– Это отдушина вентиляции подвала, – объяснил Бруно, показывая на прямоугольное отверстие над верхней ступенькой лестницы, забранное стальной решеткой.

– Две-три минуты, – и все рыдают. До нас никому не будет дела.

– А что за препарат мы забираем, вы можете мне сказать?

Бруно ловко заправлял трубку в решетку. Остановился, посмотрел в склонившееся лицо Карла.

– Три месяца назад у нас взяли немецкого военного разведчика. Крутился недалеко от верфей, где строятся сторожевые катера. Этот тип оказался твердым орешком. На допросе лазутчик заявил, – мол, можете вколоть мне «эликсир истины», тогда, может, я заговорю…

Бруно замер. С улицы донесся шум мотора.

– Черт! Неужели полиция? – прошептал Кюла.

– На моем грузовике логотип Stadtreparaturdienst. Не должен вызвать опасений…

Автомобиль, судя по всему, тоже грузовой, проехал мимо дома Шредера, не останавливаясь. Вскоре астматический кашель двигателя затих где-то в нижней части Борнштрассе.

Бруно облегченно выдохнул:

– Пронесло. К тому же полиция в этом районе… в лучшем случае верхом, а обыкновенно топ-топ, наслаждаясь ночным воздухом.

– Так что там с эликсиром?

– Люди из Центра дали задание порыться тут и там. Полгода я бегал, как озабоченный пес в поисках сучки, пока не прочел в BIZ хвастливое интервью с самим Йоганном Боудермюллером. Он похвалялся, как его концерн крепит оборонную способность Рейха, обходя Веймарские законы. Мне нравятся эти богатые болтуны. В конце концов ниточка раскрутилась сюда, к Шредеру. Давай противогаз, и сам одевай.

Они одели маски и сумки с фильтрующими коробками, – Кюла свою сумку повесил на груди, Бруно закинул на спину. Потом Бруно проверил, как глубоко трубка вошла за решетку, и открутил вентиль баллона.

– Пшшшик, – трубка дернулась. Бруно поднял кулак с оттопыренным большим пальцем.

Через две минуты, открыв дверь подвала, они заглянули внутрь.

У порога сидел лаборант в белом халате, ладоням сжимал лицо.

Второй химик ползал между металлическими столами в центре громадного помещения с низким потолком. Трубки люминесцентного освещения заливали колбы, реторты, аппараты Киппа, Клер-Девиля, экстракторы Сокслета, прочие лабораторные приспособления и посуду мертвым голубоватым светом.

Оба лаборанта кашляли, тот, что ползал, заливался слезами.

Бруно первый переступил через сидящего человека и вошел в подвал.

Повернулся к Карлу, кивнул и показал пальцами, – не более двадцати пяти минут. Карл тоже перешагнул сидящего бедолагу, тот качался из стороны в сторону, как мусульманин на молитве.

Карл двинулся влево, огибая многочисленные столы, вытяжные шкафы и кабинеты с десятками отделений. Напарник двинулся вправо. Карл миновал дверь туалета, и еще через три шага увидел массивный шкаф, грязновато- зеленого цвета, высотой в человеческий рост.

Этого медведя для удобства снабдили колесами.

Он махнул рукой Бруно и стал осматривать дверцы. Замочную скважину закрывала стальная заслонка, рядом длинная рукоятка для открывания засова. Наверху латунная табличка с названием фирмы, – Siemens-Schuckertwerke AG.

Солидно.

Подошел Бруно, поглядел сквозь очки, стал рядом, хлопнул Карла по плечу. Достал из кармана ключ с затейливой бородкой.

Он стоял справа, дверь туалета осталась в трех шагах, по левую руку Карла Кюлы.

Проклятый туалет открылся, оттуда выпрыгнул человек в таком же халате, как у первых двух лаборантов. Лицо его закрывала маска, как и у Кюлы с Бруно, только не армейского цвета хаки, а синяя.

Он держал наготове правую руку с зажатым в ладони оружием, – и когда понял, что в подвале незваные гости, дернул вверх предплечье и выстрелил.

Если боксер хочет остаться здоровым и даже выиграть пояс, он с многочисленными тренировками и боями должен наработать кучу навыков и хорошую интуицию. Некоторые называют это шестым чувством. По сужающимся зрачкам противника, по движению плеч и корпуса хороший боец предугадывает, куда будет направлен нокаутирующий удар. Дальше дело за реакцией.

Карл обладал отменной реакцией, и когда призрак в белом и в маске только начал поднимать оружие, совершил нырок, как делал это бесчисленное число раз на ринге, заставляя кулак противника рассекать воздух над своей головой.

Расстояние между ним и стрелявшим было гораздо больше, чем между боксерами, и ему пришлось оттолкнуться руками от пола, чтобы преодолеть его. Что, конечно, запрещено на соревнованиях.

Карл не дал времени человеку в халате опустить оружие, чтобы изменить линию прицела для второго выстрела. После броска, напоминавшего скачок орангутанга, он приземлился на согнутые ноги, и нанес удар кулаком стрелку в пах.

Дальше было проще, – подняться, нанести мгновенный джеб над дыхательной трубкой и прямой правый в подбородок. Человек в халате еще падал, а Карл уже повернулся и увидел, – пуля, предназначенная ему, поразила Бруно.

Он наступил упавшему на руку, ладонь разжалась, и Кюла оттолкнул оружие в сторону. Подбежал к Бруно и упал на колени.

Одного касания пальцем шеи оказалось достаточно, – его напарник Бруно отлазил свое по лестницам. Из-под маски натекла кровь, осколки одного из стекол глубоко вдавились в глазницу.

Он оставался неподвижным почти минуту, чувствуя коленями холодный пол. Повернул голову, повернулся к стрелку в синей маске, чтобы определиться, как там с нокаутом, взял из мягкой ладони Бруно ключ, – встал, поднял стальную заслонку и вонзил ключ в скважину.

Стеклянный контейнер для хранения реактивов с наклеенной бумажкой E-285 стоял на полке перед ним, на уровне глаз. Банка казалась необычно большой, – литра два, не меньше. На две трети ее заполнял серо-голубоватый порошок.

Карл аккуратно поместил контейнер в сумку, рядом с фильтрующей коробкой противогаза. Осмотрел наскоро полки, – не ошибиться бы? Баночки, колбы с притертыми пробками, коробочки. На каждой были надписи, обозначающие различные реактивы, все знакомые Карлу Кюле. На нижней полке лежал объемистый журнал. «Результаты синтеза».

Формулы, краткое описание опытов. Карл засунул его за пояс.

Сзади кашляли и всхлипывали, но он не обращал на это внимания.

Поднял оружие, убившее его приятеля. Револьвер Наган 1895. С таким калибром можно уложить любого здоровяка, даже самого Бруно. Обошел лабораторию по кругу, разбивая рукояткой все, что только возможно. Жидкости стекали на пол, образуя лужи.

Вернулся в исходную точку. Наклонился и сдернул маску с лица человека в халате. Под ней пряталось молодое лицо, украшенное небольшими офицерскими усиками. Не больше тридцати.

Молодой человек вдохнул газ и захлебнулся. Он глотал, хватая его еще больше. Открылись большие голубые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, как у девушки. В них был немой вопрос, – почему мне нечем дышать?!

Теперь он стал похож на глубоководную рыбу, – рот судорожно открывался, и закрывался опять.

Карл просунул ствол нагана между белых неровных зубов, и нажал спуск.