Читать книгу Кофе на троих - Влада Багрянцева - Страница 2

– Дед, что за подстава? – Это первое, что я произношу, набрав своего старика. – Что за фигня? Ты, типа, хочешь меня замуж выдать, а твой друг сплавить внука в ласковые омежьи руки? Так я ж не ласковый, ты ж меня воспитал, и замуж я не хочу. Чей это был план, колись?

– Келли тебе не понравился? – спрашивает тот, а я морщусь:

– Причем тут это! Мы же не в средних веках, чтоб по рекомендации замуж выходить и с женихом на свадьбе только знакомиться.

– А где знакомиться? В блядушниках?

– Это клуб, дед, это называется клуб. Там тоже можно.

– Присмотрись к внуку Генри, он хороший мальчик. Обеспеченный, что немаловажно.

Я закатываю глаза – это надолго. Они с корешем, похоже, решили с обеих сторон проводить план «Внедрения», где я тот самый агент, который должен выполнить невыполнимое: довести заблудшего – или заблудившегося – внука до отдела регистрации браков. И я в который раз объясняю деду, что замуж пока не собираюсь, что это в его юности развлечений было немного и все рожали от скуки, а сейчас, пожалуйста, на выбор: карьера, творчество, спорт…

– К внуку-то присмотрись, хороший же парень, – говорит в конце моей пламенной речи дед, и я понимаю, что ни хрена он не отступится от своего плана. Они с этим Генри, похоже, нас с малолетства уже сженихали. Дед войну прошел, служил в разведке, а тут такой простейший план – выдать внучка замуж за хорошего альфу. Не получится хитростью, попробует взять измором, как он своего первого мужа взял, продавца мороженого. Приходил каждое утро, покупал пломбир в рожке и садился напротив, читая газету, пока омега не сдался и не согласился сходить с ним на танцы.

Блонд выделил мне комнату рядом с кладовкой, сразу за своей спальней. Довольно просторную, если разгрести гору прошлогодних журналов на столике и сдвинуть диван в угол. Мебели минимум, но это и к лучшему. Разобрав чемодан и развесив вещи в шкаф, я приступаю к уборке: жить мне тут предстоит не меньше полугода, пока не устроюсь на работу и не смогу оплачивать жилье самостоятельно.

– Может, не надо его трогать? – произносит за моей спиной блонд как раз во время моей попытки сдвинуть диван.

– Так он посреди комнаты стоит, как-то стремно, – отвечаю я, и блонд, наклоняясь, добавляет:

– Я предупреждал.

Диван с его помощью отъезжает к стене, я смотрю на прилипшие к полу использованные презики.

– Мы тогда с парнем только познакомились с одним, – поясняет Келли. – Было не до уборки, а потом забыл. Слушай, Марти, давай сразу покажу, где тут что, чтоб ты потом меня не заколебывал. Хотя я дома почти не бываю, иногда даже ночую в мастерской.

Дед мне рассказал только что, что у Келли своя мастерская по ремонту машин, и что он даже школу не окончил, зато дело поднял. Сам, практически с нуля, но по нему не скажешь, внешне типичный мажор, тачка тюнингованная, патлы крашеные, серьга в ухе – камень черный, весь в брендах от кроссовок до футболки. Трусы от Кельвина Кляйна, это сто процентов, и штанов снимать не надо. Вообще, я б на такого запрыгнул бы, не раздумывая, если бы не дед со своими махинациями. Наверное, Келли мыслит в том же ключе, потому что смотрит на меня взглядом, который не перепутаешь ни с каким иным. Ни оценивающим, ни любопытствующим, а именно – трахающим. Как будто мы уже в его кровати, а я теку, как шлюха-филантроп. Ну, знаете, такие, которые дают альфам исключительно из любви к людям.

На самом деле на его месте я бы тоже так смотрел. Я не даром ходил загорать все лето и жопу качал в спортзале, это плюс к природным данным, большим карим глазам и волосам, как мех ласки. Представьте, что это ласка-меланист, идеально черная, и вы гладите ее пузо – чистый кайф. По крайней мере, мне так через одного альфы говорили.

– Полки только своей фигней не заставляй, твой – целый шкафчик, – говорит Келли, открывая дверцу вышеупомянутого шкафчика и роняя в раковину квадратики-презервативы. – О!

– У тебя по всему дому они распиханы? – интересуюсь я.

– Да это не я, это… Короче, не по всему. Но могут найтись где угодно. Ладно, я на работу, звони, если что.

Оставшись наедине с чужими вещами и тишиной комнат, вытаскиваю из кладовки пылесос, тряпки для уборки и заканчиваю отдраивать все поверхности только к вечеру, когда за окном темнеет, а после жарю стейки и кромсаю салат. Холодильник забит продуктами, но сегодня я ничего сложного делать не буду, потому что завтра первый учебный день на новом месте, новая группа, новые преподы, а меня и так потряхивает от переживаний – как оно все пройдет.

И раз уж мне дали карт-бланш, то достаю из корзины в ванной груду вещей, от которых несет не столько самим блондом, сколько машинным маслом, автошампунем и бензином. Однако, закидывая в барабан стиралки футболки, я застываю с одной, обычной черной и принюхиваюсь – запах другой. Тоже альфы, более насыщенный, более спокойный, что ли. Если мой квартирохозяин-распиздяй пах как лимонад, пролитый на свежепостриженный газон, то этот был пока неразличим, но инстинктивно приятен – если бы мимо меня прошел обладатель этих феромонов, я бы обернулся. Но запахи разные, так не пахнут родственники, даже дальние, значит, друг. Только что делает его футболка в стирке?

Сверху что-то бухает, вместе с этим бухает о грудину мое сердце, но это оказывается всего-навсего кошка, запрыгнувшая на стиралку, огромная, белая и пушистая, с царским взглядом и розовым неоновым ошейником с сердечком, на котором блестят серебром буквы.

– Мари-Софи, – читаю я и даю ей руку, понюхать и познакомиться, соблюдая все правила кошачьего этикета. – Про тебя мне ничего не сказали. Значит, еще и за тобой убирать.

Кошка нюхает руку с брезгливостью, потом спрыгивает на пол и укладывается на той самой футболке, что я не успел закинуть в стиралку, всем видом показывая, что эту вещь она отдавать не собирается. Но мне тут жить не меньше полугода – напоминаю себе, вытягивая футболку, несмотря на то, что меня пытаются цапнуть лапой. Щелкает дверца, закрывая барабан, и кошка лениво трусит в коридор.

На кухне я нахожу ее миски под столом, досыпаю корма, меняю воду, долго ищу лоток, но его нет, потому приходится писать Келли. Через минуту он отвечает: «Мари-Софи ходит на унитаз. Смывает тоже сама, она умная, поэтому просто дай ей пожрать».

Прикалывается? Недоумевая, лезу в интернет и нахожу видео, где подробно показывается, как приучить кошку к унитазу и как, собственно, эти самые кошки справляются с задачей. Значит, не наеб, и одной проблемой меньше. В поисках кошачьего корма, который потом находится на нижней полке холодильника, я лезу в ящик со столовыми приборами, и даже там, среди салфеток и зубочисток мелькает голубенькая фольга. Интересно, где я в следующий раз найду презервативы? Блонд что, повернут на сексе или у него его так много и так часто, что приходится запихивать резинки во все щели, как белка орехи? Боже-боже, дед, куда ты меня засунул? Альфа красится в идеальный пепельный, живет с кошкой, которая сама ходит на унитаз и дома у него отовсюду сыплются презервативы. Может, у него в комнате еще костюм для пэт-плея и панно над кроватью со всеми видами плеток?

Я несмело толкаю дверь в хозяйскую спальню и разочарованно присвистываю, настолько она скучна с темными обоями, обычной минималистичной мебелью и разбросанными вещами. Правда, кровать охренеть каких размеров, чуть ли не на полкомнаты, не застеленная, со смятым бельем. Настолько интимная деталь, что я тут же закрываю дверь, не успевая додумать, что, возможно, запах с футболки мне совсем здесь не почудился.

***

Первый день проходит максимально безболезненно, скорее всего потому, что перевелся я в самом начале учебного года, когда за лето и тех, с кем учился, забываешь и знакомишься заново. Группа нормальная, омег больше, чем альф, я с трудом запоминаю пару имен, но эту оплошность с удовольствием исправляет Бэн – омега, с которым я оказываюсь с первой пары на последнем ряду лекционной, где он мне, от и до, рассказывает про всех, с кем предстоит учиться:

– Уил – капитан баскетбольной команды, трахает все, что движется, будь начеку. Мо – первый красавец потока, но теперь уже нет, потому что пришел ты, будь начеку. Сэнди – президент студсовета, отличник, активист, та еще стерва, почетный донор…

– А есть те, кого можно не опасаться? – спрашиваю я так же шепотом, покусывая карандаш и пытаясь отвыкшими извилинами вникнуть в графики на доске презентаций.

– Я, – улыбается Бэн, и я ему верю – люди с веснушками на носу просто не могут быть злыми в моем понимании.

Универ, конечно, что надо. С моим предыдущим не сравнится, кафедры разбросаны по всему городу – это я узнал, отыскивая справку для деканата, – корпусов в два раза больше, чем я думал, столовка и спортзал в нашем, юридическом, радуют. Группа относится ко мне с должным дружелюбием и любопытством, но некоторые личности, упомянутые Беном, шушукаются между собой, и я точно знаю, что не пройдет и пары дней, как у меня начнут выведывать нечто личное, в духе: кто мой парень и какие у нас с ним отношения. И сколько ему лет. И когда у нас был первый секс. Стандартные вопросы, к которым я должен быть готов.

Келли я не видел со вчерашнего дня и чувствовал себя в пустой квартире комфортно, спокойно и свободно, но ровно до вечера, пока не приперся блонд, пропахший машинным маслом и зевающий на ходу.

– Пожрать есть чего? – заглядывает в холодильник и присвистывает восхищенно: – Ого, это в честь приезда такие изыски или можно привыкать к хорошему?

– Можно привыкать, – говорю. – Я люблю готовить.

Келли чешет в душ, пока я грею рагу в микроволновке, а когда выходит, то я на секунду замираю с тарелкой в руке. Нет, не только потому что он охуенен в одном полотенце на бедрах и пахнет как любовь – пеной для ванн и свежепомытым мужиком. Нет. Потому что у него над пупком родимое пятно в форме четырехлистника с круглыми краями. Мне хочется уронить тарелку в картинном вздохе, как в мелодрамах, но я ставлю ее перед блондом и убегаю в спальню, где запрыгиваю ногами на разложенный диван.

– Дед! – я, оказывается, умею орать шепотом, стискивая в руке мобилу. – Какого хрена?! Ты знал, что у Келли родимое пятно, как у меня? Погоди… Это вы, значит, со своим Генри решили нас поженить, потому что мы, якобы, истинные?

– Марти, что ты там бубнишь? Алоу! Алоу! Плохо слышно! – кряхтит в трубку дед, я перехожу на тон выше:

– Истинные! Вы решили, что мы истинные! Ты веришь в эту хрень?

– У твоих родителей есть одинаковые родинки!

– Боже-боже! Да отец сам рассказывал, что сделал татуировку этих родинок, чтоб отбить папу у какого-то профессора!

– Нет, это настоящие родинки, я своего сына знаю с рождения, они всегда там были! Марти, хватит спорить, это все бессмысленно. И я буду совсем не против, если ты вместо своей карьеры задумаешься о правнуках. Я уже старый, у меня плохое здоровье, я могу не дожить до момента, когда ты наконец…

– У тебя давление лучше, чем у меня, и ты до сих пор танцуешь фокстрот на вечерах для тех, кому за шестьдесят.

С дедом как обычно все затягивается – разговоры о правнуках так просто и легко не удавалось закончить ни разу, на кухню я вновь попадаю, когда мой ужин остыл и его снова приходится греть. Блонд, оставив тарелку в мойке, говорит, что ушел спать и его не беспокоить, потому что ночью у него гости.

– Зайдет мой парень, – Келли смотрит на меня, как будто решает, говорить дальше или нет. – И должен предупредить, он – альфа.

– Ты – гей? – давлюсь куском шпината я.

– Я – бисексуал, – подмигивает он. – Но ты все равно не в моем вкусе. Только деду моему об этом не говори, ок? Не хочу быть автором его сердечного приступа. Он еще правнуков хотел.

– Боже-боже, только не про правнуков…

Ну бывает, что альфа с альфой. Современное толерантное общество, раскрепощенные молодые люди, как сказал бы дед. Ничего необычного, в некоторых странах даже браки однополые разрешены официально, а тут, всего-навсего, один присовывает другому. Кто сверху, хотелось бы узнать? Спустя несколько часов, лежа в кровати, сложив руки на груди и пялясь в потолок, я понимаю, что судя по звукам, снизу все же блонд. И от того, как он низко стонет за стенкой, у меня мурашки по всему телу и новые высоты под одеялом. Хочется снять трусы, раздвинуть ноги и сунуть в себя три пальца разом, потому что будничных двух тут явно мало. А Келли, кажется, там, в своей спальне, помирает – хрипит, задыхается, потом затихает, но об стену начинает мерно стучать что-то. Вроде бы, спинка кровати.

Нестерпимо хочется отлить, что сейчас вот вообще невовремя, потому что стояк и так каменный, я переворачиваюсь на бок и зажимаю ухо подушкой. Не хватало еще дрочить на чей-то трах. Жаркий, громкий и долгий трах. Когда за стенкой все замирает, я сажусь на кровати, свесив ноги, прислушиваюсь и отваживаюсь наконец покинуть свою комнату, чтобы дойти до туалета, и, испытывая трудности, справиться с задачей. Тихо прикрываю дверь за собой и выхожу, чтобы лицом к лицу, а еще точнее лицом к голой груди столкнуться с альфой.

– Разбудили? – интересуется тот, прикрывая двумя ладонями пах. – Извини, я думал ты спишь, я бы накинул хоть что-то.

– Да ничего, – я смотрю на живот, а точнее – на родимое пятно над пупком в свете тусклой лампы. В форме четырехлистника, и в голове у меня точно лопается мыльный шарик, оставляя на черепной коробке изнутри радужные разводы. – С кем не бывает.

На автопилоте я возвращаюсь в кровать, слушаю, как вскоре проходит мимо ночной гость, обращаясь к кошке:

– Мари-Софи! Иди скорей сюда, где ты, негодница! Ах вот где ты, моя сладкая девочка, соскучилась по мне…

Хлопает дверь в соседнюю комнату, Келли что-то бубнит, потом они вместе смеются, а потом становится тихо – целуются, видимо. Или гладят кошку вдвоем. Повезло сучке.

Я, уже плохо соображая, стягиваю несчастные, влажные от смазки трусы, провожу несколько раз по члену, смазывая ее излишки с головки вниз, до яиц, и, прижав ко рту кулак, дрочу на воспоминания о стонах и грохоте спинки кровати, на смешавшийся запах только что трахнувшихся альф и осознание того, что все это происходило от меня в двух шагах. И уже после оргазма, когда способность соображать возвращается, я понимаю, что даже не рассмотрел лицо альфы, вылупившись на его родимое пятно. Какова вероятность того, что трое людей с одинаковыми метками от рождения когда-либо встретятся? Какова вообще вероятность таких меток? Зачем это все мне?

Последний вопрос, пожалуй, риторический, а вот на два предыдущих можно поискать ответы, чем я завтра и займусь, если не перенесут занятие по международному праву, новому предмету, которого раньше у меня не было, а в таком случае лучше вникать сразу.

Обо всем этом я думаю, стирая с живота остатки своего восторга и снова прислушиваясь. В доме тихо, слышно только, как где-то вопит полицейская сирена. Я остро, как будто вижу сквозь стены, чувствую, как кто-то из этих двоих стоит у окна, выдыхает сигаретный дым в ясное ночное небо, и чувство ощущения другого человека настолько новое, что становится не по себе.