Читать книгу Миллионер для фотографа - Влада Багрянцева - Страница 4

С личным пространством в квартире быстро приходится попрощаться – бабушка теперь повсюду. Жан тут же забывает, что ему уже почти двадцать четыре, мгновенно переносясь в свои годы началки, когда на летние каникулы родители непременно отсылали его в аул на все лето, и они с бабушкой и старшим братом Нориком ходили весь день по жаре, обязательно в панамках, собирать цветочки – желтые от желчного пузыря и сиреневые от желудка. Уже тогда, пока Норайр увлеченно пересчитывал все собранное и делал пометки в блокноте, Жану просто хотелось все фотографировать, но первый настоящий фотоаппарат появился у него намного позже, в старшей школе. А сейчас осень, за окном пасмурно, но из заварочного чайника так же, как в детстве, пахнуло сухим шалфеем. И все же, несмотря на оживление, резкий контраст с обычной пустотой в квартире непривычно давит на все органы чувств.

– Джано, ай-ай! Ты совсем не любишь бабушку Ачик, разве не учила она тебя с детства делать все сразу? Разве не призывала к порядку? Джано, Джано!

И это она всего лишь увидела в раковине немытую кружку из-под кофе. Ладно, две кружки. Сколько ее еще ждет сюрпризов, Жан и думать не хочет – он не пылесосил с прошлой недели, а о порядке внутри холодильника и говорить нечего. Причитая и цокая, бабушка Ачик со скоростью света распаковывает свои баулы, жалуясь при этом на усталость и боль в спине:

– Совсем старая я стала, глаза не видят, руки не держат! Вот она, старость пришла! Так и помру, невесты твоей не увидав!

– Бабуля, давай не будем!

– Я бы за тебя Софу выдала, помнишь Софу? Да только мать девушку хвалит – беги, сосед хвалит – бери. Ай, это что такое, Джано? Сыр пропал!

– Он не пропал, нани, это благородная плесень, голубая.

При слове «голубая» бабушка Ачик смотрит с подозрением, словно Жан лично повлиял на сыр и тот поголубел. Даже как-то не по себе становится, и потому он предлагает:

– Ты тут пока складывай все, а я чайник поставлю, хорошо?

Холодильник продолжает забиваться изысками под бабушкины причитания, и Жан успевает по-быстрому помыться и переодеться в домашние вещи, затолкав костюм в стиралку. Скинуть фотки на комп он успеет и потом: Коля спрашивать про них сегодня точно не будет, понимает, что Жан не в состоянии. Видел же, как он вчера заливался. Или не видел? Или это позже было? Ну, в любом случае пока не звонит, значит, можно расслабиться.

– Идем, Джано, перекусим, – зовет бабушка Ачик, когда Жан уже выходит из ванной.

Смотрит на стол, заставленный, как вчера на свадьбе, и понимает, что за месяц его разнесет на этих харчах как призового барана дяди Геворка. Придется отстаивать с боем свое нежелание иметь пухлые щеки и бока, но сегодня, после всех этих стрессов, можно немного дать себе волю и взять хачапури с цветастого блюда, которое тоже приехало с бабушкой Ачик. А потом заесть сладкими рулетиками с ореховой начинкой. А потом долмой, к которой он и не собирался прикасаться, но рука сама потянулась, на радость бабуле.

– Кушай, Джано, кушай, – говорит она, улыбаясь всем своим морщинистым загорелым лицом. – А то вон какой худой стал, надо тебе тоже желудок проверить. Давай со мной пойдешь завтра лампочку глотать? Все тебе там просветят, все увидят!

Жан отнекивается, как может, пока бабушку Ачик не отвлекает телефонный звонок с малой родины, и тогда он может спокойно доесть долму и заняться размещением бабулиных вещей. Квартира-студия у него не то чтобы большая, но мебели в ней мало, поэтому это удается сделать без захламления пространства – часть вещей убирается в ящики под кроватью, часть в шкаф, а чемоданы закатываются за кадку с пальмой Геннадием. На нее Жан смотрит так, словно это она вчера вместе с ним ездила домой к синему пиджаку. Словно она видела, как он там развлекался, а теперь паскудно молчит.

И хотя в сутках двадцать четыре часа, бабушка Ачик обладает талантом ускорять время – остаток дня проходит для Жана в быстрой перемотке: вот они идут с ней в аптеку, вот заходят по пути в торговый центр, потому что бабушка Ачик хочет посмотреть на фонтан и купить себе тапочки, вот они ходят по ТЦ в поисках новых колготок, потому что у нее сосуды и вообще давно пора купить компрессионные колготки, и бабушка Ачик бодро перебирает ногами в розовых резиновых сапогах, опережая Жана, зевающего на ходу и потирающего поясницу.

– Джано, ну что ты там плетешься, как будто тебя волы всю ночь топтали! – замечает бабушка Ачик, и Жан хмыкает, потому что она почти угадала.

Вечером у них снова перекус, потом ужин, потом еще один перекус-вечерний-чай, хотя в Жана уже не лезет, а после бабушка Ачик наконец идет мыться. Вернувшись в расшитом каменьями махровом халате, она возмущается тому, что Жан достал матрас и собирается его накачать:

– Джано, зачем матрас? Ты что, будешь на полу спать? Кровать пятерых выдержит! Смотри, сколько места!

Жан смотрит на кровать – как будто он ее до этого не видел – и соглашается только потому, что очень хочет спать. У него были трудные утро и день, и ему уже плевать, где и как, лишь бы прилечь. Однако сон не идет, и Жан сначала гонит из головы Руслана, пресс которого еще ощущается ладонями и член – булками, а когда это удается и он засыпает, все равно спит плохо. Бабушка Ачик то упирается в бок острым локтем, то храпит, то закидывает на него ногу в шерстяном носке, возвращая из полуэротического сновидения с привкусом Руслана в суровую реальность. Радует только то, что удастся нормально поспать перед работой, когда бабушка Ачик уйдет в большое плавание по врачам.

***

– Опаздываешь, – комментирует Коля, не отрывая взгляда от монитора. – Я тебя перед Лерычем прикрыл, в последний раз.

Только посмотрите, позавчера они, значит, пьяными обнимались с ним и Рудиком в туалете свадебного ресторана, а утром понедельника перед Жаном будто материализуется совершенно другой человек. Хотя даже не человек – слуга демонической канцелярии, если только у демонов бывает такая светлая ангельская морда. Без следов каких-либо алкогольных последствий. Даже Жан, все воскресенье потративший на бабулины харчи, по сравнению с сияющим Колей чувствует себя перезревшим на южном солнце томатом, вот-вот готовым лопнуть от злости.

– Спасибо, – цедит он сквозь зубы.

Коля кидает быстрый взгляд, мгновенно оценивая его состояние нестояния, и загадочно усмехается:

– Что? Перманентный недотрах быстро трансформировался в хронический недосып? Хорошо же вы развлекались, я посмотрю. Фотографии, наверное, даже не открывал?

Конечно, нет. Очень сложно переключиться дома на рабочий настрой, когда каждые пять минут сыплются комментарии то о личной жизни, то о порядке в быту, пока сам в это время пытаешься не давать чувствам победить мозг. И не фантазировать постфактум, как мог бы забыть о гордости и просто насладиться офигенным мужиком в его офигенной квартире. Хотя тогда бабушку еще сильнее бы подвел. Жан, испытывая уколы совести, уже готов простить Руслану его легкий склероз, не характерный для такого возраста. Даже у бабушки Ачик с памятью все в порядке, что иногда немного пугает.

Погрузившись в размышления с головой, Жан ползет к кофемашине, машинально тыкает в кнопку с эспрессо, который на самом деле почти не переваривает, но сейчас это единственное, что может вернуть его к жизни, и нехотя отвечает:

– Фотки сегодня начну. Я с бабушкой сегодня спал, еле выжил.

– Ты меня иногда просто поражаешь, дружище.

Коля сокрушенно качает головой, излучая абсолютно кошмарные вайбы сарказма, и Жан, наверное, впервые за все время по-настоящему хочет его прибить. Ну, если не считать того раза, когда пришлось вправлять Коле мозги по поводу загонов из-за Рудика. Жан уже хочет возразить, но в офисе, как всегда, подобно поезду, очень некстати материализуется главред Лерыч. Спокойное утреннее пространство сразу становится каким-то звенящим, словно в школе, на первом уроке посреди важной контрольной, когда никто толком не проснулся, и лампы в армстронгах уныло гудят прямо в мозг. А ведь Жан еще хотел поболтать по душам, пожаловаться Коле и дизайнерке Альбинке на все, что с ним приключилось за этот такой длинный выходной…

– О! Согомонян, тут уже? – в их диалог вклинивается Лерыч, пока снимает пальто. – Говно откачали, что ли?

Жан едва не выливает чашечку с кофе мимо рта, и Коля заботливо шепчет:

– Я ей сказал, что у тебя сортир протек и ты опаздываешь.

– А поумнее ничего не мог придумать?! – шипит в ответ Жан, на что Коля невозмутимо пожимает плечами.

– Ну извини. В лифте ты уже застревал, в другой раз спасал кота с дерева, и на прошлой неделе у тебя бомжи украли ключи от дома. У меня кончилась фантазия.

Лерыч, не обращая внимания на их перепалки, властной ладонью приглашает Жана к себе за перегородку, и приходится подчиниться.

– Спасибо, Коль. Ты настоящий друг.

– Для тебя стараюсь, – улыбается Коля. – Иди, у нее новый срочный проект, ты там нужен как сантехник унитазу.

– Прекрасное сравнение.

– Смотри на это не как на само явление, а скорее как на задачу по устранению протечек.

Не нужно Коле сейчас ничего отвечать, решает Жан. У него счастливая, полная татуированных «приключений», личная жизнь, и он ее транслирует так ярко, что глазам больно. Лучшее, что можно сделать, – окунуться с головой туда, куда Коля и посоветовал, то есть в работу.

***

Работы оказывается навалом: съемки для интервью, репортаж в середине недели, где нужно фотографировать много людей с идеальными улыбками, а в пятницу – так не любимая Жаном предметка для рекламы очередной бижутерии… И вот вечером пятницы он торчит в полупустом офисе до победного, ретушируя не только рабочие, но и личные кадры, те самые, со свадьбы мамы Рудика. Дома он открывать эти фотки не решился: бабушка сразу бы выцепила метким глазом и невесту, и жениха, и их материальное состояние, и разговоров о его собственном наискорейшем бракосочетании было бы не избежать. Бабушке Ачик вообще сложно объяснить, что сидение за ноутом – это и есть работа, поэтому в более комфортной редакции Жан погружается в процесс полностью и не замечает, как в огромные окна уже давно светят фонари, а кофемашина, переставшая жужжать еще полчаса назад, теперь оживает снова.

– Какие люди и без охраны! – раздается за спиной буквально над ухом, а потом прилетает по плечу, и Жан вздрагивает.

– Ай!

– Чё «ай», не налюбовался на своего ненаглядного, что ли? Мамку лучше покежь.

По спине мгновенно пробегает холодок осознания: оказывается, вот уже пять минут Жан бездумно водит стилусом по идеально выбритой щеке Руслана, запечатленного в таком же идеальном ракурсе три четверти с красивым рисующим светом от фейерверков. Какой с ним кадр ни открой, синий пиджак всегда феерически хорош. И без пиджака, сфотканный на телефон, – тоже, но там лицо было не особо видно, а здесь фокус как раз-таки на лицо, а не то, что ниже.

– Он не мой ненаглядный, – возражает Жан, сворачивая лайтрум. *

Рудик, очевидно, по устоявшемуся уже обыкновению заехавший за Колей после работы, задумчиво чешет выбритый висок, а потом хитро усмехается:

– Че, прям ни капли в рот, ни сантиметра в жопу?

– Рудик! – шипит на него из угла с кофемашиной Коля. – Ты не у подъезда! Веди себя прилично.

– Да че такого, Колясик, тут кроме нас никого, все ушли, один мопсяра, как одинокий волк, булки отсиживает.

Жан пропускает мимо ушей свое позорное прозвище, непонятно при каких обстоятельствах выданное ему Рудиком, и начинает складывать вещи.

– Раз приехал, значит, меня тоже подкинешь.

– В ебе… – начинает Рудик, потом косится на угрожающе зыркающего Колю, осекаясь, – в ебельмании колючек и то меньше, чем километров до твоей хаты.

– Не развалишься, – бубнит Жан, и Рудик, конечно, смягчается, хотя по его физиономии такого не скажешь.

И что только Коля в нем нашел? Такого в подворотне встретишь и тут же сам упадешь с инфарктом, без прямой конфронтации. Но вот Коля, шагнувший к ним с чашкой в одной руке, свободной отвешивает Рудику легкий подзатыльник, и тот жалобно стонет:

– За что?!

– За обсценную лексику, – поясняет Коля с кислым лицом.

Жан, конечно, в любой другой ситуации веселился бы, наблюдая за их игрищами, но только не сегодня.

– Ебельмания – это не мат, Колян, это кактус! – оправдывается тем временем Рудик, ловя вопросительные взгляды. – Я же говорил! Мамка до своих розочек всякие майхуении выращивала. Пока их названия в интернете не прочитала. Кстати, – продолжает Рудик, снова тронув Жана за плечо, в этот раз почти нежно. – Видел твоего трахиспермума сегодня.

– Кого? – не догоняет Жан, подвиснув на непонятных словах изо рта этой дворовой орхидеечки в наколках.

– Кого-кого! Потолки сегодня для нового магаза в ТЦ-шке монтировали, говорю, и там рядом на фудкорте наш клиентик сидел, Руслан этот, пиццу хавал с двумя пацанами какими-то.

– А я же говорил, – фыркает Коля, прихлебывая кофе, и припоминает, как всю неделю в телеграмме успокаивал Жана, что он правильно сделал, свалив, потому что уж слишком быстро и непонятно все завертелось. Но Рудик вдруг возражает:

– Да не, Руслан нормальный мужик, тащемта. Мамкин Игорь с ним тыщу лет уже кореш. А пацаны мелкие были, школьники какие-то, может, дети его. Хотя чё-то я не помню, чтобы Игорь про его детей рассказывал.

– Ну точно не внуки, – бросает Жан, раздраженно застегивая молнию на сумке для ноута вместе со своим пальцем, и на глаза наворачивается обида.

Еще час назад он всерьез решал, отправлять или не отправлять Руслану те шикарные портреты со свадьбы, где получилось поймать его в кадре одного, а там, может, и пообщаться снова уже нормально, но… Если у него есть дети или какая-то личная жизнь в реале, это все меняет. Теперь точно нет. Ни-за-что.