Читать книгу Беглая Русь - Владимир Аполлонович Владыкин - Страница 17

* * *

Пока Демид и Афанасий обговаривали очередной способ сбывания в городе наворованного Мощевым за ночь зерна, этим временем (после развода колхозников по нарядам Костылёвым) Староумов поспешил в контору срочно свидеться с Жерновым, чтобы сообщить председателю чрезвычайно важную новость. Он не любил, чтобы его видели люди, поэтому подождал, пока народ разойдётся по работам. И вот возле конторы, выстроенной несколько лет назад по образцу хаты, было ни единой души. Староумов быстро шагнул в контору, где обычно сидели Марфа и бригадир Костылёв, а ведь в своё время ему тоже здесь отводился угол. Однако Староумов уговорил председателя оставить ему рабочий стол в амбаре, чтобы находиться поближе к ответственному участку своей работы. И такой довод Жернова вполне убедил, кладовщик отстоял своё место. Хотя сам он, Жернов, понимал, что пошёл на поводу у кладовщика, которого в глубине души презирал и боялся за то, что тот втянул его в тёмное дело, из которого не мог уже выбраться. Поскольку он и сам понимал, что сейчас в одиночку не проживёшь, – особенно в колхозе, когда ты полнокровный хозяин и находишься у всех на виду, за тобой стоит весь народ и надеется, как на родного отца. Это ощущать было приятно, но далеко не все смотрят на тебя, как на Бога, есть злопыхатели; они следят за каждым твоим шагом, чтобы скорее оступился. А этого он не мог допустить. Когда он так думал, перед глазами вставала фигура низвергнутого его же руками председателя Сапунова, который заботился о народе и люди за это уважали и ценили его. И теперь он хотел брать с него пример. Но вот беда – в одном он ему не попутчик, партия требовала, чтобы колхозники не растаскивали колхозную собственность. А Сапунов им всё позволял… «Ну вот и надозволялся, что загремел, и моё письмо тут ни при чём, – думал про себя, желая оправдаться хотя бы в своих же глазах. – А с другой стороны, если бы я его, того… не подкузьмил, так Сапунов бы меня столкнул, когда пронюхал мою спайку с кладовщиком. Вот оно какое дело, а я и не думал раньше так. Да, ядрёный корень, жизня нас и столкнула лбами, что искры полетели, а его так даже в клочья разнесло. Да, тут уж кто кого; и рази я виноват, что так всё сложилось. Моя капля всего, а остальное Пронырин влил, он и сам боялся Сапунова, это тогда мне стало понятно, но не сразу, энкэведешник надоумливал… И пусть теперь люди не гневятся в мою сторону, а была бы моя воля – всё бы им объяснил, но нельзя перед ними распахиваться. Может, они так и не думают, а это мне самому только так мерешится. И к чёрту всех!..»

Когда перед конторскими предстал Сатроумов, Жернов дописывал служебную записку для выступления на районном совещании партактива о ходе уборочной страды. Писать записку он начал ещё вчера дома, а теперь вычитывал и заодно ждал, пока Mapфa подготовит ему бухгалтерский отчёт. На районные совещания Жернов никогда не брал свою жену, чтобы лишний раз не возбуждать против себя кривотолков у других председателей колхозов. Причём до Пронырина уже доходил слух, что его жена в колхозе и счетовод, и бухгалтер. И секретарь советовал устранить этот перекос, чтобы послал на учёбу молодёжь, что тогда Жернов и пообещал ему: как только окончит школу сын агронома Зуева, так он сразу отошлёт его на бухгалтерские курсы…

Староумов, поздоровавшись с членами колхозного правления, обратился к председателю:

– Павел Ефимович, нельзя ли тебя потревожить, мне тебе нужно сказать что-то очень важное…

– Ну, скорей выкладывай, что там у тебя, Иван, мне некогда, а тут все свои, – Павел Ефимович, как занятый человек, ответил не глядя на того, чтобы Макару не закрались нехорошие подозрения.

Но видя, что Староумов многозначительно молчал, и даже более того, ничего не говоря, он вдруг вышел из конторы, Жернов тут же озадаченно поднялся, надел фуражку с околышем, защитного цвета и быстро пошёл за ним, так как догодался, что тот не стал бы этак загадочно увлекать его на улицу…

Отошли от конторы, остановились рядом с подраставшими молодыми топольками. Утреннее солнце уже светило очень ярко, слепя нестерпимо глаза. И тотчас горячо заприпекало спину и голову. Жернов, не ождидая ничего хорошего от разговора, надвинул фуражку на глаза, с хумурым видом огляделся по сторонам и выжидательно посмотрел на кладовщика.

– Помнишь ли, Павел Ефимович, как-то ты мне говорил, что с тока дескать, бабы и мужики в чём попало тащат зерно в связи с тем, что будто бы я сплю? Хотя ты хорошо знаешь, что это не так?

– А что ж ты хотел, чтобы я тебя и вслед и не вслед нахваливал, что ты сова – это мне хорошо известно. Да, вынослив, дай Бог так каждому. И с какой ты стати это говоришь: если не спишь, значит, нашёл тех, кто тащат зерно? Неужели воришек изловил? – оживился Жернов, понимая теперь, что кладовщик принёс хорошую весть.

– Почти угадал, Павел Ефимович, конечно, ещё за шкирку не взял, но этот час уже близок! И зернишко течёт мимо нас вовсе не с тока, а из-под амбара. Под днищем по земельке оно рассыпано. И кто-то этак ловко следы заметает. Дак зёрнышко, что вода – загорнёшь, а оно лезет тебе наружу в другом месте. На животе забрался под амбар и увидел забитую чоком дыру под ларями.

– Сколько, по-твоему, это продолжалось, прикинул? – от сообщения сторожа запекло у Жернова под сердцем, глаза сузились и его смуглое от загара лицо приняло бурый оттенок.

– Да кто его знает! Но думаю, недолго… зерна в ларях хватает… – Но тут Староумов должен был слукавить, так как почти после каждой ночи зерно заметно таяло и ему приходилось досыпать свежего, чтобы Жернов не уличил его в воровстве… И одно время пребывал в недоумении: разве он так часто выгребал зерно, что уже сам не упомнит, как выпала явь из головы. И было так отчаянно и муторно на душе, что решил укараулить воров…

– Но сам-то ты эту дыру не мог случаем проколупатитъ? – лукаво спросил Жернов, прищурясь. А может, сам из амбара выгребал, Иван? – прибавил жёстко тот.

– Избавь Бог, Павел, но плохая у тебя шутка. Я наоборот пополняю запас, ведь это семена, – сверкнул он недобро в испуге глазами.

– Но кто, по-твоему, это мог быть: дед Климов, Мощев, Мартын Кораблёв? Кого можно призвать к ответу? – сурово глянул Жернов, словно ещё не веря в искренность кладовщика. – А может, из посёлка Семён похаживает? От аспида всё можно ждать, так баю?..

И как раз в это время из кузни вышел Афанасий Мощев, лёгок на помине. Конечно, он увидел издали председателя и кладовщика, остановился. Решил было к ним подойти, затем передумал, лишь помахал начальству рукой и пошагал своей дорогой в посёлок, который хорошо был виден с колхозного двора. Он лежал в пологой низине, где по обе стороны балки стояли белёные хаты.

Жернов и Староумов многозначительно переглянулись, тая каждый от другого некоторое недоумение, вызванное сейчас нежданным появлением Мощева, которого втайне они оба побаивались и остерегалисъ. Они внимательно, словно под воздействием некоей магии, как важную персону, проводили скотника глазами, удалявшегося по грунтовой дороге, накатанной грузoвиками, бричками, возилками и линейками.

– Не понимаю, зачем Афанасий похаживает к Ермилову? Вот так уже не раз видел у кузнеца, – прикинувшись простачком, сказал Староумов. – Отдежурил, так иди себе домой, однако, в кузне, будто мёдом намазано, – рассуждал кладовщик.

– По делу… я сам видел, – недовольным тоном заговорил Жернов оттого, что он должен ему пояснять. – Носил Демиду поломанные вилы и скребки. – Жернов помолчал, потом вспомнив, сказал: – Твой Фрол, говорят, хочет жениться, девку со стороны привёл? Как это понимать? Сонька, чем для вас плохая сноха?

– Да чего вот… привёл, мы, думаешь, рады? Но увидели: Раиса как раз для него, видная, гарная девка, за Фролкой тенью ходит. Скоро он будет специалистом на всю округу, – с гордостью ответил Староумов. – Спасибо, Павел Ефимович, что тогда нас уважил. А Сонька, какая с неё хозяйка, ведёрко не подымет, разведётся Фрол и хорошо будет…

– А слыхал ли ты, Матвей в зятья принял Кузьму Ёлкина, присланного в МТС? – как бы про между прочим сообщил Жернов. – Вот тебе и Сонька, с дитём не пропадёт!

– Хозяин барин, Матвей мужик башковитый, кого зря бы не позвал к себе, авось в зятья всерьёз примет станичного казачка, – едко усмехнулся Староумов, нахмурил брови, видно, эта мысль на самого произвела нехорошее впечатление, а чтобы её отогнать, начал без перехода: – Так что я хотел сказать, да, прижучу я гадов ползучих, нечего попускать, неровен час, скоро так все наторят дорожку к колхозному амбару, как к своему. А то мне эти просверлённые дыры мало того, что уже снятся, так подрывают мой авторитет сторожа…

– Вот-вот, понимаешь, что в твоей службе проруха образовалась! И пока злоумышленников не выведешь на чистую воду, надо молчать, а то партия такого срама мне не простит. Попустим одних – другие возьмутся, ведь хлеб, как золото, соблазняет, а ежли все кинутся, тогда нам спасения не будет, Иван! А сейчас как никогда партия взяла строгий курс против казнокрадов и стяжателей, вредителей и расхитителей!

– Я заверяю, что буду всех держать в узде, как раньше. В свои владения никого не допущу!

– Это как понимать, Иван, управляющего из себя строишь, как при помещике? Брось мне эти пробарские штучки! Колхозные владения – безраздельны, чтобы больше я не слышал эти единоличные замашки!

– Да я имел в виду себя, как сторожа и кладовщика, – стал оправдываться Староумов, – Ведь кто, как не я отвечаю за сохранность колхозного имущества!

– Ладно, как-нибудь вечерком поговорим. Мне надо в город, спешу. Забот полон огород. Это тебе не в амбаре мышей считать, сколько каждая утащит зерна…

Жернов, слегка сутуля спину, пошагал в контору, думая о сообщении Староумова, обнаружившего под амбаром дыру, проделанную для хищения зерна. А не сам ли он, каналья, просверлил, чтобы на кого-либо свалитъ? Если это так, то, конечно, никого за жабры он не возьмёт. Просто захотел перед ним, председателем, выслужиться, дескать, дежурит он бдительно. Но если бы это было действительно так, то этой дыры он бы не допустил. Неужели злоумышленники уже хорошо изучили повадки сторожа, и когда тот отлучается с колхозного двора, они и проворачивают свои дела? И наверняка ночным ворам уже давно известно, что Староумов таскает зерно на два двора. Эта догадка так настольно напугала его, что у Жернова неожиданно сильно забилось сердце. Но он тут же отогнал от себя нелепые домыслы, решив самолично заняться выяснением обстоятельств хищения зерна. И тут он вспомнил, что в районе у него есть надёжная опора в лице секретаря Пронырина. В случае чего, он поможет выкрутиться из самого безнадёжного положения. А те, кто вступили на дорожку расхитителей колхозного добра, должны опасаться его, председателя, как огня. Но если проворачивают свои воровские дела, выходит, не боятся? Эта догадка больно задела Жернова, и он решил сам заняться выявлением злостных расхитителей колхозного добра… И забыл, как ещё совсем недавно у него возникло опасение, что если начнёт людей подводить под монастырь, то они во время следствия его самого могли взять за жабры, то есть, чтобы проверили всё его подворье на предмет выявления у председателя больше полагаемого зерна…