Читать книгу Неудобный русский (сборник) - Влад Ривлин - Страница 6

– Если бы мне дали письмо об увольнении, то я бы… Мой товарищ по работе, а вернее, по несчастью – потому что все мы тут работали через подрядчика, фирму трудоустройства, – мечтал об увольнении, так как в этом случае получал компенсацию, которая на какое-то время освобождала его от необходимости работать на нелюбимой работе.

– Я смог бы тогда немного отдохнуть душой и собраться с мыслями… – делился со мной своими мечтами Алексей. – А то эта жизнь, безостановочная вечная гонка, в которой ты теряешь здоровье, силы, годы… самого себя, в конце концов… А ради чего всё это? Ведь если посмотреть правде в глаза, то остаёшься ты в конце этой гонки ни с чем… Вот скажи, для чего мы живём, что видим в этой жизни? Ещё день, ещё неделя, ещё месяц, год… А дальше что?! От зарплаты до зарплаты! И отовсюду тебя учат, как экономить, как не потратить лишнее!.. Все эти айфоны, гаджеты, искусственная еда – вот вся компенсация за нашу потраченную на других жизнь! То, что человек называет жизнью, это ведь на самом деле существование или, в лучшем случае, выживание. А что такое настоящая жизнь? Спроси любого – никто и не знает…

– Ты-то сам знаешь? – усмехнулся я.

– Знаю, – решительно ответил Алексей. – Когда человек занят любимым делом, когда у него есть возможность для новых впечатлений и возможность эти впечатления осмыслить, короче говоря, жить так, как этого хочешь ты, а не так, как это нужно кому-то, – вот это и называется жизнь.

Всё остальное – это либо существование, либо выживание. Мы же все здесь в рабстве: ищем не дело по душе, а то, что принесёт больше денег. Нас не волнует, что душа к этому делу совсем не лежит; это ерунда, ведь на деньги можно всё купить… Потом, когда достаточно заработаем… А этого «потом» никогда не будет. Люди даже развлекаться и отдыхать не могут так, как они хотят: они делают то, что им рекламируют по телевизору и в интернете, они гонятся за тем, что есть у их друзей и знакомых, а вовсе не за тем, что нужно им самим.

Спроси любого: чего он хочет? И он или она нагородят тебе кучу всякого мусора, про отдых на Багамах или чёрный мерседес.

На самом деле они никогда не имели своих собственных желаний и при этом даже не подозревают, что всё то, чего он или она хочет, это вовсе не их собственные желания. Это желания продавцов товаров, развлечений или хозяев, на которых они работают…

Но гораздо хуже, когда ты всё это понимаешь, но ничего изменить не можешь, потому что у тебя нет ни сил, ни времени передохнуть и задуматься. И ещё потому, что ты этого никогда не делал – не думал по-настоящему о себе. Ты живёшь в постоянном страхе перед тем, что у тебя может не оказаться денег для оплаты квартиры, и этот страх не даёт тебе почувствовать свою усталость, и тебе уже не до протестов… Силы и время для протеста – удел людей благополучных.

Он задумался и сделал длинную паузу. Я не мешал ему.

– У тебя появляется время о чём-то подумать только тогда, когда это уже совершенно бесполезно, – в глубокой задумчивости продолжал Алексей после длинной паузы, – когда ты уже стар, немощен и ни на что не годен – когда ты превращаешься в выжатый лимон.

– Мне нужна передышка, устал я, – подытожил Алексей, – передышка от этого пожизненного срока с усиленным питанием.

Ему и правда не позавидуешь, этому странному и очень неуживчивому человеку. В Израиль он приехал с семьёй – женой и двумя детьми, работать пошёл буквально на второй день после того, как спустился с трапа самолёта. Не гнушался никакой работой: мыл посуду в ресторане по десять часов подряд, работал на стройке, в теплицах, на заводе. Его жена в это же время в течение двух лет училась на бухгалтера. Бабёнка оказалась пробивная: проучившись три с лишним года, она в конце концов неплохо устроилась в какой-то крупной фирме, везде появлялась со своим боссом и, говорят, получала у него самую высокую зарплату. По мере того как она поднималась всё выше по карьерной лестнице, росло её недовольство своим мужем: он ведь так и остался простым рабочим, хотя многому научился на стройке и на заводе. В конце концов они развелись. Бывшая жена купила новую квартиру, воспользовавшись льготами матери-одиночки на ипотеку, и теперь уже почти открыто сожительствует со своим боссом. А Алексей так и остался ни с чем: работает где придётся, живёт на съёмной квартире и платит алименты. В добавок ко всему, работы ему везде доставались настолько же тяжелые, насколько и низкооплачиваемые. Начальство его не любило – нрав у Алексея был бунтарский. Несколько раз он восставал – сначала против высоких цен на аренду жилья, потом – против нищенской зарплаты.

– Мы работаем за кусок хлеба и угол! – возмущался он. Рабочие с ним соглашались, но сказать об этом открыто, прямо в лицо начальству никто не решался – все выжидали. Оно и понятно: у всех семьи, которые нужно кормить. Алексей ни с кем счетов не делал, высказывал начальству всё, что думает, и поэтому в компании нескольких таких же безумцев, как и сам, постоянно оказывался без работы. То же было и с его борьбой за снижение цен на аренду жилья. Народу на акции протеста собиралось немало. Народ слушал речи ораторов-популистов, готовивших себе почву для строительства политической карьеры, и романтиков, вроде Алексея, одобрительно гудел, но при первой же возможности купить квартиру чуть дешевле люди тут же соглашались наусловия покупки и облегчённо вздыхали: «Свою проблему мы решили». Чтобы их самих купить, достаточно было чуть-чуть сбить цену или пообещать побольше ипотеку. Они тут же соглашались на более выгодные, по их мнению, условия и переставали протестовать. «Это уже не наша проблема», – говорили они тем, кто всё ещё пытались что-то изменить.

Никто, кроме нескольких сумасшедших и пьяниц, не последовал тогда призывам Алексея переселяться в палатки или захватывать пустующие земли на севере и строить на них кибуцы. В конце концов он остался в своей палатке совершенно один.

Сейчас он выглядел уставшим и подавленным.

– Но ты же знаешь, что у нас не увольняют, – сказал я в ответ на излияния Алексея. – Ты можешь только сам уйти. Если хозяин тебя увольняет, то по закону должен выплатить тебе компенсацию. А кому охота это делать? Гораздо легче поставить тебя в такие условия, когда ты сам уйдёшь. Тогда тебе не положены ни компенсация за увольнение, ни другие выплаты.

– Знаю. Он так мне и сказал: «Если хочешь, уходи сам. Почему бы тебе и правда не уйти, раз так не нравится на нашем заводе? Попробуй найти другую работу – более оплачиваемую, с лучшими условиями». Он мне точь-в-точь то же самое сказал, – горько усмехнулся Алексей, – и при этом прекрасно понимает, что врёт: везде всё одинаково – те же условия и та же зарплата, по крайней мере, для меня. Он об этом прекрасно знает, потому и наглый такой. Всех вокруг себя считает дураками, потому что мы работаем на него. Я знаю, что для тебя всё так и должно быть: раз мы работаем на него, а не он на нас, значит, он умнее, значит, ему положено больше, – добавил Алексей, внимательно посмотрев мне прямо в глаза.

– А разве не так? – принял я вызов Алексея. – Он организовал весь бизнес, вложил в него свои деньги.

– Ты же прекрасно знаешь, что деньги на бизнес ему дал шурин. Он же и помог ему с крупными заказами. А откуда деньги у шурина, об этом все знают, но молчат.

– Ну, значит, ему больше повезло, что у него есть такой шурин, а у нас – нет.

В душе я прекрасно понимал, что Алексей абсолютно прав. Но знал и другое: ничем хорошим эти разговоры не кончатся, потому что мир не переделать. К нему можно только приспособиться или попытаться даже как-то использовать существующий порядок на собственное благо, поэтому лучше всего заниматься своим обустройством в этой жизни, какой бы скверной она ни казалась. Выход всегда есть. А такие люди, как Алексей, вечно заняты переустройством мира, вместо того, чтобы заниматься обустройством самих себя. А когда у них ничего не выходит с переустройством мира, они начинают винить всех вокруг. Меня раздражала эта черта Алексея. Кто виноват в том, что вместо того, чтобы получить востребованную профессию или хотя бы просто поискать хорошо оплачиваемую работу, он вечно воевал за справедливость, где бы ни находился?.. Чему удивляться, если в конце концов он всегда оставался ни с чем, в то время как другие, люди более покладистые, постепенно вживались, набирали достаточный стаж для того, чтобы их было уже не так просто уволить, – ведь в этом случае хозяину пришлось бы выплачивать им крупную компенсацию, получали прибавки к зарплате, а самые везучие – постоянство и все связанные с ним социальные гарантии. Лучше или хуже, но устроившись, эти люди покупали квартиры, откладывали кое-какие сбережения, и уже могли позволить себе раз в год съездить за границу, на какой-нибудь знаменитый курорт, погасить часть своих долгов, а то и выплатить целиком всю ипотеку. Некоторые даже поменяли свои купленные со вторых рук халупы на более новые и благоустроенные квартиры в хорошем месте… Словом, прижились. На языке наших это называется «стабильность». Конечно же, прижились и обрели хоть и не слишком комфортную, но стабильность, выражавшуюся чаще всего в тяжёлой посменной работе на фабрике, на стройке или в супере, гарантировавшей однако постоянный доход в семейный бюджет, далеко не все. Неудачников, которые по горло, а то и выше крыши, завязли в долгах, всегда и везде хватает. Но, с другой стороны, кто их заставлял брать неподъёмные ипотеки и ссуды? Кто, в конце концов, мешает им получить востребованную профессию или работать больше, если уж не хватает на жизнь? Они вечно жаловались на жизнь, эти неудачники, на хроническую нехватку денег, на безвыходность своей ситуации. Именно таким неудачником и был Алексей. Работал он всегда много и тяжело, оставаясь при этом таким же бедным, со всеми своими многочисленными проблемами.

– Есть определённый потолок для таких, как мы, – оправдывал он свою неспособность обустроиться в жизни, – который ничем не прошибёшь: это минимальная зарплата. А если ты зарабатываешь больше, то с тебя это снимают в виде налогов.

Меня раздражало упрямство Алексея: он ни за что не хотел признавать себя неудачником и продолжал бороться.

– Мало того, что ты неудачник, так ещё и с непомерным гонором, – выговаривали ему даже самые близкие люди. – Пока ты добивался справедливости, другие давно уже хорошо устроены, если и не инженерами, то имеют хорошие зарплаты и все социальные условия. В конце концов ты мог бы тоже закончить какие-нибудь курсы и найти себе более подходящую работу. Но ты же ничего этого не сделал! Ну так кто тебе теперь виноват?! – Так обычно заканчивались все споры, которые он вел ещё с того времени, когда мы учились на языковых курсах.

– Если бы мы держались вместе, то всё было бы совсем иначе, – говорил в то время Алексей.

– Ну вот, понеслась душа в рай, – думал я. – Оседлал своего любимого конька.

– А вместо этого, мало того, что каждый за себя, так ещё и стараются нагадить друг другу, – продолжал он.

– Ты бы лучше о себе думал, – пытались образумить его люди более практичные.

– А что тут думать?! – взрывался Алексей. – Для меня другого ничего уже не будет!

– Сам виноват! – напирали практичные. – Кто тебе мешал пойти учиться на профессиональные курсы? – А вы видели те курсы, которые предлагают в службе трудоустройства? – распалялся Алексей.

– Есть полно частных курсов – пойди выучись на программиста, – следовал другой аргумент.

– А у меня деньги есть на эти курсы? – спрашивал Алексей. – Мы работаем фактически даром! – распалялся Алексей.

– Не нравится тебе зарплата или условия – ищи другую работу или закрой с хозяином свою цену, – тут же парировал кто-нибудь из людей умных и благополучных. Примерно то же самое говорили ему потом многие простые рабочие. В ответ он, как правило, начинал говорить о том, что все их достижения ничего не стоят, что наше благополучие призрачное.

– Ну, отложили вы у себя в банке сто тысяч и сидите радуетесь, что у вас своя квартира и машина. Своя… Да что вы в жизни видите, кроме работы, счетов и телевизора?!

По большому счёту он был прав: жизнь нас здесь не баловала. Работать приходилось много и тяжело, так что в выходные или на праздники уже и не хотелось никуда ехать и вообще ничего не хотелось, хоть и была возможность и поехать, и развлечься. Главным контраргументом на доводы Алексея в таких спорах были дети: они, мол, будут счастливее нас. Но Алексею и здесь было что возразить:

– Ваших детей уже сейчас, кроме игр, тряпок и жрачки, ничего не интересует. А когда они становятся постарше, то у них на уме одни деньги.

– А что у них ещё должно быть на уме?! – как-то возмутился один из рабочих, пожилой уже мужик, «Правильный», как мы называли его за глаза. – Это тебе ничего не нужно – ушёл из семьи и теперь живёшь как хочешь. Да ты толком и не знаешь, что такое детей вырастить. А чтобы детей воспитать, нужны, во-первых, деньги, во-вторых, деньги, и в-третьих, – деньги. Потому что детей нужно кормить, одевать, платить за детский сад, за школу, да ещё и обеспечивать их карманными расходами так, чтобы они не чувствовали себя ущемлёнными рядом со сверстниками. А для всего этого нужны деньги. – Ну, да где тебе понять, – махнул рукой «Правильный», мы его называли так за старание не отставать от «других» и по возможности быть образцовым во всем: в работе, в зарплате, в качестве жизни.

Сам Алексей жил на арендованной квартире, за которую отдавал половину зарплаты. Машины у него не было, и единственным развлечением для Алексея были походы в горы и пустыню. Ни на одной работе больше двух лет он не держался, уходил всегда со скандалом, никому ничего так и не доказав.

– Неудачник, – бросали ему собеседники мысленно или вслух в ответ на его философию. Но досадливо махал на них рукой он, а не они. Так обычно заканчивались все его споры и со мной, и с другими людьми. А в этот раз он не стал ни спорить со мной, ни даже возражать.

– Устал я, – вдруг сказал он. – Мне бы передохнуть.

Я посмотрел на него, и мне вдруг стало жаль его. Несмотря на свой тяжёлый характер, Алексей был искренним и добрым человеком. За это ему многое прощалось и на работе, и среди приятелей.

– У меня все эти годы не было передышки: с работы на работу… Так вся жизнь прошла… – Он и правда казался совершенно замученным. Но тут его лицо вдруг озарила улыбка: – Правда, во всём этом есть и хорошее: говорят же, что нет худа без добра.

Я с удивлением посмотрел на своего друга.

– Это ведь палка о двух концах, – продолжал Алексей. – Он, хозяин, тоже ведь вынужден меня терпеть.

– За деньги он готов на всё – терпеть любые унижения и даже удавиться, не то что тебя, – сказал я. Они давно уже были на ножах: хозяин и работник. Высокомерный хозяин, Толик, как его называли рабочие из числа лиц, особо приближённых к царственной персоне, очень гордился тем, что на его предприятии рабочие обеспечены многим из того, чего нет на других заводах.

– Я вам оплачиваю обеды, подвозку, дни отдыха и экскурсии, а вы мне чем в ответ платите?! – распекал он порой своих нерадивых рабочих. Рабочие в ответ молчали. Им нравились пикники, поездки и премиальные, которыми их баловал босс. Расчёт босса был верен: работяги старались. Алексей был единственным из всех, кто вечно всем был недоволен и вслух говорил всё, что думал. Разумеется, его недовольство тут же становилось известно начальству. У нас на заводе Алексей был на плохом счету с самого начала. Начальство не любило его: он никогда не участвовал ни в наших коллективных пикниках, ни в торжествах, и к тому же почти каждый его разговор с сослуживцами превращался в спор, а нередко и в ссору. С начальством он разговаривал чуть ли не сквозь зубы, обслугу – секретарш и прочий персонал – демонстративно не замечал вовсе. Может быть, хозяин и уволил бы его давно, но Алексей работал в таком месте, куда нашлось немного охотников. Началось всё с того, что Алексей пришёл прямо в кабинет начальницы отдела кадров, положив на стол папку со своими документами и потребовал для себя более квалифицированной работы.

– В конце концов, я – инженер, – сказал он.

– А разве диплом у вас подтверждён? Вы заканчивали в Израиле какие-нибудь курсы? – спросила начальница.

– Нет, я и без ваших курсов хорошо разбираюсь в своём деле.

– Другой работы для вас не будет, – бросила начальница и уткнулась в бумаги, давая тем самым понять, что разговор окончен. Но Алексей не успокоился и пошёл прямо к хозяину.

– Что ему надо? – высокомерно спросил Толик у секретарши, увидев Алексея в приёмной.

– Я по поводу работы, – сказал Алексей.

– Тебя не устраивает твоя работа? – нахмурился хозяин.

– Не устраивает. Я инженер и мог бы выполнять более квалифицированную работу с гораздо большей пользой для предприятия.

– Другой работы для тебя не будет, – отрезал хозяин.

– Почему?

– Потому что здесь я решаю, кто и где будет работать, – ещё больше нахмурился хозяин.

– Не нравится – увольняйся.

Тогда Алексей сдержался. Может быть, потому, что в том году он уже дважды успел поменять работу, а может, и потому, что в то время у него не было денег на аренду квартиры. Он долго молчал после этого, я уже даже думал, что он сломался и замолчал навсегда. Но нет, такие не ломаются до самой смерти. Алексей молча делал свою работу, почти ни с кем не разговаривал даже в перерыв или после работы. Если к нему обращались даже кто-то из начальства, он либо не отвечал, либо молча слушал, если это касалось непосредственно работы; ни с кем не здоровался и не прощался.

Первым противостояния не выдержал босс.

– Слушай, что тебе не нравится? – как-то раздражённо спросил его Толик. – Зарплата? Но это твоя цена, на которую ты согласился. Я же тебя не заставлял. Условия? Ну так найди себе другую работу – я тебя не держу.

Это было не совсем так. Босс держал его, вернее, терпел, потому что Алексей работал на самой тяжёлой и вредной работе, там, где редко кто задерживается. Таких, как Алексей, проработавших на вредном производстве больше полугода, было немного.

– Дай письмо – и я уйду, – поставил условие Алексей.

– Не нравится – увольняйся сам, – ощерился Толик.

– Ты, чтобы компенсацию за увольнение не платить, готов любые унижения терпеть. Говно ты, Толик. – вдруг спокойно констатировал Алексей. Толик переменился в лице.

– Прыгай хоть до потолка. Хоть на стенку лезь. А письма ты не получишь! Других денег для тебя нет и не будет. И другой работы тоже.

– Ладно, посмотрим, как ты запоёшь! – пригрозил боссу Алексей, сжав кулаки. Босс в ответ заржал:

– Что ты мне сделаешь?! Что ты можешь вообще?!

Алексей не ответил и, еле сдерживая ярость, повернулся к боссу спиной и ушёл обратно в свой цех. С того времени начальство мстило Алексею тем, что сокращало ему часы работы, а в своей зарплатной ведомости Алексей постоянно недосчитывался иногда пятидесяти, а порой и нескольких сот шекелей. Взрыв произошёл совершенно неожиданно, месяца через четыре после его стычки с боссом.

Начинался тот день как обычно: толпа рабочих растянулась от самого входа на фабрику, чуть ли не на сто метров. Так происходило каждый день при входе на работу и при выходе с неё. Рабочих обыскивали металлоискателями, проверяли их сумки, придирчиво сверяли номера на карточках. В коридоре, начинавшемся сразу за входом, где охранники с металлоискателями обыскивали входящих, стояли столы с подносами, на которых лежали конфеты и печенье. Некоторые из входивших угощались с подносов, но Алексей только презрительно фыркнул и прошёл мимо.

– Угощайся, чего ты? – позвал его один из охранников, изображая недоумение на лице. Алексей не ответил, только бросил на него презрительный взгляд и пошёл дальше. Люди приходили на работу с разным настроением, и охранники к этому привыкли. Ничто не предвещало скандала. Но, когда он был уже у самого входа и увидел секретаршу босса, выдававшую письма об увольнении временным рабочим, тем, кого босс набирал на краткосрочные проекты, он вдруг крикнул:

– Почему твой босс сам боится раздать им письма?

Секретарша сделала вид, что не замечает говорившего, но Алексей не унимался:

– Что, не хочет получить по морде?

– Успокойся, – подошёл к Алексею охранник. – Или я сейчас заберу у тебя твою карточку, и ты больше сюда никогда не зайдёшь.

В ответ Алексей сорвал с шеи свою рабочую карточку и швырнул охраннику в лицо:

– На, подавись! Одолжение он мне делает!

Охранник схватил Алексея за шиворот, но тот, как дзюдоист-профи, вывернул охраннику руку и швырнул его на пол. Другие охранники бросились на помощь к своему товарищу, но Алексей раскидывал их всех, как котят, и при этом орал:

– Одолжение он мне делает! В гробу я вас всех видел с вашей милостью! Понаставили здесь всякой охранной хрени, думаете, это вам поможет! Да мне и оружия не надо, я с ними и так справлюсь!

Наконец, кто-то из охранников из-за спины выпустил в лицо Алексею струю перечного газа, и только после этого охранники повалили его на землю…

Я встретил его месяца через два после устроенного им дебоша на проходной. До этого у нас всё не получалось с ним встретиться. Алексей как раз выходил из здания, где размещалась государственная служба трудоустройства.

– Свобода! – радостно крикнул он в ответ на мой вопрос и поднял вверх два пальца, символизируя латинское «V» – «Победа».

– На следующий же день с посыльным он отправил мне письмо об увольнении, – возбуждённо говорил Алексей. – Меня, правда, в это время дома не было – я в полицейском участке сидел. Ну, да ничего. Главное – мы победили!

– Ну, а дальше что? – спросил я. – И вообще, чего ты добился? Теперь у тебя есть дело в суде. И ты думаешь, что после этого тебя где-нибудь возьмут на мало-мальски приличную работу?!

– А мне терять нечего, – продолжал улыбаться Алексей. Я посмотрел на него и согласился с ним: так может улыбаться только человек, которому и правда нечего терять. – Свобода! – радостно вздохнул он. – Ты не представляешь себе, какое это счастье!

Он и правда буквально ожил.

– Что ты будешь делать потом, приятель, когда закончится и твоё пособие по безработице, и компенсация? Опять всё по новой – снова согласишься работать на самой тяжёлой, низкооплачиваемой работе, чтобы снова восстать? – подумал я.

Но вслух я лишь поздравил его, пожелал удачи, и на том мы расстались. Всё-таки насколько нелогична порою жизнь!.. Алексей без работы, под следствием, живёт, пускай и недолго, но совершенно счастливо. А наш босс, имея абсолютно всё, совершенно бессилен перед своими болезнями. Годами он боролся с ожирением, но ничего у него не получилось. В лучшем случае он только прибавлял в весе. Каждый раз у него появлялись всё новые болезни, и вот сейчас, когда Алексей празднует свою победу, его босс, похоже, обречён. Он всё ещё пытается руководить своим предприятием, но уже из больничной палаты, и всё больше дел передаёт своим помощникам и наследникам. Посетителей у него всё меньше с каждым днём.

Алексея я давно не видел. Говорят, ничего из его планов не осуществилось и когда у него закончилось пособие по безработице, он был вынужден снова искать работу, одну из тех, на которых работал всю жизнь. Ничего для него не изменилось.

По тому делу суд приговорил его к четырёмстам часам общественных работ, и по пятницам он стрижёт траву и моет посуду в доме престарелых. Пока всё тихо. Но с его характером очередной взрыв с его участием – лишь вопрос времени. Но… Может быть, правда всё-таки на его стороне? Я всё чаще об этом задумываюсь.