Читать книгу Жизнь вечная - Владимир Кириллов - Страница 4

Спешу сообщить, дорогие друзья, что встреча таки состоялась! Только что отобразил в ноутбуке это событие в виде небольшого рассказа. Что из этого получилось – судите сами.

Итак, в девять утра я уже был на Павелецком вокзале. К родственникам решил пока не ехать, в оставшееся время захотелось побродить по Москве. К гостинице «Националь» прибыл за полчаса до назначенного времени.

Джона, идущего по Моховой со стороны Манежной площади, заметил издалека. Он явно не торопился, с интересом разглядывал прохожих, как в своё время неких диковинных насекомых сквозь линзу микроскопа. Спортивного сложения джентльмен, в больших роговых очках. Вид у него был чертовски весёлый, хотя и несколько озадаченный. Увидев меня, профессор замахал руками и завопил во всю глотку:

– Владик, я узнал тебя!

Признаться, меня несколько покоробила его дикая непосредственность. Чего орать то на публике?! Сразу видно – американец, такой уж у них менталитет.

Владик – это не имя, вернее, это имя, но не моё. А в данном случае – моё детское прозвище, некое производное от слова «ладить». Вот такой ярлык, видимо, за мой покладистый характер, когда-то давным-давно «наклеил» на меня мой школьный товарищ.

– Я тоже узнал тебя, Линза! Рад тебя видеть! Ты что такой ошарашенный?

– Решил прогуляться, посмотреть Москву. Знаешь, Владик, у вас очень красивые женщины, да только…

Джон замялся.

– Что только?

– Вот только одеты они все, почему-то, как проститутки…

– Да, ладно, Линза! Не придирайся… Они всего лишь жертвы вашей американской пропаганды.

– Ты думаешь? Хотя, да-да… эти ужасные экранные и журнальные образцы… Расчёт на животный инстинкт. Впрочем, «красота ослепляет, а слепого легко обокрасть». Наша американская поговорка.

– Да, заманить своими прелестями, как быка на красную тряпку, а потом упрекать, пойманного в силки мужа, что он грубое примитивное животное! Хочется спросить: «А не того ли ты хотела, дорогая?»

– Вот и я удивляюсь. Я не моралист, просто мне всегда нравились скромные девушки. Они как полевые ромашки среди чертополоха.

– Ты прав, Джон. Целомудрие обладает невероятным магнетизмом! Скажи, где ты так хорошо научился говорить по-русски? Если бы не твой акцент…

– Русский язык я начал изучать ещё в юности, когда увлёкся трудами ваших гениальных учёных, таких как: Мечников, Бехтерев, Вавилов… Мне захотелось читать их труды в оригинале. Книга Мечникова «Этюды оптимизма» о проблемах старения была моей настольной книгой. Именно она сподвигла меня заняться вопросами бессмертия. Оскар Уайльд как-то сказал: «Если что-то и стоит делать, то только то, что принято считать невозможным». Я, Владик, занимаюсь невозможным. Невозможным! Уже сорок лет занимаюсь. Но вы русские, как говаривал Пушкин: «ленивы и не любопытны». Ты, например, знаешь, что ваш Бахметьев в девятнадцатом веке открыл состояние анабиоза? Именно он ввёл это понятие в научный обиход. А Бехтерев? Профессор Копш как-то сказал: «Знают прекрасно устройство мозга только двое: Бог и Бехтерев». Нигде и никогда не было столько гениев как в России. Но я несколько отвлёкся… Так вот, потом, дабы усовершенствовать свой русский, я стал понемногу читать Пушкина. И по сей день читаю – не могу оторваться!

Так, друзья, началось моё реальное знакомство с Джоном на московской земле. Кстати, спасибо вам за совет прихватить на встречу диктофон. Без него я не смог бы столь полно передать нашу беседу. Ну, а дальше… мы махнули в ресторан.

Я не буду рассказывать вам о том, что мы ели и пили, чтобы не будить в вас голодного хищника. Скажу лишь, что Джон предпочёл русскую кухню, поскольку, американская, как он выразился, «ещё только в стадии зарождения». Особенно ему понравилась наша окрошка, правда, долго пришлось объяснять, что такое квас и из чего он делается. В общем, время мы провели весьма продуктивно (от слова «продукты») и во взаимном душевном приятии.

(Далее привожу диктофонную расшифровку нашей беседы. Мы за столиком в ресторане; ненавязчивая музыка; освежающая прохлада; всевозможные закуски и напитки)

– Как, Джон, прошла конференция?

– Это была закрытая конференция, посвящённая новейшим достижениям в геронтологии. Меня привлекла именно её закрытая форма. С участников была взята подписка о неразглашении информации. Но, похоже, я впустую потратил время!

– Что так?

– Когда я слушал все эти, якобы, научные доклады, у меня скулы сводило от скуки! Ничего, абсолютно ничего нового! То, что они предлагают – это же вчерашний день, Владик! Ты знаешь, что задача геронтологии – продление жизни человека. Но, что они могут предложить этому человеку? Что они сделали для человека в плане бессмертия?

– Ты прав, Линза! Что человеку не делай, он непременно ползёт на кладбище. Ты выступал с докладом?

– Нет, не выступал. Владик, я тебе вот что скажу… (он был в лёгком подпитии, предполагающем откровенность), – у меня в лаборатории живёт цыплёнок. Обычный такой с виду: жёлтый, пушистый… Он живёт уже семь месяцев и совсем не собирается становиться курицей! Скажу больше, полтора года назад этот цыплёнок был…

Тут Джон как бы спохватился и закрыл рот ладонью.

– Вечно молодой цыплёнок? Тебе что, удалось остановить процесс старения? Но это же сенсация, Джон! Переворот в науке! И ты не сообщил коллегам о таком грандиозном открытии?

– Ну, полно, Владик, – поморщился профессор. – Не надо меня смущать… Если б я поделился с коллегами своими наработками – меня бы приняли за сумасшедшего. Увы, среди этих людей не было моего учителя – гениального Мечникова. К сожалению, он умер сто лет назад. Вот он бы меня понял! Да, я утаиваю, до поры, своё открытие, дабы не поднимать в обществе и в научных кругах нездоровый ажиотаж. Мне нужно спокойно завершить исследования. Без нервов и аплодисментов. А, главное, мне нужно просчитать все возможные последствия. Ты представляешь, сколько ринется ко мне народа, в надежде получить бессмертие? Какие толпы! Да они просто сметут меня вместе с моей лабораторией!

– Да, Джон, думаю, ты прав… ещё как ринутся!

– Ты знаешь, Владик, сколько миллиардов тратят, к примеру, ваши олигархи на исследования в этой области? И это помимо государственных геронтологических организаций, которых в мире великое множество. Есть даже совместная российско-американская лаборатория «Геронлаб». Если уж говорить об олигархах, то у одного только вашего Дерипаска сорок лабораторий в разных странах мира. В его «Метотенологии» трудятся более трёхсот видных учёных геронтологов. И таких, жаждущих бессмертия суперменов, вышвыривающих баснословные суммы на исследования, в мире немало! Уж, поверь мне.

– Линза, эти олигархи получили от жизни всё: деньги, власть, положение. Им вот только бессмертия не хватает! Этим людям невозможно представить, что они уйдут голыми на тот свет, а их несметные богатства останутся за крышкой гроба! Как же таким людям сложно умирать!

Я где-то читал, как умирала жена вашего миллиардера Моргана. Она перед смертью велела принести любимое платье, усыпанное драгоценностями. Умирая, она так вцепилась в него костлявой рукой, что платье не могли освободить. Пришлось обрезать ткань вокруг пальцев ножницами. Так её и похоронили с тряпкой в кулаке.

– Да, Владик! А один нувориш перед смертью так ополоумел, что приказал запечь свои бриллианты в лепёшку и, давясь, съел её. Но сейчас богатства людей так приумножились, что проглотить их просто невозможно. Знаешь, где-то таких богачей можно и пожалеть. Эти люди развращены комфортом и властью. Они жируют и мечтают только об одном: зафиксировать своё свинство в вечности! И ради этого они готовы на все! Ты, что думаешь, я сорок лет ломал голову, чтобы обеспечить им вечное свинство?

Мы помолчали. Каждый о своём. Снова выпили за российско-американскую дружбу. После бессонной ночи, проведённой в поезде, я быстро захмелел.

– Линза, не мог бы ты более подробно рассказать о своих работах, о лаборатории?

– Владик, ты скоро сможешь ознакомиться с этим сам. Я хочу предложить тебе посетить Штаты, точнее – Аляску. Там находится моя лаборатория. Ты всё увидишь своими глазами. В общем, я приглашаю тебя в гости. Что скажешь?

– Джон, это как-то неожиданно для меня. К тебе в гости, вот так, с бухты-барахты! Спасибо конечно, но давай отложим это мероприятие до следующего лета. Ты вышлешь мне приглашение, а я за это время постараюсь получить визу.

– Владик, не ломайся, я же вижу, что ты хочешь в Америку! В посольстве у меня свои люди, и визу тебе оформят буквально за час. Завтра ты получишь визу, а послезавтра мы уже будем над Атлантическим океаном. Решайся!

– Это и есть твой сногсшибательный сюрприз? Такого подарка, признаюсь, не ожидал!

– О нет-нет! Главный сюрприз тебя ждёт в Америке. Ты даже не представляешь, что тебя там ждёт! Ни за что не догадаешься! Вот какие у тебя на этот счёт есть версии?

– Да вот, жена говорит, что ты хочешь мне подарить слиток золота. Это у неё юмор такой… своеобразный.

Джон расхохотался:

– Слиток золота… ха-ха-ха… Слиток золота? – повторял он, утирая слезы. Очки его упали на пол. Он буквально валился со стула от смеха. – Слиток золота… ха-ха-ха…

На нас стали оглядываться официанты.

– Да что значит этот слиток золота, перед тем, что я приготовил для тебя?! Это же не более чем булыжник! Да-да, не более чем обыкновенный булыжник! Стал бы я тебя беспокоить по таким пустякам!

В таком заинтригованном и сметённом состоянии духа, поддерживая осоловевшего Джона, я покинул этот гостеприимный ресторан. Джон дал мне номер своего телефона и сказал, чтобы я подъехал к посольству США к десяти часам утра.

На улице он сунул ошалевшему таксисту несколько стодолларовых купюр и, заплетающим языком велел отвезти меня «туда, где ковбои лошадей не пасут». Скорее всего, сия поговорка являла пример какого-то особого техасского юмора.