Читать книгу Пролежни судьбы - Владимир Кукин - Страница 4

Сорок дней до «Вознесение Господне».

Сорок дней душа усопшего познает загробный мир перед Судом Господним, участь окончательно определяющим ее.

…Два часа отсутствовал я в этой жизни, а возвратившись, встал, стараясь Таню не будить, душ принял и оделся.

Восторгает, как и прежде, тела безграничная способность – удовольствие аккумулировать в себе. Скольких благ лишаем жизни, не умея распорядиться восхитительною щедростью природы…

Определенно, Таня чувствовала мысль, смотрящую нацеленной фокусировкой на нее. Приоткрыв глаза и потянувшись, разгоняя сон, она рывком отбросила ногами одеяло и села на постели.

«Кто ты?» – не дожидаясь встречного вопроса, нагловато я спросил.

Ноги подобрав и разведя коленки, Таня предъявила лик «прелестницы» и указала на нее золотоносным пальцем, а затем, перст поднеся к губам, зубами прикусила ноготь. Замечательная пантомима: изумлением Марсо бы завистью расцвел.

Освобождая пальчик, и в награду за показ, я преподнес губам почищенного апельсина дольку. «Няма – Няма» – сказал я им. Мы поняли друг друга, и фрукт ушел по назначению.

«Вставай, пойдем на море, искупаем «рыбок».

Фруктовый завтрак, с соком и вином; и через полчаса на дышащем просторе нам открылась, расстилавшаяся до горизонта цветовыми бликами, играющая в солнечных лучах, равнина моря с освежающей прохладой и безлюдной окаймовкой пляжа.

Взбодрившее с утра вино сухое, и ласкающим уютом застланная общая постель, подталкивали любопытством расторможенным на провокации душевный разговор.

С убеждением, что девственность покинула нас не вчера, и у каждого на сексуальном поприще есть не один партнер – об этом стоило поговорить. Эмоциональное желание, с которым Таня предавалась грешности телесного соития, не позволяло бы ей долго, в отдалении, скрываться от мужчин. А та неудержимость, демонстрационная, напавшая на доказательство – я женщина, – подсказывала: она нуждалась в подтверждении предписанного удовольствия, и я, Татьяне угодив, пришелся очень к месту.

– Таня, ты давненько не участвовала в сексе?

– Почему ты так решил?

– Твое изнеженное тело изнывало от желания. У тебя оно – сплошная зона эрогенная? Губами я коснулся оголенности на шеи, зная то местечко приворотное, в котором отзовется возбуждение.

Вопрос Татьяну удивил.

– Нет. Вообще, я толстокожая…

Ответ взывал к недоумению:

Каким бесчувствием Татьяна пытается себя оговорить? Закрытой обособленностью, равнодушием эмоциональной глухоты, упрямо не воспринимающей трагичность чуждой боли? Состояние психогении, возникающее у людей, судьбою переживших тяжелейших потрясений ад, и для которых слезы не являются мерилом горечи страданий…

Мама в блокадном Ленинграде потеряла всех своих родных и близких ей людей. Эта боль ее сопровождает неотступно; и по сравненью с этим – хлопотность невзгод житейских – ей казалась сущей пустяковой блажью.

…А что же у Татьяны? Ее вдовство, с закоренелым одиночеством, жестокой неуступчивостью тормозит слащавость сопереживаний?

– Что ты подумала, когда я предложил ночлег, совместный?

– Ты угадал шалящих мыслей шепот.

– Хотелось бы и дальше шалость поощрять, чтоб от безделья мысли не шалили. Ответь, ты, будучи со мной, кому-то изменила?..

– Да!..

Сколько раз, впоследствии, я вспоминал угодливое – «Да»…

Назойливо обхаживать расспросами: зачем и почему – бессмысленно. Это «Да» на отношеньях с тем, кто заслужил измену, – ставит точку. Иначе простодушие ответило бы по-другому. Предупредив о толстокожести гротеском демонстрации, явила подтверждение, не озаботившись, как я к признательному акту отнесусь. Вино еще играло легкомысленной бравадою воображения, и в тот момент решил, что появление мое на горизонте жизни Тани стало соблазнительной причиною измены.

Но не ошиблась ли Татьяна, так легко расставшись с прошлым, сделав ставку на меня? Что мог я предложить роскошной женщине – наемную постель? а судя по словам Татьяны об эмоциональной изоляции, в ее приоритетах жизненной необходимости не значившейся. Прагматизм уютной толстокожести, – в публичном обиходе, и раскрепощенная неудержимость – в таинстве интима – противоречие порока, сжившееся с нею, с которым ей приходится (внутри себя) бороться.

Дамский «средний» возраст, как первооснову выдвигает жировой успех комфорта жизненного постоянства, а не сексуальных злоключений прокарменовские дрязги. Если Таня изменила прошлому, то значит, предлагавшаяся жизнь стабильность лоска ей не обещала, а для пафосного феномена женской рассудительности – это главное.

Стабильность? Рассуждаю как…

– Надеюсь… ты, по дружбе, ознакомишь с выводами Таню, подводя итоги умственной загвоздки?

– Он требует вернуть ее в гостиницу.

– Чем ты так натужно думал?

Указующий знакомый жест золотоносного перста – недвусмысленно направлен был в то место, чем мужчины, как казалось Тане, напрягаясь «думают», мятежно пялясь на ее симметрию.

– Ошибаешься. Тем не равнодушным местом «властности», в которое ты метила вчера прицельною отвагой кружевною принадлежностью, я, к сожалению разумности, не научился думать, возможно, в нем бы здравый смысл возобладал. Но я догадываюсь, что беспечный мой «Соратник» нашептал тебе в интимной стычке. Убежден, проказнице – зацепка шалостью пришлась, как видно, по нутру… А ты всегда с собою носишь противозачаточный букет?

– А вдруг, нежданно, мужичок случится!.. – внимательно отслеживая реплику, смеясь, ответила Татьяна. – Да и девочкам, бывает, срочно требуется по нутру…

После танцев, иногда, необходимость возникает, мужчины так нетерпеливы… А какую рыбку ты собрался искупать?

– У меня их три. Двух медальонных, золотых, твоя интимная «слащена» на купание ночное соблазнила, а вот этой не грешно попробовать морской водицы, – блеснул я, в сторону Татьяны, безымянным пальцем с перстнем, – это копия уменьшенная медальона.

– Красивый перстень, обращает на себя внимание; только почему на правой он руке?

– На правой – чтобы род свой помнил.

– И много накопил?

– Я родился в год «Дракона», а он страдает непомерной тягой ко всему, что ценно и блестит, приходиться родного данью, ублажать.

– А где же третья рыбка?

– Там что их – две?

– Взгляни-ка: пасть зубастая пытается схватить рыбешку?

Таня, приподняв очки, играющий на солнце медальон приблизила к глазам, подвергнув вновь его детальной проработке пониманием.

Медальон был выполнен из белого и розового золота, в форме полусферы эллипсоида, обрамленного чешуйками, со вставленной по внутреннему контуру зубастой пастью, а на переднем плане, от преследованья ускользая, трепыхалась рыбка с изумрудным глазом и сияньем бриллианта в плавнике…

– Хочешь, расскажу тебе историю зубастой безделушки?

Много лет тому обратно, в ювелирном магазине, я залюбовался золотой подвеской в виде капельки с игристым бриллиантиком, и рук сдержать не смог, желая ощутить вещественную ценность. При сближении с фантазией художника, повернутая набок капелька напоминала стилизованную рыбку, но без глаза, плывущую в тончайшем мастерстве искусства ювелирного…

На тот момент не обладал я никакими знаниями в области зодиакальных знаков в астрологии, и то, что значусь месяцем рождения в созвездии стихии водной – «Рыб», узнал намного позже. Рыбку с кличкой «Капелька» хранил, как талисман, вдали от глаз чужих.

На один из юбилеев застарелого супружества, я приобрел в подарок пару золотых колец, с инкрустацией, в накладке бриллиантов. Поносить символику, объединяющую брака, так и не случилось: отношения в семье разладились, кольцо осталось в неудел. И мне пришла идея: изготовить из подарка атрибут счастливого супружеского рабства, и ее участников – расчетливо-прожорливую пасть с кормежкой, жаждущей свободы…

– Так, вот кто искусал меня сегодня ночью, – съязвила Таня.

– Медальон? Он лишь свидетель молчаливый, нежданно талисманом заявивший о себе. Надеюсь, что тебя его зубастость кровожадная задиристостью скрытой не коснется.

…Изготовленный по моему эскизу медальон цепочки подходящей дожидался. О намерении развестись я супругу известил, но подачу заявленья в суд – откладывал, предполагая разойтись по обоюдному согласию, не перенося конфликты в зал судебных препирательств, драмою корежащих лицо от ссадин озлобления. Ведя раздельное хозяйство, мы продолжали жить в одной квартире…

Однажды, неожиданно домой вернувшись, я застал супругу за инспекцией моих вещей – старая привычка покоя не давала. Контрацептивы в этот раз ее не волновали, медальон – затмил благоразумие. Я попросил ее вернуть его на место, откуда он был взят. В ответ с усмешкой, спрятав руки за спиной, для опознания два сжатых кулака мне предъявила – догадайся, мол, в каком «зубастый» притаился.

С оскаленным вниманием следили за полемикой еще два глаза, и с не шуточной зубастой пастью – «душа на ножках», так я называл французского бульдога Макса. Печальными огромными глазами он влез мне в душу, а затем за пазуху, когда однажды, проходя в рядах, торгующих живьем, собачников, я заприметил это существо беспомощное. Пять лет прошло, как он обрел свой дом, и, наблюдая за эксцессом, перед ним стоял вопрос: кого в конфликте поощрять.

Выбор невелик, собаке же нейтралитет – не по зубам. Неутешительный жестокий жребий пал бедою на меня – кобель взял под защиту с…

Я угадал кулак со спрятанным в нем медальоном, и в тот момент, когда я ликовал возвратом талисмана, мои ступни подверглись нападению… А «нареченная» взахлеб смеялась, наблюдая, как словами отбиваюсь я, от в раж пришедшего защитника, спасаясь от укусов…

Четыре дня провел я дома, голодом зализывая раны: из-за травм не мог дойти до магазина. А первое, что сделал, поступь обретя: оповестил судебные инстанции решеньем выстраданным о разводе.

– Страшная вещица – глядя на меня сквозь медальон, обозначила услышанное Таня.

– Не так уж все печально, жизнь не повторяясь – продолжается; став преткновением раздора, мой амулет помог нам встретиться и разделить сегодня ночью удовольствие…

– Меня кусая?

– Нет, меня…

…В этой окровавленной истории поражало поведенье Макса. Все четыре дня домашнего поста, он также ничего не ел и, глаз не отводя от жертвы, неотступно следовал за ней. Что переживало это существо, запачкавшись в крови? Прощения вымаливало? Вероятно, стресс, им пережитый, – был равносилен моему. В дальнейшем избалованный характер Макса резко изменился: часами он сидел в ногах, но стоило лишь руку протянуть его погладить, он отвечал враждебным скрежетом зубов. Собаки обладают предельно развитою интуицией, им позволяющей угрозу обостренно чувствовать. Практическим умом жизнь Макса опиралась на мое благополучие; а раз так, то зная вкус и запах крови, не способен он чутьем, предупреждая об опасности меня, стоять на страже собственных завоеваний?

После инцидента, перед выходом из дома, я обязал себя присматриваться к поведенью Макса, фиксируя в нем отклонения, и если замечаю необычное, то, возможно, – это знак грозящих неприятностей. Предположенье не безосновательно: однажды за рулем автомобиля, на оживленной трассе, я с аварией буквально чудом разминулся; в этот день, перед моим уходом, сидя возле двери, Макс скулил надрывно. Теперь он стал барометром удачи, предрекающим ненастье климатического разнообразия событий на моем пути…

– У меня была овчарка… Он подчинялся только мне.

– Власть над грозным зверем помогала в жизни самоутверждаться? Я наблюдал за женщинами, исподволь дрессировавших рядом находившихся мужчин, как собственного пса, подстраивая под себя; и чем крупнее выбиралась ими псина, тем непримиримее и жестче меры устрашения хозяйка применяла к подопечным…

После этих слов, задумчиво остановившись, Таня устремила взгляд на линию лазоревого горизонта безоблачного моря, и тихо, как бы у себя, спросила: «Ты меня боишься?..»

Непредсказуемо-порывистая и смешливостью – восторженная, замкнуто-задумчивая и горделиво-неприступная с безбрежным холодом печали; с первого момента дня знакомства я пытался выявить определяющие поведение черты характера, проясняющие: кто она по знаку зодиака. Сделать этого не удалось, настолько противоречивым мне казалось типовое совмещение повадок.

– Да, опасаюсь – признался без бравады я…

Это то, как мне казалось, что хотела Таня услыхать. И душою я не покривил.

– Володя, ты сказал, что не имел два года с женщиной интимной связи… Почему же ты со мной не кончил?..

Вопрос не шуточный, и взволновав необъяснимым фактом за живое, женскую самолюбивую угодливость задел, упомянув впервые в обращении с немедицинским термином знакомое мне имя.

Отложив рассказ, заумный, о даосах на перспективу, я, приблизив Таню, прошептал: «Я зачерпнул такую бездну завороженного удовольствия… своим хотением, исчезнув в памяти, лишающей спокойствия. Эта – несуразная и страждущая блажь тебя тревожить не должна. Да, и к тому же: ты оставила неизгладимый след на взлетной для посадки полосе, стонущей воспоминаниями о заоблачных улетах в мир страстей, предпринятых тобой». Наглядностью указывая место ощутимое, я приложил миниатюрных пальцев шелест на лобковый выступ, с непривычки ноющий от «танца» сексапильного.

– В следующий раз подумать надо бы и о тебе», – ощупывая «корневое основание» притихшего разлукой соучастника эпического сговора, с сочувственным смешком сказала Таня.

молвил: «Освещая фарами свечей дорогу!»

– Понравилось?

Мы поднимались по пологости песчаной дюны, я шел чуть впереди, когда услышал возгласа пинок, капризно требующий: «Дай же руку!»

Навязывать угоду блажью – манера, уж совсем не свойственная Тане; я улыбнулся образу: двух женщин, набивавшихся на свадьбу, как свидетели, и, глядя на ее протянутую руку, на какие-то секунды с помощью замешкался… Затем сказал: «Сними-ка с ручника», – и подал…

Поздно! Татьяна, обгоняя нерешительность, на дюну поднялась.

«Мне надо ехать», – прошептала, глядя в сторону, она.

«Хамелеоны» затемняли ей глаза, не позволяя оценить серьезности произошедшего,

– Выпьем кофе, здесь неподалеку приличное кафе.

– Нет, я поеду.

Настойчивое раздражение звучало в нотках голоса. Скачок столь резкий настроения – обескураживал. Переменился, стиль наглядный поведения: движения скупые скованные, будто Таня сжалась, концентрируя в себе энергию; почти физически я ощутил, как удаляется она от мира внешнего в себя, в глушь эгоизма запираясь.

Не припомню, чтоб подобное со мной происходило.

Отчего внезапный перепад, акцентов настроения каприза внутреннего недовольства Тани, так задел меня исходных мотиваций раздражением и заблокировал потребность остротой противодействия случившемуся воспрепятствовать? Воздвигнутая Таней неприступности стена – казалась беспричинной, но безучастности затмение самодовольства мужика, снести ее мешала…

– Таня, кто ты по гороскопу? – прервал я бедственную паузу.

– «Близнецы», – с духовным безразличием ответила она…

Провожая до машины, я держал послушную и мягкую в покорности, лишенную каких-либо эмоций, руку Тани, потерявшую способность ретранслировать взаимопонимание желаний и находящуюся в нерешительности у порога выбора.

– Я поеду… Вас подвезти?

– Спасибо. Я, мечтая встретить Вас! в субботу, – погуляю.

– Может и случится, – задумчиво, садясь за руль, сказала Таня.

Руку положив на внутреннюю часть бедра Татьяне между ног, я скромностью поцеловал ей ямочку, на шее, возле уха… Телесность равнодушная не возмутилась: толстокожесть неприступною бронею перекрыла доступ внешним раздражителям. Полной грудью я вдохнул позывы ароматного звучания: сквозящий холод с привкусом солоноватости морской… Выдохом, замедленным, я попытался обогреть ее закрытость… Дернувшись, Татьяна грустною улыбкой отстранилась от горячего напоминания.

Машина отъезжала нерешительно, как бы раздумывая, собираясь с мыслями, и выбирая направление… А, определившись – резко скорость набрала.

Вот и спроси себя: «Ты кто?» Ответ Татьяна увезла с собой.

Что она оставила тебе? Уверенность, что ты еще мужчина при способностях подвигнуть женщину на удовольствие, идя на поводу ее желаний? А веди она себя пассивно – ты расшевелил бы залежалое свое либидо на утеху ей? Подброшенное случаем, решительное изъявлением хотений чудо, с темпераментным радушием уступчивого оформления, но для чего? Сколько раз, на протяжении мирянской жизни задавался я вопросом: «Женщины, вы для чего возникнув, завладев эмоциями и рассудком, в безответном прошлом исчезаете?» Брак, на прорву лет, прервал азарт изматывающего приключения. Но во мне всегда стремление не угасало: покорившись женщине, судьбы наброском подчинить ее зависимостью от себя, опять же задаваясь смыслом: «Для чего?..» Мчаться опрометью, безоглядно, к чувствам наказанию… соприкоснуться с разочарованием, в депрессии отбыть свой срок… Одарить себя новинкою часов разлучных… Выдумать всепоглощающее хобби, духовно им обогатиться, очищением свободы для тягот душераздирающих, приятных «новизною» испытаний…

Женщины, они всегда желали большего, чем я для них готов был поступиться. И не в плане искренней духовности, запросов секса, или материальной состоятельности. Они, без выражения прямого недовольства, – уходили. Иногда напоминаниями возвращались, искореженную душу грешника опустошением тревожа.

Таня… В одной из предварительно-прогулочных бесед я бережно ее окликнул: «Танечка»…

Незамедлительно, одернув, среагировала: «Таня».

Во всем ее благополучном, поразительно цветастом женском облике престижа все-таки не доставало черт, присущих только своевольности красотных див. Что – суровая действительность свой отпечаток наложила, или недополученное в детском возрасте – промашка воспитательно-организующей опеки? Интересно было б лицезреть ее живую «матрицу» из поколенья предыдущего…

Неосуществимо, как и спрогнозировать Татьяну в будущем.

К чему себя готовить в отношениях с ней? Она не юная беспечная особа, падкая на комплименты личностного обаяния. Готова ли Татьяна чувством алчущим, сорваться в пропасть безрассудной страсти, поступившись жизненными принципами, с устоявшимся мировоззреньем? – сомневаюсь. Наверняка, идя на личностный контакт, перспективной цели очертания Татьяной, в основном, прописаны. И не я укладывал ее в постель, она меня… Жаждет ли духовного она общения, физической разрядки или акта прагматично-узаконенных услуг – оставалось непонятно.

Семья…

Таня вдовствует с двумя детьми. Дочь недавно вышла замуж. Сын и молодые трудятся на фирме, где хозяйничает Таня. Живут все вместе и достаточно самостоятельны, и без назидательной опеки новоявленного отчима. Войти мне в эту вдовую семью довольно сложно, учитывая собственных проблем «кольцо». Добавить к этому пространство, не абстрактное, нас разделяющее, уплотнять которое для встречи приходилось, – ставило их регулярность под сомнение.

И дополнительной проблемой были выходные, не совпадавшие у нас: у меня – суббота, воскресение, у Татьяны – понедельник. Мой оплаченный на фирме отпуск в бесконечности не мог остановиться, а пользоваться мной, как иждивенцем, подрядив на роль угодливого жигало, – Татьяна вряд ли согласится; как и себе в убыток день рабочий на свидания транжирить.

Ее измена…

Самой измены акт – не разумеет факт отказа связи с прежним ухажером. В угоду мне, пойдет ли Таня на разрыв полнейший отношений с ним? Не станет ли наш приключенческий спектакль одноактной пробой сил прелюбодейных, продиктованных причинным самоутверждением, и вызванных напругой обстоятельств, прояснять которые никто не будет?

Мысли разгулялись… Удовлетворенный как мужчина, я, как личность, – ущемленность преодолевал.

Запустив на территорию свою, женщина во всей красе предстала… да и только. Не станет ли Татьяна, «толстокожесть» демонстрируя, использовать парадный секс, как аукционную приманку, выдрессировывая претендента лакомым тиранством?

Леденящее прощание – не шаг ли первый беспризорность поэтическую обуздать? Свой влюбчивый характер подтверждая, желаю я сидеть на поводке у соблазнительной постели? Отдавшись внутренним позывам, без условностей и колебаний, как партнерша, – Таня идеальна. Заразить ее стремлением к любовной близости и подчинить себе зависимостью – где мы и схлестнемся в битве друг за друга. Ставка на расхристанную провокацию задобрила ее уступчивость. Действуя таким же образом и в будущем, подсказки независимым редактором вторгаться в клеопатровские планы, а то, что к их осуществлению Татьяна приступила – я не сомневался. Прямота, звучащая в ее рассказах о себе, предупреждала о серьезной хватке при подходе к нашему знакомству.

Подбирая красочную гамму, мозг еще с тональностью сюжета не определился, а от этого зависела картина очертаний будущего…

Почему вдруг Таня проявилась в трепете досужем мыслей будущего? Одиночество и неустроенность в желания попыткой сблизиться с прямым и независимым от общности условностей и тягот личностью, с которой откровенно можно поделиться наболевшим? Распахивая душу женщине, хотелось заслужить ее надежность в уважении и дружбе. А этого добиться нужно, не бравируя достигнутым, и не вынося на обсуждение масс вседозволенность постельную.

Наложил ли возраст след на либеральность взгляда на узурпаторских созданий прелести, самовлюбленностью холеных? Пример Татьяны убеждал, что – нет. Я тот же: влюбчиво-доверчивый романтик, практикой суровою подкованный негативизма, но убежденный: опыт отношений с независимою фемининностью трюкачеств – преимуществ не дает.

Как обустроить отношения с Таней?

Грусть, слишком глубоко засевшую в ее сознанье, да, и причину, порождающую толстокожесть, – победить, секс мудрость навязав баталий? – не получится. Отвлекшись убежать от одиночества в самой себе, быть на виду, – концерты, танцы, секс – вот перечень ее влечений. Этим можно жизнь ее заполнить, если бы при расставании, мерилом влюбчивого притяжения, не возникала пропасть расстояния, объединяющего страждущих, на нейтральной полосе.

Интерес (разгонный) личностью Татьяны с необычным, для красотной разношерстности наличием приписанных мужчинам качеств, и блеклыми, с натягом, дамскими инстинктами, без устали воображение насиловал.

Это – цель для среднесрочной перспективы; на ближайшее же время равнодушие Татьяны одолеть и внутренне раскрепостить мыслительный ее процесс, включил меня в насущную потребность. Будет ли зависимость взлелеяна на сексе или на партнерстве танцев угощения – значенья не имело. Заставить Таню распрощаться с прошлым, с упрямством ностальгических провалов, тормозящих будущность, застывшую на гране перемен.

Какую кругозора многовариантность пропустил я через мозг, анализируя кромешность ситуации, живучую разыскивая версии, приемлемой для нашей отдаленной жизни, понимая, что завишу, целиком, от прихотей и волеизъявления Татьяны…

Один лишь способ положение такое изменить – исчезнуть… И если не совсем, то до момента удручающей необходимости, задавшейся вопросом: где пропал?.. и почему? с переключением с времен былого на недавние переживания, приятно связанные перекличкою со мной. Вот когда включаются неподконтрольные эмоции тревоги, подавляя въедливую логику запретных мотиваций. Нет, я не хотел ее динамить, но подвергнуть заскорузлость толстокожести дублению разлукой с чувствами, придав фактуре шелковистость нежности добросердечной, – жаждал.

Характер независимый сформировал у Тани саркастически-бесцеремонный взгляд (без наглости стервозы) на добронравие мужчин. Супруг был идеалом для нее, к которому и близко, никому не подступиться; а конкуренты выставляются, лишь жалкой имитацией подобия? Потеря мужа стала для нее невосполнимой. И ей не посчастливилось впоследствии увлечь себя глубоким чувством, и не встряской легковесной физиологических услуг нуждающейся плоти, а непокорной, всеобъемлющей любовью.

Сарказм Татьяны, балансируя на грани с оскорблением, поддевкой задевая самолюбие мужчин, взывал досадой – укротить его, но безуспешно; и, чувствуя свое бессилие, униженные награждались новой порцией насмешек. А если:

Как Таня распорядится язвенным сарказмом?

Чем отличается домашнее животное от человека? Четвероногое любить себя зловредно не мешает!

Эта – мизерная толика чернорабочих мыслей, сопровождавших ожидание субботы, а дождавшись, я решил переиначить, ослепленные зарницами натужных умозаключений, планы, и, втихую танцы посетив, понаблюдать со стороны…

И если выявится, что бытуют конкуренты про запас, то в игру сыграв: «Встречались мы в недавнем прошлом с Вами…» – распрощаться.

Суть игры: возникнув, где меня не ждали, испытать разоблачительное отвращение, за «удовольствием» участвующих наблюдая. Без эмоций и позерских разбирательств, бессердечием, присутствуя статистом, радовать нежданным появлением растерянного персонажа.

Не прибегая к слежке унизительной, чутье подсказывало, где приятельская встреча ожидает информацией; и если подтверждалась гнусная неверности «нечистоплотность», то навсегда я исчезал из жизненных хлопот подруги.

Ревность и желание измене отомстить, объяснения причины выслушать, и, наконец, – простить, – все это было, но наедине, с собой. Подобное случалось крайне редко, а возникающую пустоту зевоты чувства заполнял сюжетный лабиринт последующих увлечений…

Мыслительный процесс, организованный Татьяной, строился на радужных сомнениях, погрязших неуверенности:

Ни в коей мере я не принижал задатки собственных достоинств: неуверенность произрастала от не понимания причин, позволивших столь сильному характеру прельститься на измену; и не возникнет ли у Тани чувство запоздалое вины… что сделает, в дальнейшем, невозможным наш контакт?

Со смутным настроением, в субботу, я отправился на взморье навстречу продолжению, решив себя подвергнуть воле случая…

Я повторил весь путь, мной пройденный неделей ранее, и в восьмом часу приблизился к танцующему очагу культуры. Отсутствие машины, Таниной, – насторожило. С безрадостным успехом я осмотрел соседние стоянки. Сердце убыстренно возмущалось, уличив себя в провальности расчетов, угнетающих дальнейший разворот событий. Неужели, объективно понимая, что я жажду продолжения, она позволила себе циничной неопределенностью угрозы «натянуть мне нос»? Неожиданные обстоятельства конечно, помешать могли, и, тем не менее, желание сберечь знакомство всегда найдет возможность их преодолеть…

Чтобы в неуверенности не блуждать и убедиться: мне отказано в свидании, я посещением удостоверил танцы.

Зал встретил постоянством персонального состава и отсутствием достойнейшего украшения, не соизволившего в этот раз своим присутствием его облагородить…

Удивительно, но юбочно-разнокалиберный «красотный» контингент конкурентной барской благосклонностью проявил к моей персоне показушный интерес: танцы дамские, с которыми седой ди-джей вдруг зачастил, гонялись пристально за мной по залу. Во взгляде я, по-видимому, потерял надменность дерзкую свободы превосходства «Чужака», а появилась, недругом, растерянно-слащавая покорность «Свояка», что враз сигналом послужило матриаршему составу к наступлению. Глаза, прочесывая зал, ее искали… Но напрасно, Таня в обществе греховности не появилась… Как только мысль цеплялась за Татьяну, состояние мое из-под разумного контроля ускользало: взбалмошность подростка, учащением ритма сердца, било дрожью по рукам; не иначе, угораздило разжиться романтической влюбленность. Образ Тани неотступною улыбкой следовал за мною, посягая на свободу личности. Принимая самовольность, покусившуюся на пустующую нишу, отведенную под чувства к женщине, не ожидал, что это грянет так внезапно, лишая, как Адама, полностью какого-либо выбора.

Это – проходяще, успокаивал я трезвомыслием себя. Время, погруженность в суетную круговерть блудливый разум просветлят, развеют непомерность тягостной чувствительности к Тане…

Прошла неделя.

Внимательно подвергнув изучению начинку зала танцевального с растерянным неудовольствием покинул я его, потребностью в успокоении душевном приобщиться к ободряющей природе…

Неужели я стал жертвой динамистки, бросившей меня со сладостью переживаний шкодной ночи? Не хотелось становиться «дятлом», отдаленным пустотой от слухового восприятия и обреченно долбящим втихую ангажированный сонм воспоминаний. Но как привлечь к себе внимание, нарушив тишину обидной паузы? – мрак полнейший ситуационной безыдейности.

Неожиданно к направленности мыслей подключилась Таня! – знакомая, позволившая в спаринности тёсок загадать желание. Появление ее и в этот раз душевную удачу обещало.

С приветствием, я сожаление печально высказал по поводу отсутствия Татьяны. Ответ промямлил безразличием. На просьбу предоставить номер телефона Тани – дал отказ. И, тем не менее, цепляясь за возможность пообщаться, попросил ее связаться с Таней, и если та вдруг пожелает – выразить ей пару слов симпатии.

Процесс переговорный занял несколько минут; народная примета чуткостью сработала повторно, и предоставленная связь была великолепной,

Спокойный голос, без эмоций, скупостью бесстрастного расчета время отлистнул назад к моменту холодности вялого прощания. Татьяна потчевалась… Представив трапезу, воображение перенеслось в семейного уюта стойло с запахом еды, позволившим без затруднений передать изголодавшийся накал эмоций, и невзрачной тучной сытости, звучащей из провинции – преподнести десерт задорного курорта.

Не расспрашивая о причинах показушного отсутствия, я легкой озабоченностью выразил согласие на дружескую встречу. Стратегией вильнув уклончиво, Татьяна согласилась.

Уверен – телефонный позывной устроил обе стороны: я дал понять, что не согласен равнодушием мириться с Таниным отсутствием; она почувствовала, что нетерпеливостью волнения в эмоциональную зависимость я попадая, чему на самом деле, всячески противился и полагал: еще неделя, и погоня чувств иррационального томления, – сойдет на нет… А если взятой паузой она стремилась вывести мой мир из равновесия? – то удалось ей это в полной мере. Я на нее запал…

Охлаждая рвущийся из-под контроля пыл, я погрузился с головой в наемную работу; свободное же время отдавал физическим нагрузкам, дни считая и прошедшим радуясь. Жизни поступь без труда минует сколь угодно длительные расстояния, и плановая, календарная суббота – наступила, сократив до минимума временной барьер, визуальный предлагая самому преодолеть, что я и сделал, оказавшись вечером на взморье.

Радость ощущая неподдельную свидания со старым другом, я отметил на парковочной стоянке серую «Volkswagen»-а монументальную размерность; и даже дождь, накрапывавший умиления слезою, не портил настроения.

Остановившись у кафе, через окно увидел улыбающийся оживленному общению, в компании двух незнакомых дам, блондинистый задор Татьяны. Подхватив ее улыбку, встречи предвкушением, дорожку проложил ей в зал танцующий.

Deja vu…. Все это было, здесь, – неизгладимый первый раз: на вход предчувственное ожидание устремлено… И горделивое явление походки, взгляд, мой палец на часах…

Но, на встречное сближение уж не рассчитывая, через зал, под музыкальный аккомпанемент, на танец нес я приглашение.

Ни на шаг, она не сократила расстояние и только шествие мое сопровождавший скепсиса серьезный взгляд, мне скромно позволял надеяться: опознан я, и удивлением разыгранным, она не ошарашит в лоб вопросом: «Ты кто?» – оставив ухажера «с носом»…

Соединяя, мелодичным ритмом, танец, пальцев рук переплетением, соприкасавшимся движением, телесно-благодарственную память пробуждал, замкнувшую в кольцо энергетические ожидания.

– Что в воспоминаниях запечатлелось с нашей прошлой встречи? – в ушко, шепотом, внедрился я.

– Как ты не подал руку мне, – без колебания раздумий, среагировала Таня…

Отрезвляющий озноб холодного прощания и три недели неизвестности… Это что? За невнимательность беспечную к жеманной прихоти, подброшенной капризом, – хлыст предупреждения?

Гордая, в себе уверенная женщина, в душе Татьяна оставалась взбалмошным, ранимым и обидчивым ребенком.

К губам запястье Танино приблизив, я поцеловал его слегка; другой рукой, придерживавшей талию, по гибкой стройности спины скользнул наверх, к упрямству шеи, ласкою незваной пальцев захватив игривости пушок.

– Я постараюсь непременно искупить оплошности просчет, а впредь самокритично обещаю быть рукастообходительным…

– А знаешь, что запало в память мне?..» – вопрос повиснул в разорявшемся эмоциями воздухе танцующего зала…

Она молчала…

Стреляющие, хулиганистые, трусики!..

Удивлением взглянув на «извращенца», Таня прыснула весельем. Танцующий ритмически рисунок тела, пребывавшего в моих объятьях, дополнялся неудержимым отголоском разлившегося по нему раскатистого смеха. Под струйностью горячей выплеска эмоций растаял холод разобщенности, а вместе с ним и схлынули мои сомнения, корыстною свободой доморощенные…

Мы танцевали… Зал, окружая плотностью кольца раскрепощенности, подбадривал рукоположенное безрассудство, увлекшееся прелестями близлежащими; но если только притязания грешили слишком откровенно, Таня, отстраняясь, становилась в оппозицию распущенности ласк. Реагируя в живую на благоухающую женственность, танцующую рядам, либидной расторопности не требовалось рыскать по воспоминаниям; резвясь, она выпячивалась шалостью и напрягала, задевая Таню, восклицающую удивлением, плотнее прижимавшемуся бедрами, «Его» «угомонить» стараясь.

Фантазия, шагая по проторенной дорожке, беспокойством, мысль подталкивая к завтрашнему дню: как я мог еще свою вину загладить? – лишь свиданием с обиженной. Хотелось очень испытать угрозу Тани: «В следующий раз подумать обо мне…»

Вечер превратился в танец упоительного воодушевления, то полыхавший темпераментной открытостью, то замедлявшийся сентиментальною минорной сдержанностью. Менялась музыка и ритм, но неизменным оставалось тяготение, соприкасаясь, находиться рядом…

…За три прошедшие недели я поднял всю доступную литературу, собирая информацию о «Близнецах» и совместимости их с «Рыбами». Делать это, поначалу, не намеривался, понимая, что закладываю в подсознание план будущих взаимоотношений с Таней, который может опосредованно повлиять на выбор взгляда на поступки, и действовать вне связи с мотивацией; но любопытство и желание приблизившись, рассудком к пониманию Татьяны, разобраться – перевесило.

Ознакомившись с астрологическим прогнозом, я обидой пожалел, что прикоснулся к таинству небесному… При благоприятно-выгодном раскладе и взаимоверностной любви, союз «Близняшек» с «Рыбами» – имеет долгосрочную перспективу. Однако, «Рыбы», будучи в партнерстве идеальным вариантом, в интеллектуальном плане и в аспекте сексуальных увлечений не смогут подавить спонтанное стремление «Близнецов» к публичной жизни. Предназначение их основное – как у фрески живописной:

В итоге – «Рыбам» это надоест, и расставания не избежать.

Для мудрой, непутевой «Рыбы», занятой благоустройством внутреннего мира, легкость с противоречивостью неуправляемого поведения, непредсказуемость, порывистость в поступках «Близнецов», – контрастностью мотивов будут постоянным раздражителем. Зависимость от настроения внезапно может изменить приоритеты их. Медлительность, задумчивость, прострации подавленность, сменяется – подъемом необузданной неудержимостью эмоциональной; она подобна океану дышащему, диктовать которому манерность обхождения не по силам даже самой крупной из рыбех.

Нестабильность психики определяет образ жизни: вечное движение и тяга к перемене мест. Неустроенность и всевозможные случайности, сопровождающие «Близнецов», особо не затрагивают их, и позволяют, без потерь, им миновать пороги потрясений, извлекая выгоду при этом. Чрезмерно любознательны, имеют склонность к дерзостным экспериментам и фантазиям, но приземленным и легко осуществимым. Отменно восприимчивы прекрасно развитыми органами чувств. На безуспешные конфликты не идут, но не выносят критикующих нравоучений притеснением, свободолюбие и независимость их подавляющих …

Штрихами обозначенными, портрет не вырисовывался полностью, наметив лишь бесцветный схематизма лик, расцвечивали очертания которого – год, дата, время появления на свет – дорога, остававшаяся неизвестной.

Характер Тани, сопоставленный с предначертаниями заготовки гороскопа, неоспоримо выявлял и расхождения, не ускользнувшие от скоротечности знакомства. Интуиция меня не подвела, принарядив манерой поведенья. Но смогу ли я, закрыв глаза, не обращать внимания на легкомысленность, пускай и безобидную, контактных выкрутасов Тани? Ущемляющее гордость – чувство ревности, если вдруг такое возникало, подавлялось резкой переменой поведения… молчанием поступков, приводившим к полному разрыву отношений. Скандалов, грубости, упреков с поиском причин виновности, – не требовалось; холод равнодушия закрытости, парализующий подвижность информационного пристрастия, итог – награда для пренебрежения беспечности.

…Напичкав массовость участников многообразием ритмического горлопанного звучания мелодий, вечер подходил к концу. Станцевавшаяся публика (попарно) покидала, утомленно дышащий испариной нескромный развлекательный застенок…

– Завтра вечером, с пяти часов, я буду обязательно свободен, и мы могли бы встретиться.

Таня удивленно хмыкнула.

Повернув ее к себе, я прикоснулся губ позывностью к ее губам, сквозь смех, вопросом отозвавшихся:

– Сколько лет тебе?

– Глазами и зубами ты ощупывала «рыбью метрику», на мне представленную…

– Поэтому, и спрашиваю…

Поведение – порывисто-публичное, пренебрегающее цензом возрастным, двуличью ханжества уж непременно показалось бы предосудительным; однако, воздержанием интриги накаленная энергичная нежность требовала выхода, и на порока пафосной зависимости подавление – сил морали не хватало. А Татьяна, ускользая и заигрывая, пуще раззадоривала блажь ее.

Указующий, смотрящий светом «перст» последний электрички сигналом дальнозорким возвестил об окончании потехи, и, с прощальным поцелуем искренним, я прошептал:

– Ждать, буду завтра.

Губы Тани заинтересованностью подтвердили сходность взглядов на любовное мероприятие, и что надежды тешил не напрасно я…

За время, проведенное в простое вынужденной изоляции, я подыскал недорогой, по нашим меркам, комфортабельный отель круглогодичный, в отличие от предыдущего, сезонного. Закупив необходимое, я навестил гостиницу, облагородил номер, и отправился на встречу…

Посвященная в намеченные планы вразумительность ободрилась приветственным горячим поцелуем долгожданным…

Решимостью желаний – встреча состоялась.

Наблюдая за Татьяной, показалось: в поведении ее, приветственном, как будто затаилась нерешительность, словами ищущая выхода, но в скромности сомнений увязавшая.

Беспрекословно, подчиняясь штурману, машина без задержки подкатила к запустелости беззвёздного отеля.

– Сегодня почивать мы будем здесь.

– Ты будешь каждый раз менять гостиницу? Постель по росту подбираешь?

Таня не выказывала заинтересованностью нетерпения, волнующих эмоций, одобрительные искорки бесстрастную пассивность выражали. Мы переступили номера порог… Хотелось, очень, на лице Татьяны удивление заснять и ощутить раскованности жест, напоминающий смущенность благодушия – нежданности проявленного мной внимания заботой и предусмотрительностью.

Перед Таней, на столе стояла свежесть темно-красного великолепия – пахучесть роз. Всегда, цветов коснувшись взглядом, я не мог сдержаться не приблизив:

Прекрасный пол облагорожен развитым ассоциативно-образным мышлением объектой памяти, им позволяющей, в отличие от визуальных изворотов, лучше сохранять расцветку вкусового разнообразия пахучести, поэтому, вдыхая опьяняющую свежесть, женщины лаская, нежат щеки, губы лепестками бархата цветов…

Ничего подобного я не увидел. Таня наслаждалась шоколадной густотой горчащего «Бальзама», взглядом равнодушия скользя по розовому натюрморту. Реакция отнюдь не женская, но, вне сомнений, – предо мной была Она!

Желание интимной близости клокочущим, неотвратимым приближением, блокируя дурманом мысль, подстегивала к хороводу действий. Томная медлительность понурой поступи Татьяны совершенно не вязалась с соблазнительной открытостью, зовущей и игривой, исповеданной вчера. Cкромные попытки изловчиться помощью в разоблачении мешающего гардероба – Таня встретила в штыки, и со словами: «Я сама», – уединилась в ванной…

На лице – заставка незнакомая: плаксивость нерешительной смущенности, оправдывающейся, что не может огласить в открытую весь список прелестей представленных.

– Месячные у меня, – сказала Таня, резанув рукой пространство, сабельным уничтожающим ударом, означавшим: «Ну, достали!»

Приблизив недовольство, я с улыбкой заключил застенчивого оформленья белизну в объятья.

– Что ты улыбаешься? Думаешь: «Во дура, у нее «критические дни», она же – белые трусы напялила».

– Кружавчики! Подхватив смущение жеманное, я уложил его в постель и начал раздеваться…

До очков добраться мне, опять не удалось…

Противопоставившись кружавчикам, я полностью предал оголению. Большие серые глаза, растерянно и затаенностью недоумения тревоги обсуждали заговорческую участь настоящего…

Время тормозить не приходилось; глядя с завистью на нас, оно само, невольно замерло, зависнув нетерпением развязки.

Телосложение Татьяны являло подтверждение противоречивой двойственности емкого характера, присущей «Близнецам». Прекрасно развитый, как у пловчихи пояс плечевой со слепленными помужски рельефными руками, могуче противостоял миниатюре узких, с беззащитной привлекательностью балерины, – бедер и восхитительной подтянутости формой, – попы, со стройной утонченностью ножных конечностей, воспитанных гимнастикой движения. Грудная парочка, со вздернутостью вверх смотрящей сдобы и округлостью венерности Милосской, завораживала наглым беспокойством взгляд, привлекала руки, губы, преподносивших ей признательное поклонение. Укрытое отливом ровным золотисто-персиковой загорелости, окраса знойности мулатки, гладкая, упругая телесность вместе с тем имела мягкую и нежную податливость, а внутримышечный корсет, поддерживавший форму соблазнительной породной женственности, говорил о скрытой силе и сверхэнергичной непомерности запросов. Покров, обтянутый незримой импульсивной паутиной нервов, жил своими предпочтениями и непредсказуемостью ощущений выдавал хозяйке удивлявшие ее эмоции. Трудно, очень трудно сдерживаться, находясь во власти и сиянии подобной сочной комплектации.

Ласку губ особо привлекали – садистско-хирургическая рваная отметина, оставшийся после удаления аппендицита «профессионалом-мясником» поселкового масштаба, и, чуть больше спичечной головки, выпуклая родинка на животе с противоположной стороны от шва.

Поле действия, к себе располагавшим Таню, не меньше было, чем ее. Окружающее сфокусировав внимание, тотемно возвышался надо мной «Соблазн», цеплявшийся повышенным размерным интересом, возбуждая, прелести Татьяны, с не меньшей силой, чем она его. Обхаживая стройность «Гордеца», она пыталась механически, прямолинейно подавить в нем донжуановскую спесь, чему моя застенчивость бессовестно сопротивлялась. Не желал я провести остаток вечера под «целлофаном» созерцания инертного. Цель была другая: попытаться повторить загадочную затаенность внутреннего спазма, судорожным приливом рванувшегося на свободу в день знакомства танцевального. К этому подстегивал и запах, источаемый угодливостью Таниного тела:

Реагировать на женcкие чудачества в критические дни, старался отрешенно-сдержанным терпением серьезности безмолвия, предполагая: слезность девичья, отстаивая непричастностью любых высказываний шуточный намек, итогом обратит его в обиду. Самоутверждаясь слабый пол эмоциональным произволом, в период гормональных потрясений, недовольства и брезгливости не вызывал. Нервозность и неуравновешенность события – активизировали интерес, психофизиологический; но страстности лекарством приобщиться к месячным, ознакомлением с виновницей поста, презрительностью отвергались.

…Наши сущности физические в танце страсти и раскованности упоительнейших ласк, резвясь, держались крепко друг за друга…

– Кто наградил такою пыткой женщин? – прижав меня к постели ласками, шептала Таня…

– Ваше прекраснейшее тело!

Я перевернулся, Таню уложив на спину. Стойкостный «Тиран», зажатый ею между ее ног, тоскливо лобызал кружавчики напрягом. Дыханием горячим согревая, языком я щекотал витиеватость ушка; пальцы наших рук, сцепившись, нежились переплетением объятий, силой сжатия передавая внутренний накал желаний. Поочередно парочку грудастую целуя, я слегка покусывал сосочки. Сбивчивым дыханием шептала Таня: «Еще-еще разочек прикуси…». Вырвавшись из теплоты объятий, пальцы Танины экстазом впились в плечевые ответвления, от них, стремительным раскатом изумления, меж нами, пронеслась тревожность судороги.

Таня попыталась встать на «мостик», помогая страстному прогибу, я держа кружавчики в объятьях, ощущал под ними мышечную твердь.

Несколько секунд еще, прощаясь с клокотавшей в ощущениях феерией, Татьяна вздрагивала… а затем расслабилась в успокоительном довольствии захвата неги…

Лето на скончании вошло во вкус погодный, наделив сентябрь глубиной безмерною небесной синевы и лучезарным блеском солнечного ореола теплого заката. Ветерок, ласкающий морскую гладь, лениво оживляя вид, покачивал у берега галдящих чаек стайку белогрудую. Настроение ласкалось в безмятежности задумчивой спокойствия, подобно морю, цветовыми бликами играющего солнцем до слияния с призывом горизонта…

Раскрыв объятья, мы стояли у колышущейся водной кромки.

– Ты привезла сегодня грусть, случилось что?

– Кружавчики…

– Невесть откуда запорхнувшие? Но не всегда же… мужикам случаться.

– В календарь забыла заглянуть…

Забыть о гормональном самочувствии, цикличной детородностью под пристальным контролем опекающей? Поразительная чуткость беззаботности – доступная не многим!

– От тебя исходит потрясающий воображение духовный аромат, – глазами Таня издала испуг.

– Да ты что?

– Аромат соблазна, с головокружительною сдобой женственности. Был ли у тебя оргазм сегодня?

– Нет, другое, незнакомое. Удивительно, как ты влияешь…

Спроси себя…

– Она молчит… Я спрашивала.

– Не сказал бы, что она страдает бесполезной скрытностью затворницы.

– Да, она – «предательница»…

Значение эпитета-подсказки я уяснил гораздо позже.

– Твоя зазноба – «Нямочка»!

Неожиданно родившееся нарицательное прозвище проказницы развеселило Таню, и изобразив ее губами, как бы примеряя имечко по назначению, она с ехиденкой, расхлябанною интонацией, причмокивая, повторила: «Ня-ма, ня…мочка…»

Зачерпнув закатной свежести пейзажа, мы возвратились к постоялому отелю. День следующий для Татьяны – выходной, меня – ждала работа; и своевременно к ней приступить, необходимо было отправляться в 6 утра. Неспешность столования, позволила с постелью воссоединиться только полдвенадцатого. «Кружавчики», мелькая, украшали белизной неимовернейшую сексуальность скрытого, и, заговорчески влияли на неподконтрольные метания услуги бессознательного, ей расслабиться не позволяя – очевидностью размеров «Неудовлетворенного». Но перед сновидениями насыщать энергией без обоюдовыгодной разрядки ложе – не хотелось, и я как мог, изображал зевотную пассивность, отстраняясь от сочувственных задумок Тани: «Обо мне подумать», возбуждающие прелести которой захватило мануальное желание: вне надобности «Кроткий» атрибут мужчины довести до сытного недомоганья…

Помнишь, как расстался с девственностью?..

«Пионерский лагерь, аллергия, медсанчасть, и тихий час… В палате я один, затертого листаю «Робинзона Крузо»… Входит молодая, белокурая в авторитетном, возраста лишающим халате медицинском – «сестричка», и с порога ставит надзирательский диагноз: «Так, значит, чешемся?..» И подойдя к постели, без стеснения отбрасывает одеяло… Оцепенение ждало ее под ним: эрегированный шелудивой трепкой, смущенный девственник предстал, красуясь, величаво. Ее улыбка памятью навечно завладела. Так улыбается Татьяна… (сейчас она сосредоточенно, упрямо, мужскую силу проверяет на излом) когда вхожу в «пещеру яхонтовую» – обнаженной женственности алчущей. Лицо Татьяны становится подобным шелковой наитончайшей ткани, следящей эластичностью улыбчивой подвижности за колыханием блаженствующих дуновений чувств…

Не сохранил я имени той первой, улыбкой и прикосновением руки раскрывшей таинство «мужского тела», на волю выплеснув белесой густоты блаженство – это незабвенно память сберегла…

Ей обязан я еще одним инициативно-судьбоносным впечатлением. Случилось это – поздним вечером:

Она вошла с вопросом: «Ты не спишь?..» Ночник включила, погасила верхний свет… Присев на краешек постели, на грудь себе мою податливую руку положила, приласкав своей. «Чувствуешь, как бьется?..» Что я ощущал тогда? Да тоже, что сейчас – расслабленную теплоту полета зачарованного…

Рукой, запущенной под одеяло, она взяла знакомый ей мальчишеский невинный, не скрывающий энергетической направленностью тяги к наставлению, взметнувшийся придаток…

Ощущение движения и жара всеохват под маскировочною драпировкой медхалата; руки на моей груди; улыбка, на мгновение вдруг исказившаяся затаенным стона всхлипом…

Уходя, она поцеловала мне висок, шепнув: «Ты…» – фантазией бездной наделив, цепляющей девичий пол, доступностью которого – я озадачился. Но помыслам гулять пришлось вокруг и около, не воплощаясь в теле очаровательной оформленности непомерно долго…

– Может, ты поделишься не только стихотворными итогами?

– Непременно, в мемуарах.

– Уже слагаешь?

– В такой-то обстановке?..

«Медицина» все мои сомнения, переживания развеяла касательно исходной внешности, размера, да и прочих недостатков умственного и физического самочувствия, растолковав: дамских прелестей гремучий наворот, выставляется для достижения различных целей, и главное отличие их ропотных носительниц от нас – мужчин:

– Это понял ты тогда?

– Меня наивность до сих пор не покидает…

Трудновато приходилось Тане без участия законодательной инициативы недееспособного универсально-предназначенного для любовных «стычек» органа. Демонстрируя завидное упрямство, «Молодец» не уступал настырной жажде, близости орально-мунуального приволья хвата, поделиться драгоценным фондом семенным. Неопытность в интимном управлении молодцевато-сексапильным агрегатом гордости – понятна: слишком лакомым «кусочком» представлялась Таня для мужчин и для ее рукоприкладства им недоставало стойкости энергетической. Мне, следящему за молодецким духом и кондицией упорства «многоженца» в годы незаслуженного вагинального забвения, периода супружнего бойкота, вынужденно, с прелестей Татьяны, перекинутся на самолюбование поверхностное, и, с удовольствием, секретом поделиться навыка работы со «Спесивцем». Вне сомнений, что порочная самообслуга зрелищностью уступала Таниным «улетам», но в эмоциональном плане – мог я с нею посоперничать. Признаюсь, что до слезности рыданий доводить себя не удавалось, не посчастливилось и наблюдательнице, слез растроганность увидеть.

Таня спит. Лицо ее в расслабленности умиротворения становилось, воистину, умильно детским. Резко в жизнь мою ворвавшись, сразу заняла в ней слишком много места. Странная, непрошеная дива, импульсивно-озорная, по-мальчишески неудержимая в словах, поступках… Неужели этим, на степенность средневозрастную действуя, она оказывает ловкую услугу чувству.

Обстановки новизна и думы, перескакивая и переплетаясь, рвутся в настоящее из прошлого ассоциаций бездною, подобно корешкам давно прочитанных и пребывающих в забвении на полке книг под взглядом, не давая сну вступить в права забвения…

Полшестого я легонько обнял спящую телесность. Таня приоткрыв глаза и убедившись, «кто» позволил покуситься на ее покой, вновь без вопросов усыпила их.

– Я поеду, отдыхай…

– Поеду тоже, – прошептала Таня, зрение не оголяя…

Из ванной выйдя, я увидел: Таня не укрывшись спит в своей любимой позе – «Сторожевая, дремлющая на посту собака»: лежа на груди со спрятанными под себя конечностями, вверх «кружавчиками».

Подхватив с цветами вазу, я присел на краешек постели, рядом с почивавшей Таней, и рукой провел по гладкости ее изогнутой спины. Приподняв, спросонья, голову, она увидела холеность роз…

И расцвела добросердечием улыбки…

Одевалась Таня также быстро, как и обнажалась: без придирок и фасонного выпячивания умильностей, не утомляясь лишним обсуждением движений, и без стеснения смущенной приближенности, крадущейся подглядками за ней. Ее косметики автопортретный гардероб услугой ограничивался крема и губной помадой бледно-розового цвета – контурной подкраски; а глубинному спокойствию ума – лучистой сероглазой выразительности, броский боевой чумазости раскрас – не требовался: привлекательность к себе взывала и из-за витриности услужливой очков.

Характеру присущая компактность деловая – рациональною мобильностью, Татьяну аккуратно к цели двигала, и без задержки, «остроту углов» срезая непочтительным вниманием, и отстраняя от всего ненужного; дорога есть – вперед и без оглядки…

– Удивляешься тому, что не смущаюсь?..

Таня, обладает (ею неосознанным) телепатическим умом.

– Почему ты так решил?

– По количеству слоев наштукатуренной косметики.

– Знаешь, я не позволяла даже мужу за собою наблюдать, но тебя я не стесняюсь совершенно.

Я не критикан, с цинично привередливой стандартной узостью уразумения, не проникающий в эгоистичный замысел Творца, охраняющего вечность жизни ролью мудреца.

– Во взгляде у тебя есть что-то подкупающе-загадочное, а перед ним – потребность есть раскрыться и узнать, что ты скрываешь.

Необходимость скрытничать основывалась на закоренелой неопределенности, с отсутствием наметок плана на дальнейшую укладность жизни; и если в профессиональном круге у меня – порядок, то в личном гнездовании – неразбериха подавляла.

Но в той игре, затеянной с Татьяной, загадочность приобретала романтический налет…

– Мы вместе – это главное. А скрытничаю – удовольствие застенчивое, пафосом не сглазить…

Задернутый грустинки шторкой поцелуй прощальный, но с надеждою, глядящей верностью вперед, – все, что оставила Татьяна, увезя мой растревоженный покой с букетом дивным молчаливых соучастников, украсивших пахучестью любовной нашу встречу…