Читать книгу Муха - Владимир Хомичук - Страница 13

Неделю я провел на железнодорожном вокзале. В университет приходил немытый, небритый, скверно пахнущий. На меня стали коситься. Сосед по парте – Саша Бесцветнин – мне и говорит:

– Олег, ты че, под бомжа косишь? Так это сейчас не в моде, да и воняет от тебя, как от свиньи, брат. У меня ноздри уже увяли ва-аще. Ты бы хоть в баню сходил, если дома душа нет.

– Дома у меня нет, негде душ подключить, – отвечаю. А самому стыдно, до слез почти.

Я на днях Алине звонил, просил замолвить словечко за себя у тетки, чтобы хоть какое-то время у них на квартире перекантоваться. Она посочувствовала, пообещала спросить, попросила перезвонить вечером. Я перезвонил и услышал нудное нытье о том, что тетя ни в какую, так как это неприлично, в квартире только одна комната свободна, не будем же мы вместе жить, а то что соседи скажут. Дальше понеслись заверения в любви, обещания найти какой-нибудь выход, что самое главное – мы вместе, никогда не расстанемся и она со мной хоть на край света. «Я и так уже на краю», – подумалось мне. Слышать слова любви и поддержки, конечно, приятно. Только вот осязать эту самую поддержку – куда лучше!

– Слушай, Олег, давай тогда ко мне, – вдруг выдал Саша. – Я с родителями поговорю, думаю, они не откажут. Поживешь, пока не подыщешь себе чего-нибудь.

Прожил я у Саши почти целый год, пока не загремел в армию. Как и все студенты тех времен после первого курса.

Рано утром я присоединился к молодому человеческому стаду с молчаливым смирением, затаенным страхом и отчаянием в глазах. А вечером нас, новобранцев, как телят, затолкали в общий вагон пассажирского поезда и повезли в расположение части. Сержанты вместе с «дедами», тут же упившиеся в умат, принялись наперехват втолковывать нам науку военной жизни. Состояла она в раздаче тумаков, мате-перемате, приказах принести или помыть чего-нибудь, пьяных песнях про девушку, которая ждет и не спит ночами, а также в карточной игре на деньги. Как оказалось на следующий день, это были цветочки, прелюдия, так сказать.

Самая консервативная, неизменная организация в мире – это армия. Не думаю, что армейские устои разных стран чем-то сильно различаются. Хотя должны существовать, конечно, свои особенности. Но, в сущности, они основываются на одних и тех же принципах. Так что им положено быть схожими. В советской армии восемнадцатилетние мальчики за два года службы постепенно зверели и превращались не в настоящих мужчин, как принято было говорить в народе с трибунной подачи, а во властолюбивых идиотов. Не все, но общая картина была такой, грустной.

По прибытии в часть нас привели в казарму и построили по росту. Дальше началась первая перекличка. И поздравления с благополучным прибытием: напротив нас выстроился весь ротный состав «дедов». Сержант выкрикивал фамилию, новобранец откликался словом «я» и тут же получал от стоящего напротив ветерана удар в грудь, сопровождавшийся фразой «Добро пожаловать!». Некоторые просто корчились, другие падали, в зависимости от комплекции и силы удара. Моя фамилия была в конце алфавитного списка. Я стоял и думал, что же делать. Мой брат, уже отслуживший в армии, говорил мне, что надо себя показать в первый же день. Как и что показывать, не уточнял, только добавил: «Иначе тебе хана…»

Вот стоял я и думал. Вдруг прогремела моя фамилия. Выкрикнул ответ и увидел кулак, летящий почему-то не в грудь, а в лицо. Моя правая нога автоматически, словно дело происходило на тренировке, оторвалась от земли на опережение и долбанула усатого дядю в челюсть. Тот упал, поднялся, вытер рукавом выступившую кровь. И ничего не сказал. Перекличка продолжилась.

Били меня ночью в туалете. Человек пять или шесть. Засовывали мою голову полностью в заваленный дерьмом унитаз, обливали водой и опять били. Что орали, я не слышал: в ушах звенело.

Потом была медсанчасть. Несмотря на боль в перебитых ребрах, синяки по всему телу и радужные фингалы под глазами, я был очень даже доволен: почти что отпуск получил. Приходили, конечно, с допросами – то замполит, то гэбэшники из штаба части, но я молчал, аки рыба: упал с лестницы во время утренней пробежки и все дела. Это было общеизвестно: откроешь рот – тебе его потом надолго запечатают товарищи-сослуживцы.

Но не стоит и преувеличивать «тяжести и лишения суровой военной службы». После первой встряски все как-то устаканилось и перешло в рутину. Страх, естественно, остался, но кто предупрежден, тот вооружен, как говорится. Вообще-то, об армии я в основном рассказываю больше смешное, нежели мерзкое. Так устроена натура человеческая: без юмора хоть вешайся.

Приехала ко мне Алина. Сняла комнату на ночь. Я получил увольнительную. Весь день готовился, предвкушая близость с ней, измаялся от подковырок друзей и скабрезных намеков старших по сроку службы. После отбоя был отпущен и чуть ли не бегом помчался на встречу с любимой, нетерпеливый и шальной. Ворвался в квартиру, бросился в ее объятия и давай целовать без остановки. И тут краем глаза обнаружил в центре комнаты накрытый обеденный стол. В самом центре красовалась трехлитровая открытая банка с самодельной «пальцем пханой», как говорят в Белоруссии, колбасой. Все, любовь тут же испарилась, на ее место оголтелым галопом ворвался голод, который не тетка, как известно, а тем более в армии. Солдат хочет есть всегда, везде и ежеминутно. Он голоден постоянно, даже во сне или после уставом положенного «приема пищи». Неудивительно, если принять во внимание мощную повседневную физическую нагрузку и меню из картофельных очисток, хлеба с маслом и компота, а также суточный рацион этого провианта. В общем, увидел я стол и яства, на нем водруженные, и финита… Ночь так и прошла за этим самым столом. Мне смешно вспоминать об этом. Алине, скорее всего, было не до смеха.

Вот сижу я сейчас у окна, смотрю на улицу, на капли дождя, которые кап-кап на асфальт, и вспоминаю, думаю. Мысли похожи на этот паскудный промозглый дождь. Все мы иногда задумываемся о том, что было. Вот и я все спрашиваю себя, правильно ли поступила тогда, написав Олегу в армию это злосчастное письмо, которое держу в руках и перечитываю. Он ведь все мои письма сохранил и вернул потом. Так они и пролежали нетронутыми лет двадцать пять уже.

«Милый Олег! Я долго думала и сомневалась, стоит ли писать тебе и рассказывать об этом. Но в конце концов решила, что так будет порядочнее и честнее по отношению к тебе и… другому человеку. Ты только глупостей там у себя в армии не наделай, а то мне подружки рассказывали о всяких случаях. Постарайся быть мужественным, я ведь пишу тебе, потому что всегда была искренней с тобой и сейчас хочу быть. Я встретила другого мужчину, вот. Он кубинец, зовут его Рикардо. Он сделал мне предложение, зовет меня с собой на Кубу. Я ему еще не ответила, решила сперва тебе написать. Но скорее всего, скажу да. Наши отношения с тобой, пойми, они были детскими, наивными, а тут на меня нахлынула настоящая взрослая любовь, и я ничего не могу с этим поделать…»

Боже, какая я была дура, зачем я написала Олегу эту глупость? Наверное, именно с того момента, когда он прочел эти дурацкие строки, в нем и зародилось недоверие к моим словам и поступкам, которое он испытывал до конца наших совместных дней. Он ведь тут же приехал, как-то отпросился на неделю домой и прямо с поезда прибежал ко мне. Мы поговорили. Я, как мне казалось тогда, честно ему во всем призналась, даже разоткровенничалась, идиотка, насчет постельных дел. Он сразу сник, сказал «ух», как будто его в живот ударили, и ушел. А на следующий день утром принес и попросил прочитать вот этот рассказ, который написал ночью.

Пропасть

Тамара слыла ребенком странным. Она рассказывала маме и подружкам, что часто видит себя во сне стоящей на краю пропасти. Вот стоит она и смотрит вниз, а полутемное пространство зовет и притягивает ее к себе своей неизвестностью, загадкой и тайной. Страх останавливает ее, но прыгнуть в непознанное так хочется, что сон возвращается вновь и вновь. Мама целовала и успокаивала. Говорила, что так бывает, это просто кошмар, когда она подрастет, все пройдет и забудется. Подружки смеялись и крутили пальцем у виска.

Она выросла и полюбила парня. Ей так думалось. Но странное дело – вместе с любовью вернулся навязчивый сон. И никак не отпускал. Тома рассказала об этом отцу. Тот предложил проверить свои чувства.

– Но как? – спросила девушка.

– Попробуй не встречаться со своим женихом. Ну, хотя бы месяц. Если не поможет, мы вернемся к этому разговору.

Она помучилась-помучилась, но послушалась отца и выдержала месяц. Сон отступил.

Тамара сама прибежала к отцу рассказать об этом. И спросила:

– А теперь ведь можно вернуться к жениху?

– Не стоит, – ответил пожилой уже мужчина.

– Почему, папа?

– Сон опять настигнет тебя. Потому что не любовь тобой овладела.

– А что тогда?

– Искушение, дочка. А это пропасть, уж поверь мне.

Не знаю, что на меня подействовало тогда, рассказ этот, похожий на притчу, охлаждение ко мне со стороны Рикардо, которое я стала замечать с недавних пор, или и то и другое в совокупности, но я сказала Олегу, что была не права, что я все поняла, что дождусь его и мы обязательно будем вместе.