Читать книгу Не щадя себя и своих врагов - Владимир Иванович Силантьев - Страница 7

Случилась вынужденная и в нашей третьей эскадрилье. Причина та же – нехватка горючего. «Пешка» плюхнулась «на живот» в районе канала Москва—Волга. Нам предстояло поднимать самолет на ноги и ремонтировать. Первым делом надо было сменить винты, которые при посадке с убранным шасси сгибаются в бараний рог. По рассказам вернувшегося летчика, других крупных повреждений он не заметил.

Грузим в полуторку два винта, инструменты, кое-какой провиант и под вечер отправляемся в дорогу. Нас трое: техник звена Алексей Трошанин, Григорий Бельский, хозяин попавшей в беду «пешки», и я, «безлошадный», на подмогу.

В подмосковных лесах уже давно опали листья, пожухла на полянах трава. Лишь в буреломах, куда не попадали солнечные лучи летом и куда еще не пахнуло холодом осени, что-то зеленеет. Возможно, мох? С борта трясущейся на ухабах полуторки не разглядишь.

Ехали долго, кружным путем, километров семьдесят.

Часто останавливались, подрубали выскочившую из леса на узкую дорогу березку или осину: берегли от ударов лопасти винтов, которые не уместились в кузове и торчали за бортом. Острые, как лемех плуга, они и сами могли перерубить иную березку. Но винты берегли: они балансируются на специальном регулировочном стенде, и каждая щербинка, скол в металле нарушают эту ювелирную работу.

В лесу пусто и голо. Маршрут сверяли по военной карте, на ней были точно указаны все лесные дороги и даже тропы. Нам повезло: октябрьские дожди обошли этот лес стороной, и мы ни разу не засели в разъезженной колее.

Наконец добрались до деревни, где «на задах» плюхнулась «пешка». Трошанин пошел разыскивать председателя колхоза, чтобы тот выделил нам избу под ночлег.

– Да выбирайте любую, – сказал председатель, – все избы пустуют. Людей увела из деревни война. Остались одни старухи.

Совсем стемнело, когда мы добрались до места ночлега. Наш выбор пал на избу, стоявшую в поле на отшибе. Недалеко, в пятистах шагах, лежала злополучная «пешка».

– Выставили охрану у самолета? – спросил Трошанин у председателя. Тот замялся и ответил:

– Так нет людей… Да и кто его утащит? Чай, не теленок и не полушубок…

Техник звена решил по-своему. Он приказал мне потеплее одеться, прицепить пистолет и идти к самолету. Дорогу показывал председатель. Трошанин время от времени подсвечивал фонариком. Надолго включать побаивался – нарушалась светомаскировка.

– Кажись, прошли мимо, – остановился председатель, – посвети- ка вокруг, лейтенант!

Луч скользнул по копне неубранного сена, по пашне и вдруг отразился от чего-то блестящего, металлического. Вот она! «Пешка» лежала на склоне овражка, зарывшись винтами в стерню. Трошанин заглянул в кабину летчика и, убедившись в том, что там все на месте, даже часы, которые легко снимаются и могли кого-то соблазнить, сказал мне:

– Вот что. В этой темноте сам дьявол «пешку» не отыщет. А найдет – так не утащит. Караул отменяю. Идем спать. Завтра пораньше встанем и займемся землекопными работами.

Утром мы пошли на колхозный склад, председатель выдал нам три лопаты, лом и топор. Трошанин объяснил план действий:

– Будем поднимать на ноги «пешку» так: сначала выкопаем ямы под мотогондолами и выпустим шасси. Затем выроем наклонные траншеи перед передними колесами и выкатим самолет на поле. Ясно?

Бельский засомневался:

– Надо бы подъемники достать. Так вернее будет. Машина лежит косо, подкопаешь – скатится в овраг.

– Достались мне двое белоручек! – повысил голос Трошанин. – Вот что – хватит баланду травить. За лопаты! – И закруглил помягче:

– Да не сомневайтесь, поднимем «пешку». Мне уже приходилось таким макаром ставить самолеты на ноги.

До обеда мы выкопали яму под левым люком, за которым пряталось одно колесо. Самолет стало кренить, и Трошанин решил прекратить работу, найти чурбан, чтобы закрепить хвост «пешки».

После обеда работа двигалась медленнее. Мускулы налились свинцом. С большим трудом мы одолели вторую яму под правой гондолой и уговорили Трошанина забраться в кабину, попробовать, пойдет ли шасси с помощью аварийного выпуска. Полной гарантии не было. При ударе «пешки» о землю и скольжении по полю всякое могло случиться: могло порвать створки люка, сорвать шланг гидросистемы выпуска шасси.

– Копайте глубже, ленивый народ! – посмеивался Алексей. Он работал наравне с нами. – Копайте с запасом! Выгадаешь копейку – потеряешь рубль.

Так оно и получилось: когда пустили в ход аварийный выпуск шасси, колеса вывалились из люка и уперлись в землю на дне ямы, шасси полностью не выпустилось.

Трошанин ругал себя за то, что не устоял против наших уговоров:

– Поспешили – людей насмешили… Хватит на сегодня. Айда в избу!

Следующим утром мы возились еще часа два, прежде чем «дожали» шасси и в кабине загорелись зеленые сигнальные лампочки. Теперь оставалось выкопать траншеи перед каждым колесом, освободить моторы, на которых пока держался фюзеляж, прицепить к стойкам шасси тросы и с помощью колхозного трактора выкатить «пешку» из ямы. Работа спорилась. Видимо, мы уже набили руку, стали заправскими землекопами. Подкатил колесный трактор и с третьей попытки вытащил самолет, подогнал его к избе и развернул носом на проезжую улицу. «Пешка» как бы встала в строй деревенских домишек.

За работой мы отвлеклись от тревожных дум и не слышали отдаленного, нарастающего гула артиллерийской канонады. Уже после войны, из мемуаров наших видных полководцев мы узнали, что фашистам удалось прорваться к каналу Москва—Волга. Но тогда мы и не подозревали, что враг так близко. В деревенской глуши Подмосковья мы находились в полном неведении того, что сообщают сводки Совинформбюро. И председатель колхоза озадачил нас, когда в ответ на просьбу продать нам продукты сказал:

– Какие у нас продукты – картошка да молоко. Берите даром – все равно пропадут. Приказано сниматься.

– Как сниматься? А разве… – переспросили мы.

– Слышите канонаду? Подходят немцы… Так что не взыщите. Мясом не побалую: велели скотину гнать на восток. А картошку и молоко найдете на складе. – И председатель ушел, мрачный и встревоженный.

Мы стали обсуждать положение, но беседа не клеилась, каждого одолевали нерадостные думы. Я гнал от себя мысль, что нас вот так вдруг могут окружить немцы, взять в плен. Офицерским пистолетом много не навоюешь. И тут Трошанин предложил снять с самолета скорострельный пулемет и, если придется, им обороняться.

Трошанин сам проделал эту работу и поставил Бельского с пулеметом в ночной караул. Я подумал – мне не доверяет: молод еще. Трошанин предупредил, что очень трудно удержать в руках тяжелый авиапулемет во время боевой стрельбы: наверняка вырвется из рук, хотя у Бельского не руки, а медвежьи лапы.

– С рук не стреляй! – поучал Трошанин. – Найди опору. С плеча тоже не стреляй – переломит ключицу.

Эта инструкция касалась и меня, так как завтра моя очередь идти в караул.

Бельский остался у самолета, а мы вернулись в избу и заснули тревожным сном. Предстоял тяжелый рабочий день – смена винтов.

Удобнее и безопаснее эту задачу решать вчетвером. Мы рассчитывали на помощь председателя или тракториста, но они уже покинули деревню. Трошанин взялся вытянуть роль и третьего, и четвертого. Он приподнял свою лопасть над головой, положил ее на высокую стремянку. Вся тяжесть винта – а он весил более 130 килограммов – легла на меня и Вольского. Я вижу, как лицо напарника стало краснеть от натуги. У меня тоже учащенно забилось сердце.

– Держи, не выпускай! Иначе покалечимся! – прокричал Трошанин.

Вскочив по стремянке на верхний капот мотора, он нагнулся, уцепился за лопасть и стал ее медленно поднимать. Вот винт наконец встал в нормальное вертикальное положение. Но покоился он пока на наших руках. Бельский еще более покраснел, а я до того обессилел, что казалось, не выдержу и лопасть вот-вот выскользнет из рук. А настал, оказывается, самый ответственный момент. Теперь мы, как жонглеры, должны были манипулировать винтом в воздухе, чтобы «посадить» его на шлицы вала редуктора.

Со вторым винтом мучились не меньше. У нас тогда не хватало опыта. Через два года мы проделывали эту же операцию за полчаса.

К счастью, другие повреждения не требовали серьезного ремонта. Устранили течь масла, привязали проволокой порванные створки люка шасси. Утром, как договорились, прибыл командир эскадрильи и стал обмерять шагами поляну, с которой ему предстояло взлететь. Она тянулась в глубь леса, прерываясь посередине неглубоким оврагом.

– Попробуем, – сказал Климанов и улыбнулся. – Не хватит разбега – сложу шасси и в овражек. Вам, землекопы, снова придется поднимать самолет…

Пока командир измерял поле, мы прогрели моторы, но долго не гоняли: залили в баки минимум бензина – одну бочку, чтобы не утяжелять самолет.

Батя медленно надевал парашют. Я заметил, что почти все летчики перед вылетом становятся молчаливыми и задумчивыми. Видимо, концентрируют внимание, обдумывают будущий полет.

Наконец командир пожал всем руки, сказал обычное «Поехали!» и исчез в кабине. Вот заревели моторы, отпущены тормоза, и «пешка» сорвалась с места. Мы побежали за ней, думая быстро оказать помощь, если что случится. «Пешка» рвалась вперед, но, спотыкаясь колесами о рытвины, кочки и стерню, скорость набирала медленно. Вот она уже на краю овражка. И в этот миг комэск потянул на себя штурвал. Самолет перелетел овражек, но, казалось, вот-вот ударится колесами о землю. Мы закричали «ура!», когда ясно увидели, как машина повисла в воздухе и через полминуты скрылась в низких облаках.

Мы заспешили в обратный путь на свой аэродром. Погнутые лопасти винтов улеглись в кузов, и грузовичок помчался. Зима в тот год началась рано. На ветру в кузове здорово продувало. Ледяной ветер обжигал лицо, чувствовалось, что подмораживает. Скоро стемнело, и остаток пути я провел в напряженных размышлениях о том, что будет с нами завтра. Батя подтвердил наши сведения о продолжающемся наступлении немцев на Москву. Он сказал, что полк получил приказ готовиться к перебазированию в тыл. Гарнизонное хозяйство начали эвакуировать на восток еще раньше.