Читать книгу Линейный крейсер «Михаил Фрунзе» - Владимир Коваленко - Страница 9

Командирские апартаменты на «Фрунзе» – даже не мечта, не бывает таких просторных грез у советского комсостава. У адмиралов квартиры на берегу поменьше одного салона. Будь «Фрунзе» модернизирован по советскому проекту, такой роскоши не случилось бы, но проект составляли американцы.

Советская делегация, что утверждала чертежи, среди прочих новшеств – винтов, выходящих из килей, развитого носового бульба, резервных зенитных директоров, подвешенных прямо на наружный кожух передней трубы – тяжелую надстройку приняла как должное. В кои-то веки Советскому Союзу передавали не хорошие, но малость устаревшие технологии – а новейшие, хотя, увы, не бесспорные.

– Второй раз не предложат, – заметил Галлер, ставя на проекте модернизации подпись.

Из-за развитого бульба линейный крейсер в хорошую погоду может дать лишних три узла, но побаивается встречать волну скулами – лупят, словно таран. Это сейчас, после второй модернизации, когда бульб слегка подсократили. Зенитные директоры с труб сняли – не потому, что задымляются, но оттого, что промышленность не успела произвести такие же для крейсера «Молотов». Вот на винты нареканий никаких, да и корабль оказался удивительнейшим образом оборудован для жизни. Для службы в мирное время лучшего корабля не вообразить.

Повезло не только командиру – кают-компания среднего комсостава занимает всю вторую палубу от форштевня до барбета носовой башни. В футбол играть можно!

Старшинам тоже грех жаловаться, и рядовые краснофлотцы не забыты: в кубриках жесткие койки, не подвесные люльки. Теоретически, правда, аж в четыре яруса, но советская практика и тут внесла коррективы. Моряку-патриоту положено жить работой, потому перенос койки из кубрика к рабочему месту поощряется. Удобно, когда человек всегда на месте, даже если он спит или принимает пищу.

Конечно, никто не будет захламлять башню главного калибра или ночевать под открытым небом на пулеметной площадке, с которой целится в небо четверка ДШК. Мало радости ночевать в гудящем и жарком машинном отделении, еще меньше – в тихом и оттого удушливом гидрофонном посту: по тревоге там отключают вентиляцию. Но не всем же так не везет?

Баталеры и вестовые, печатники и швецы, хлебопеки и радисты имеют возможность пристроить коечку по месту службы, чтобы никто не храпел ни сверху, ни снизу.

Вот и возникают сценки: ночной комсоставовский буфет, заходит будущий вахтенный начальник: ему стоять «собачью», предутреннюю вахту, голодным этого делать не хочется. Вестовые, заразы, дрыхнут: в буфете круглосуточная вахта не предусмотрена. Но разве долго дернуть спящего человека за ногу?

– Сообрази-ка, братец, чайку…

Удобно? Кому как, когда как: бывает, спеша по коридору, коленную чашечку о чью-то пристроенную в коридоре коечку расшибешь так, что хоть вой, хоть матерись, хоть на одной ноге дальше скачи, вроде цапли. Не это важно, а то, чтобы люди, что встанут к орудиям и механизмам, жили в кубриках посвободней.

При всем том, в командирском салоне коечек под потолком не подвешено. Требования престижа: здесь устраивают международные приемы. Требования секретности: бывают такие совещания, что корабельного особиста не зовут. Он работает с секретами простыми, штатными. Об остальном может только догадываться. Только что, в присутствии военно-морского атташе, проследил за вскрытием опечатанного по всем углам пакета, подождал, пока с содержимым ознакомятся все, кому дозволено, закрыл военную тайну собственной печатью – и отбыл.

Остались те, кому положено знать.

Они молчат, пытаются привыкнуть к резко изменившемуся миру. Миру, в котором Советский Союз вступил в мировую войну.

Командир неторопливыми, экономными движениями набивает маленькую трубочку.

Скользит взглядом по лицам людей, на чьи плечи легла тяжесть шестой части суши. Их в салоне четверо, считая хозяина.

Михаил Косыгин – внешне невозмутим, но глаза горят. В руке папироса, на конце длинный столбик пепла – забыл про нее. Лицо бледное – не от испуга, от готовности. У него впереди первый бой. На Гражданскую не успел по молодости, на КВЖД флотом и не пахло, по рекам и озерам воюют морские силы армии. В Испании бывал – на крейсере, с официальным визитом, таскал за наркомом папки с бумагами. Подышал шальным воздухом Валенсии и Барселоны -и три года просился на войну, пока Льву Михайловичу не надоело находить среди прочих представленных на подпись бумаг назначения кап-три советником в страну сражающейся революции. Все вернулись, что называется, «с наддранием». На первой значилось спокойное: «Отказать. Вы нужнее здесь». На третьей – короткое: «Нет».

После пятой – вызвал «на ковер» и задал упрямому кап-три задачку. Аккорд, как срочнику перед демобилизацией. Справишься – будет тебе назначение на корабль. Не в Испанию, она к тому времени пала. Не на незнаменитую зимнюю войну, она успеет закончиться, пока Косыгин будет выполнять особое поручение. На «Фрунзе», лучший корабль флота. По курсу линейного крейсера всегда лежат интересные события, и снаряды в погребах не залеживаются.

Полгода Михаил провел в качестве представителя флота при центральном конструкторском бюро наркомата авиационной промышленности. Там он украсил китель, вместо боевых наград, ястребиными крылышками пилота-истребителя. Асом не стал, но взлетит и сядет самостоятельно, и некоторую опасность для врага представит. Такой вот «бюрократ от флота».

Рядом с «ястребком» – бронзовый крейсер. Косыгин сдал все зачеты на управление тяжелым артиллерийским кораблем. Будь командир «Фрунзе» иностранным шпионом, получив такого «старшого», он бы счел, что у СССР на стапелях почти готов ударный авианосец, и для него готовят хорошего, агрессивного командира. Увы, пакет все расставил по местам.

Авианосцев на стапелях как не было, так нет. Есть война, до которой осталось меньше суток.

Командир так и не закончил возню с трубкой, отложил в сторону. На укрытом серым сукном столе остались табачные крошки…

– Знаю, что традиция требует начинать военный совет с младших по званию, – сказал. – Но сегодня нарушим. Михаил Николаевич, насколько мы будем боеготовы к утру?

Косыгин начинает перечислять состояние боевых постов. Проблемы есть на каждом, но к утру… Корабль драться сможет.

– Приказ выполним. На малейшую провокацию так поддадимся, что чертям тошно станет!

Командир кивает. Дорвался старший помощник до драки… Ему приказ бить во всю силу, не размеряя мощи ударов, по шерсти.

– Если говорить по тактике, то мое мнение: немедленно сниматься с бочки – и в море! Там у нас будут и маневр, и огонь. Проверим доктрину полковника Митчелла в деле!

Это для Косыгина американский герой империалистической войны и скандальный пророк – «полковник Митчелл», автор интересной теории, гласящей, что крупный надводный корабль устарел, поскольку легко топится куда более дешевыми бомбардировщиками. Что поделать, Косыгин не помнит ни самого американца, ни бурю, поднятую его идеями в СССР. В двадцать седьмом был курсантом, а в тот год «молодую школу» выкинули с флота, к морскому черту или маршалу Тухачевскому в зубы… кому нужна, забирай, не жалко!

А ведь было, статьи печатали: «Флот республике не нужен!» Мол, хватит сил береговой обороны, да хорошей морской авиации. Их главным доводом было правильное классовое происхождение, и на тактические аргументы: «А что вы будете делать в такой-то ситуации?» – следовал неотразимый ответ: «А вы бывший царский офицер!»

Что Галлер спас тогда флот, до сих пор чудом кажется. Спас, как Альтфаттер в Бресте, в январе восемнадцатого года, когда вовремя достучался до Москвы. Теперь это снимают в фильмах: переговоры о мире, глава советской делегации, козлобородый Троцкий, начинает речь об отказе от подписания мира при демобилизации армии. Его перебивает спокойный голос представителя русского флота.

– Лев Давыдович, вы превышаете свои полномочия. ЦК большинством голосов постановил: германские условия, несмотря на их тяжесть, принять… Товарищ Луначарский уполномочен возглавить делегацию. Вот телеграмма, подтверждающая мои слова.

Во весь экран – пляшущие буквы аппарата Бодо, подписи: «Ленин, Сталин, Свердлов». Перекореженное лицо Троцкого. Глава немецкой делегации медленно наклоняет голову.

Второй раз флот спас Беренс, когда в Кронштадте взбунтовался вмерзший в лед линкор. Что было бы, если бы восставшую крепость задавила армия? Флоту мятеж новая власть бы не простила. По счастью, Тухачевский показал себя не лучше, чем в польском походе – провалил два приступа, чем и предоставил морякам шанс.

Свою штурмовую волну Беренс наскреб по человечку -там людей с речных флотилий, тут готовый к отправке на фронт морской полк. В бой пошли и гарнизоны фортов. Был у него и еще один резерв, большевиками не жданный.

Офицеры.

Те, кто не уехал в эмиграцию, не подался к Колчаку и Деникину, но и красным служить не стал, предпочел работу в архивах или голодную отставку. Тоже на батальон наскреблось…

– Господа, – сказал им начальник морских сил советской республики, – есть повод рассчитаться с анархистами-клешниками и левацкими комиссарами за февраль семнадцатого. Если город вернем мы, нам и порядок на флоте наводить. А если Тухачевский с Троцким…

Кривил душой – разбойно-анархического элемента в Кронштадте за годы Гражданской войны не осталось, бунтовали недавно мобилизованные – против продразверстки, разрухи, войны. Но – сыграло.

Это командир «Фрунзе» знает не по фильмам, слышал каждое слово. Видел лица людей, которым дали право умереть за дело их жизни – либо выжить и вернуться в строй победителями. Кому позволили расплатиться за все. Какая им была разница, что у них на рукавах: трехцветный ли шеврон, кумачовая ли повязка?

Лавров, как член партии, стал комиссаром сводного полка, стоял за правым плечом наморси^[1] Беренса. Главное чудо: сказанное навсегда осталось между бывшими офицерами. На полтысячи человек – ни одной гниды. Правда, и выжило их – хорошо, если один из дюжины. Какие люди остались на кронштадтском льду… Выжившим комиссар – под матросским бушлатом набухала кровью наложенная поверх ребер повязка – вручал партбилеты. Прямо на борту взятого на штык линкора «Севастополь». Позволил себе улыбку:

– Поздравляю, господа, вы стали товарищами…

Несколько лет на флоте было тихо. Дельных людей осталось мало, кораблей – не больше. «Флотишка» – так называл их Ленин. На новые корабли совнарком не давал ни копейки, но и распускать не торопился. Правоваты? А кем, случись что, давить в Питере левацкие мятежи? Верны, кровью повязаны… пусть служат!

Флот ничего особого не просил. Когда страна немного отдохнула от войн и разрухи, начали ставить в план производство простых, маленьких корабликов. В серию пошли суда двойного назначения: в мирное время рыболов, в военное -сторожевик. Осторожно ставили вопрос о вспомогательных крейсерах, в качестве аргумента выдвигая приключения «Зееадлера» и других немецких рейдеров империалистической войны. Подняли вопрос о снабжении – и вновь построенные мирные советские танкеры оказались достаточно шустры, чтобы в случае войны приставить к своему наименованию приставку «эскадренные». Мобилизация трудового тоннажа отлично совмещалась с советскими политическими доктринами. Для тех, кто вздыхал по крейсерам и линкорам, тоже нашелся аргумент: «Мы строим флот снизу. Утром – тральщики, вечером – крейсера. Линкоры – следующим утром…»

Страну лихорадили буйные двадцатые годы. Тогда многим казалось, что на рывке, на «даешь», можно сделать все! Хоть индустриализацию в четыре года, хоть танковую армию в сто тысяч машин, хоть полет на Марс! Многим казалось, что Мировая Революция ударит со дня на день, а на флоте окопались бывшие золотопогонники, которые вместо боевых кораблей строят рыболовов да подновляют царское старье.

Каково было краснофлотцам – курсантам командирских училищ? Тогда, в двадцатых, молодежь постигала науку рядом с бойцами Гражданской, бывшими рядовыми матросами и унтерами, что желали попасть на мостик, комиссарами, которым не хотелось занимать скучную должность помполита. Что ждало их впереди? Сейнер, на который воткнули пушку и противолодочный бомбомет? Транспорт, у которого пушки, если есть, в трюме лежат ?

Чем такой «флот», – не лучше ли «морские силы армии», зато с быстрыми торпедными катерами, грозными врагу подлодками и – самолетами! Генерал Уильям Митчелл, герой мировой войны, доказывает – они могут!

Когда в далекой Америке авиабомбы отправили на дно трофейный немецкий линкор, в советском флоте началась дискуссия.

«Нужны ли мы нам?»

Молодая школа жала на то, что их соперник по дискуссии -как один, перекрасившиеся золотопогонные шкуры, и на то, что «морские силы армии» дешевле, чем даже «флотишка». Наркомфлота Беренс не выдержал накала дискуссии. Лавров помнит, как после одного из совещаний в Совнаркоме, прежде чем сесть в автомобиль, Евгений Андреевич расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Лавров помнит его виноватую улыбку: флагман флота, и не показывает пример подтянутости.

– Сердце покалывает.

Откинулся на сиденье, прикрыл глаза – и уже не открыл никогда. Врачи установили: инфаркт. Бывшему старшему штурману «Варяга» не исполнилось и пятидесяти лет.

Новым наркомом стал командующий Балтийским флотом Лев Галлер. Скорее кораблестроитель, чем флотоводец, он сделал упор не на стратегию с тактикой, а на экономику. По его словам, выходило, что флот на каждый вложенный рубль отдает полтора, и на нем куются ценнейшие кадры для народного хозяйства.

Где в СССР найдешь механиков, что умеют обращаться с мощными турбинами – кроме как на крейсерах и линкорах?

Как без подготовленных кадров обслуживать мощные электростанции? Где готовить кадры для торгового и рыболовного флота? Откуда приходят грамотные, не боящиеся техники, люди? Причем в большинстве подтянутые до уровня среднего образования? В армии тогда и грузовиков не было, не говоря про танки, да и расписаться умел не каждый.

Вышло, что без «флотишки» об индустриализации не стоит и мечтать. Кроме того, Красный флот – не береговая оборона, он собирается драться наступательно: высаживать десанты, вываливать мины в самых неожиданных для врага местах, шалить на коммуникациях. Независимо от армии, даже пехоты не попросит: сформирует по десантной бригаде на флот… Что до морских сил армии, с катерами и малыми подлодками, пусть будут. За счет армейского бюджета. Он, Галлер, охотно отдаст ту часть личного состава, что готова расстаться с мечтой об океанской мощи и смириться с долей военно-морского каботажника.

С тех пор Красная Армия и Красный Флот кланяются, но не разговаривают. Если нужна совместная операция – согласовывают условия и подписывают договор, словно союзные, но совершенно независимые державы.

Потому решение тактической проблемы «бомбардировщики против флота» не только проверка заокеанской теории. Одно дело, когда с воздуха гвоздят древний броненосец, радиоуправляемую мишень, что реагирует на команды с опозданием и совсем не отстреливается. Другое, когда новейший эсминец ловко уворачивается от пакетов с краской, заменяющих бомбы – притом что самолетам по условиям учения запрещено снижаться ниже трех тысяч метров -иначе, мол, считаются сбитыми. И третье – если от налета не сумеет отбиться только что отремонтированный корабль с лучшей в Союзе командой.

Возможны очень неприятные выводы.

Значит, в море? Нет, так думают не все.

– Уходить нельзя!

– Иван Иванович?

Ренгартен. Разумеется, у него допуск есть: начальник связи – персона зачастую более осведомленная, чем командир корабля. Более опасная, чем корабельный особист. «Управление информации» – неплохое прикрытие для разведки и контрразведки флота. Правда ведь, информируют. И – всегда знают больше, чем докладывают.

– Я бы ждал на месте. Мы должны именно поддаться на провокацию, а не открыть огонь первыми. Кроме того, если мы выйдем в море, провокация может не состояться.

Он развел руками.

– В конце концов, нас не случайно гнали сюда, в Салоники. Здесь наше место… Место, где мы примем бой.

Командирские пальцы снова ухватили трубку. Вбить еще щепотку душистого виргинского табаку. Медленно, со вкусом, раскурить, выпустить мудреное колечко… Пусть другие хвалят табак из Каваллы, турецкий, или британский, из Южной Африки, каперангу больше по нраву мягкий виргинский. В Норфолке удалось сделать неплохой запас.

Увы, без уточняющего вопроса не обойтись.

– Вы полагаете, что нас могут искать не слишком активно?

– Если я прав, – сказал Ренгартен, – и если мы выйдем в море, нас искать не будут. Потому стоим на бочке, отлаживаем РУС. Экипаж. Немногих, в виде премии за ударный труд, отпустить в увольнение. Так, чтобы на боеспособности не сказалось, но чтоб они посмотрели на творящееся в городе. И пересказали.

– Так… – тянет капитан первого ранга. – Ясно. Вы полагаете, что в городе будет… интересно? Или – знаете?

– Полагаю. Это весьма вероятный вариант. Также я полагаю, что наиболее интересно будет на местных аэродромах… и здесь, в гавани. Но и в городе может быть весьма и весьма нескучно. Здесь я исхожу из испанского опыта.

Иными словами, бомбить будут греческие авиабазы и гавань, но и городу наверняка достанется. Если же из гавани нельзя уходить, значит…

Значит, «Михаила Фрунзе» подставили под бомбы неизвестного еще противника. Заодно с греками. Советскому Союзу требуется повод… Для чего, пока не ясно: дальнейшие приказы лежат в красном пакете. Но это – похоже на войну, и войну большую.

– Товарищ Патрилос?

Помполит тоже здесь. И в салоне – по должности, и на крейсере – что, в свете последних событий, интересней. Похоже, экипаж подбирали не для перегонки на Черное море, а именно для дела в Салониках.

Сам Лавров… Капитан первого ранга, эсминец принял еще в Ледовый поход – когда предыдущий командир тихо ушел с корабля и остался в Гельсингфорсе, встречать немцев и белофиннов. На тяжелых артиллерийских кораблях больше десяти лет. Водил «Парижскую коммуну» вокруг Европы, вытерпел трепку в Бискае. Его корабли регулярно берут приз наркома за самую меткую стрельбу. После освоения вторично модернизированного «Фрунзе» Алексея Фомича ждет звание контр-адмирала и командование эскадрой Черноморского флота. Ждало: что будет теперь, наперед не скажешь.

Косыгин – лучший специалист по авиации среди плавающего комсостава и даже немного летчик, здесь не случайно. Как не случайно на «Фрунзе» вместо устаревших гидросамолетов-корректировщиков поставлены три поплавковых разведчика-истребителя. Из предсерийной партии, один -бывший опытный прототип. Машинам, как и «Фрунзе», в Норфолке поменяли моторы на новенькие, более мощные. Сейчас понятно: наверху знали, что главная опасность придет сверху, озаботились. Пилоты и штурманы на крейсере с боевым опытом, после испанской и финской.

Ренгартен, с его допуском и с его опытом в радиолокации – понятно, зачем. Его дело, и как разведчика, и как специалиста, вовремя предупредить об атаке. До шторма на линейном крейсере было аж два радиоуловителя – впервые в СССР, и во второй раз в мире: американцы опередили. Что ж, предосторожность оказалась разумной. Теперь остался хотя бы один.

Что до Патрилоса, то он природный грек, отлично знает язык, страну, город. У него, кроме ордена, на кителе – серебряный профиль сухогруза на фоне скрещенных пушечных стволов. Носит он его, правда, не горизонтально, а вертикально. Носом вниз. Говорит, мол, командовал транспортом, но недолго. В бою, оттого и пушки, но считаные минуты. Успел подать единственную команду: «Спасайся, кто может!» И кораблик встал вот так, да и отправился прямым курсом на дно.

Вселяет несказанный оптимизм, да-с.

Судя по содержанию пакета, помполит и теперь прислан для того, чтобы вовремя рекомендовать оставить корабль.

Сейчас Патрилос развалился в кожаном кресле, стучит пальцами по столу. У него тоже есть мнение. Своеобразное, ничего не скажешь.

– Нам бы в док залезть, заранее… Случись что – не потонем. В идеале надо грунта под брюхо намыть, как «Екатерине». Чтобы от любых повреждений не перевернуться вверх брюхом. И уж тогда – «подавайте Европу сюда»!

– Не успеем, – заметил Ренгартен.

– Скорость – лучшая защита! – выпалил Косыгин. – Так что, если остаемся на месте, то якорную цепь тихонько расклепать, чтобы на живую держалась. Заранее поднять пары. И, как только…

Он рубанул рукой по воздуху. Добавил уже спокойнее:

– Маневрирование нужно продумать заранее. Я займусь?

– Штурмана озадачьте. Не говоря всего. Как, товарищ помполит, еще чего надумалось?

– Нам бы связь с греческими товарищами на берегу… -говорит тот. – Глядишь, чем могут – помогут, а мы, конечно, им. В Норфолке же хорошо получилось?

Косыгин громко хмыкает и, наконец, стряхивает пепел со своей папиросины. Тогда получилось хорошо, в том числе и уесть начальника связи на пару с помполитом. Занятная вышла история, хотя войной и не пахло. Срывом сроков второй модернизации корабля – да, еще как. Политическим скандалом – хоть нос зажимай. Но не войной…

Иван Павлович с Иваном Ивановичем между тем переглядываются.

– Уровень угрозы тогда был другой, – тянет Ренгартен, -да и времени у нас мало. Но надо же, скажем, РУС налаживать?

Командир поднял бровь.

– Иван Иванович, вы докладывали, что кормовой уловитель полностью функционален. Это не так? Или вы имеете в виду и носовой исправить?

Белоглазая и белоголовая копия непенинского секретчика разводит руками.

– Носовой не восстановим, разве ЭПРОН поднимет нашу фор-стеньгу со дна морского. Кормовой точней швейцарского хронометра, головой отвечаю. Берег показывает в согласии с лоцией, корабли в порту – согласно дальномеру.

– А что с воздушными целями? Мы ведь пока вылетов в ваших интересах не проводили?

– Так местный аэропорт действует, причем активно. Не могут же Афины оставить второй по размеру город страны без отеческой опеки? Машины идут с юга, потому сперва РУС определяет тип цели, а наблюдатели на гроте проверяют глазами – оно ли? Другое дело, Алексей Фомич, что греки об этом не знают. Радиоуловителей у них нет, а посмотреть на эффект его действия им будет куда как любопытно. Попросим разрешения совершить несколько вылетов, на всякий случай согласуем связь.

– Заодно будет повод к ним в штаб прогуляться… Иван Иванович, а нет ли у вас там знакомых?

Как будто офицер управления информации может ответить на прямой вопрос о его контактах!

– Если нет, так скоро будут. Симпатичная стенографистка подойдет?

Помполит подозрительно пригляделся к кап-три. Не мелькнет ли усмешка – хотя бы в уголках глаз?

Ренгартен серьезен.

Серьезен он был и в Норфолке…

[1] Начальник морских сил.