Читать книгу На Юго-Западном фронте и другие горизонты событий (сборник) - Владимир Коркин (Миронюк) - Страница 8

Миланюк будет бережно хранить газеты военной поры, они останутся с ним вплоть до конца тридцатых годов, бережно спрятанные от сторонних глаз, а затем, с приходом Красной армии на Волынь, сховает их беспримерно надёжно. В них осталась часть его жизни, искромсанная двумя войнами – мировой и гражданской. А пока что он постигал премудрости офицерской доли. Курсантам увольнительные в город выписывали, что называется, со скрипом, с большой неохотой. Но каждый такой случай Александр использовал для того, чтобы купить больше разных газет, потолкаться на рынках, послушать, о чём ведёт речь простой люд. Он понял: в стране вакханалия, однако почта работала исправно. И хотя совсем реденько, но с родины ему приходили весточки. Селяне работали на своей земле, вели торговлю, знакомые девчонки выскочили замуж, другие, как его подруга Марта, ждали своих суженых. Парубки-призывники и добровольцы пополняли ряды армии Каледина. Вовсю велась украинизация бывшей царской армии. Сразу после выпуска подпоручик Миланюк написал рапорт о назначении его в армию Каледина на Волынь. В ответ один из заместителей начальника курсов, вызвав его на собеседование, без обиняков заявил, что командование имеет на него свои виды, поскольку он владеет свободно не только малороссийским, но также польским и чешским языками, понимает венгерский и немецкий. Подпоручик Миланюк был определён в спецчасть штаба, ему предстояло перевернуть солидные стопы разной документации, рассортировать по значимости все распоряжения и донесения по значительной группе пленных чехословаков и венгров. А в стране, в бывшей империи, неистовствовал бардак. Цены на продукты, товары первой необходимости ползли неудержимо вверх. Люди не верили ни правительству, ни Государственной Думе. Армию лихорадило, как тяжелобольного человека. Ненависть к офицерам безудержно росла. Многие нижние чины испытали на своей шкуре гнусные унижения розгой, мордобоем. В действующих фронтовых частях телесные наказания солдат не прекратились и в марте семнадцатого года. Здесь, в относительно тыловой обстановке, накал страстей в армейской среде был не столь остр. Хотя какой боец сможет забыть, что был выпорот перед строем розгами. По мере всеобщей вакханалии, конфликты между рядовыми и офицерами принимали, порой, крутой оборот. Воинские части пестрели красными бантиками, крепившимися на гимнастёрках или на головных уборах солдат, что вызывало недовольство, а то и ярость командиров. Были случаи, когда разъярённые солдаты убивали, либо сажали под арест офицеров. Такие вести разносятся молниеносно. А красовавшиеся в «высоких» кабинетах воинского начальства портреты отрёкшегося от престола царя, вызывали бурю протеста солдатской массы. Словом, по меркам военного времени дисциплина была основательно расшатана. Офицеров, попросту говоря, терпели, как нечто неизбежное, исторически устоявшееся. В конце марта офицеры были практически бессильны наложить какое-либо дисциплинарное взыскание на рядового. Всех одолевала одна мысль, а будет ли война ещё идти? Самым ходовым был лозунг: «Долой войну!» На его фоне всё остальное казалось малозначимым, второстепенным, мелочным. Солдаты – в прошлом крестьяне, рабочие, выходцы из небогатых средних слоёв – ощутили свою причастность к революции, к переменам, повлиявшим на всю жизнь России. Армейским корпусом, куда влился подпоручик Миланюк, командовал изворотливый приспособленец, заработавший высокое звание ловким лавированием. Он умело пускал пыль в глаза и наведывающимся в расположение его частей Депутатам Госдумы, и представителям Временного правительства, и влиятельным офицерам Ставки. Фронтовые офицеры, оказавшиеся по воле случая и обстоятельств в его подчинении, конечно, не сразу раскусили своего главного начальника. Время шло, однако «отцом» для них он так и не стал. Их возмущала беспринципность генерала, сквозь пальцы смотрящего, как и офицерский состав, на то, что даже караульная служба ведётся абы как. Однажды во время перекура у большой цветочной клумбы, что напротив штаба дивизии, где переводчику Миланюку выделили отдельное помещение, он услышал такой диалог между двумя старшими офицерами, те, к слову, его не опасались, зная, что он просто переводчик и к спецчасти имеет отношение, что называется, постольку-поскольку. Иными словами, подпоручик Миланюк никак не мог быть соглядатаем.

– Ну как можно положиться на такого генерала? Фанфарон. А если корпус вольют в действующую армию?

– Так всем будет крышка. Безвольный, бездумный человек.

– Я узнал, он пороху вообще не нюхал. Тыловая крыса. Либезит перед агитаторами всех мастей.

– Ты прав. Но кому сегодня шапка по Сеньке? Здесь остра нехватка офицерских кадров. Ты же видишь, какому молодняку вешают на погоны звёздочки. Как остановить горлодёрство серой массы?! Чуть что, и солдатня порвёт на куски.

– Хорошо ещё, что снабжение армии нормальное.

– Такими данными ты в полном объёме не владеешь. Боевое снабжение куда ни шло. Зато нет-нет да ощущаем перебои с продуктами. Хорошо, что у него большие связи с гражданской властью. Тем и держится.

– А представь, что творится сейчас на фронте. Никого не удивишь цингой и тифом. Если германец с австрийцем попрут, так хана! Транспорт ни к чёрту!

– Но главное, мой друг, нет в армии прежнего боевого духа. Вот что самое печальное. В наш успех никто не верит.

– И то, у солдат одно на уме – получить дома землю. Они воевать не хотят. Им мир подавай.

– А помнишь, как Милюков ещё в марте болтал газетчикам из Франции, дескать, русская революция устранит все препоны к победе России в войне?

– Трепло он. Обдурили царя, чтобы отрёкся, а сами мечтали только о власти. Вот дорвались. И что? Полный конфуз. Как ни верещали: «Не втыкать штыки в землю!», да солдат себе на уме. Разве его теперь такой агитацией проймёшь?

– Да что это за большевики такие? Откуда выскреблись?!

– Были они тихой цапой, шныряли по фабрикам и заводам, агитировали за равенство, за землю хлебопашцам. Момент, видать, чуют. Якшались с эсерами, потом сами с усами. У меня земляк был по сыскной линии. Говорил, что их боевики грабили банки, верховоды партийные снюхались за границей с германцами, те им мешки деньжат подкинули. О, пора в штаб, время…

Медленно, но сознание Миланюка наполнялось политической информацией, очерчивало приоритеты будущих устремлений. Но в душе теснилась большая горечь: он не мог понять, почему царь Николай отрёкся от престола, почему бросил на произвол изворотливой судьбы свою армию, весь народ России? А вся огромная страна буквально колобродила. Лишь в потаённых сибирских «медвежьих углах» жизнь по-прежнему текла неспешно, по устоявшимся вековым укладам. Александр в те минуты, когда остро переживал за недужность России, ещё не знал, что придёт на святую землю русскую время полного и беспощадного вероломства, чудовищной жестокости, попрания всего того, что было близко ему, крещёному человеку. Время неумолимо отмеряло день за днём, месяц за месяцем сплошной государственной хворобы. И как-то в ноябре вдруг власть совершенно переменилась. В их губернском городе нежданно-негаданно объявились некие большевики. И они, не много и ни мало, ссылаясь на постановления новой Петроградской власти, предъявляя мандаты, встали у руля города и губернии. Из центра страны приходили сообщения о начавшейся охоте на офицеров. Армейские заводилы-смутьяны становились во главе солдатских комитетов, требовали полной свободы, запрета отдавать честь залотопогонникам и вообще носить командному составу погоны. В казармах оставались те, у кого не было в городе полюбовниц или знакомых. Офицеры попытались было войти в контакт с командующим корпуса, однако тот оказался в совершенной прострации, беспробудно пьянствовал. Тогда старшие чины направили свою делегацию в ставку военного округа. Уже было известно, что поход Корнилова на Петроград провалился. Белая армия разлагалась катастрофически. Туземный конный корпус генерала Половцева в октябре вернулся на Кавказ. А в начале восемнадцатого года он будет вообще распущен. Теперь везде верховодили «краснопузые». В ставке округа решили: в назначенный день и час вывести верные присяге и боеспособные части в полном военном снаряжении, с боевыми и продовольственными запасами в столицу соседней губернии, где большевики не имели значительного влияния. Оставив в полном неведении комитетчиков и всех, кто жил в городе, остатки воинских частей, верные присяге, в ночной тишине, кто на поездах, а иные в пешем и конном строю скорым походным маршем покинули пределы своих гарнизонов. Подпоручик Миланюк в товарном вагоне, набитом штабной документацией, с небольшой группой офицеров проследовал к месту назначения. Восемнадцатый год сеял смуту в душах военных. Впереди не было никакой определённости.

Город этот мало чем отличался от большинства городов Сибири. Кирпичные здания перемежались деревянными. Самые бойкие места – базары. У Александра не было свободного часа, чтобы пошляться по городу, как это было принято у кадровых офицеров части. Предстояло разобрать все папки, отфильтровать ненужное, привести в порядок донесения, распоряжения и приказы. Он буквально дневал и ночевал в штабе, руководство подгоняло. А уже пошли потоком новые шифровки и телефонограммы. Он свёл знакомство с офицерами штаба Редутовым и Костовским, с теми, что на прежнем месте дислокации дивизии как-то откровенно судачили в перекур о положении дел в армии и их дивизии. После первой, на новом месте базирования части, получки Александр решил провести культурно вечерок в ресторане «Маленький Париж». В вестибюле, поправляя перед зеркалом френч и приглаживая старинной расчёской слегка вьющийся хохолок, увидел знакомых штабистов Редутова и Костовского. Повернувшись к ним, приветливо поприветствовал их. Те обрадовались.

– Подёмте-ка с нами, господин подпоручик. У нас в ресторации заказан столик. Всё будет веселее, – сказал сухопарый Костовский. – И обратился к Редутову, крепко сложенному блондину, маленькой щёточкой равнявшему усы: – Надеюсь, Вы не возражаете, Геннадий Никодимович? Берём в напарники застолья молодого офицера?

– А почему бы и нет, Лев Константинович. Подпоручик наш человек, тоже из штаба. И, кажется, умеет держать язык за зубами. Так господин подпоручик…э-э, Миланюк? К слову, как Вас по батюшке?

– Батюшку звать Пантелей. Меня нарекли Александром, следовательно, я – Александр Пантелеевич. Прошу Вас обращайтесь ко мне просто по имени – Александр, Саша. Отец мой, купец изрядный, – приврал он для красного словца, – не раз в семье говаривал: – кто много болтает, по тому крепко батожок скучает.

– Годится, – рассмеялись офицеры. Костовский весело обронил: – Судя по всему, отцовский батожок не гулял по вашим бокам. Не так ли?

– Так-то оно так, Лев Константинович. Однако за то, что продешевил польский кафтан на тёплой подкладке, получил словесную выволочку сполна и увесистый кулак отца под нос.

Похохатывая, обсуждая меж собой этот сюжет из жизни ещё в ту пору молоденького новичка-купца, офицеры вошли в залу. Приняв «на грудь» первые рюмки с водкой, закусив, старшие офицеры расспросили у Миланюка о том, где он служил и воевал ли на фронте. Узнав, что он, хотя и не активный, но участник Брусиловского прорыва, два друга-офицера обрадовались. Ну как же, кто из фронтовиков не знал о 8-й армии, о её героических сражениях на Волыни. Уж кому-кому, а им, фронтовикам, хорошо известно имя генерала Каледина, в армии которого, в пехотной дивизии столнулся с противником солдат Миланюк.

– Досталось вашей армии в Ковельской бойне, – обронил грустно Костовский. – Ты-то не знал, нижним чином был тогда. Потери, наш молодой друг, были ужасными, полегло за всю операцию несколько десятков тысяч бойцов. Редутов Геннадий Никодимович в госпитале лежал в одной палате со знакомым офицером из 3-й Гвардейской пехотной дивизии. Тот сказал, что у них из ста восьмидесяти боевых офицеров в четырёх полках осталось в строю меньше тридцати. И всё же в начале сентября у Свинюх наши молодцы-преображенцы и измайловцы пленили почти тысячу австрияков, а ещё захватили орудия, миномёты, пулемёты.

– Вообще, на всех флангах мы боролись на славу, – поддержал разговор Редутов. – Помню, как наша 1-я Заамурская пехотная дивизия атаковала резервную германскую дивизию. Мой командир полковник Циглер повел свой полк на германскую проволоку. Мы преодолевали заграждения под ураганным огнем. Как забыть старика Циглера! Он был впереди цепей и всех подбадривал. Солдаты захватили бившую в упор батарею и пленили и офицеров, и свыше полутора тысяч нижних чинов германцев, и захватили орудия и пулемёты. А смелые атаки Крымского конного полка! Наконец, 6-я армия вела в Лесистых Карпатах поистине геройские бои.

– Но, увы, – тяжело вздохнул Костовский, – к середине сентября враг спутал нам карты, крепко ударив по 10-й Сибирской дивизии, мы потеряли сто боевых офицеров, тысячи стрелков, несколько орудий и почти пятьдесят пулемётов. А выручила нас 3-я Гвардейская пехотная дивизия.

– Лев Константинович, а я в госпитале слышал, что некоторые офицеры и солдаты считали Каледина по некоторым боевым операциям не очень-то решительным генералом. Так ли это?

– Это можно говорить, сравнивая его с решительным Гурко. Это действительно энергичный полководец. С него можно брать пример. Будь он назначен вместо Каледина, так Владимир Волынский и Ковель наши войска взяли бы ещё в начале Брусиловского наступления. Каледин хороший генерал, но уступал в стратегии и тактике генералу Гурко. Много можно говорить о той поре. Немало было храбрых военачальников. Например, командующий двадцать пятым армейским корпусом генерал Корнилов. Если бы не предательство временщика Керенского, Лавр Георгиевич не позволил бы большевистской заразе поразить Питер, а после и Россию.

– Как полагаете, Лев Константинович, удастся верным присяге воинам положить на лопатки большевиков?

– Не знаю, Александр. Они взбудоражили все низы нашей империи. Наобещали люду, бог знает чего, а думают, наверняка, об одном – во что бы то ни стало удержаться у власти. В этом цель прежде неприметной партии. У нас же выпало из рук прежнее знамя – царь отрёкся от престола, значит, нет и объединяющего воинство центра. Присяга, увы, в прошлом: нет у государства царя, церкви начинают рушить, страна может расколоться на куски, как разбитый огромный глиняный горшок. История может повернуться вспять. На грани коллапса почти вся российская промышленность, село дышит на ладан, как живёт теперь народ, можете определить по населению этого города, которое в основе своей влачит полунищенское существование.

– Друг, – обратился к нему Редутов, – слишком велик твой пессимизм. Не будем терять надежды на возрождение России. Пока живо на нашей родине воинство, пекущееся о благе страны, вообще истинные её патриоты, до той поры нельзя не верить в нашу победу.

После вечер прошёл в приятном общении с товарищами по оружию, тоже навестившими ресторан. Музыка настроила военных на мажорный лад. Хотя дамы оказались все заняты, тем не менее, никто из них не отказывал фронтовикам в туре вальса, в танцах. Исполнители песен, мужчины и женщины, владели вокалом, вызывая бурю аплодисментов. Счастливые расходились по своим квартирам офицеры дивизии.